Что же тут сложного?

– Как по мне, так это просто счастье, – не унимается Роз. – Мне никогда это особенно не нравилось. Это больше ты у нас по этой части. Роджер Грэм рассказывал за ужином, что, строго между нами, ты оказалась самой развратной девицей из всех, с кем он спал. Озабоченный старый мудак, вот он кто. Еще и трепло. В его-то возрасте. Ладно, – глубоко вздохнув, добавляет Роз, – некогда мне тут с тобой. Была рада повидаться, Кейт. Пойду искать эту чертову машину. Пока-пока. – И она марширует прочь; шорох чемоданных колесиков затихает в ночи.

Я прислушиваюсь, стараясь не рассмеяться, хотя мне хочется плакать. Роджер всем наплел, будто меня трахнул, – ну а чему я, собственно, удивляюсь? Наверное, с возрастом то, чего нам хотелось, и то, что было на самом деле, сливается воедино. Я разворачиваюсь и иду по газону – тогда это было запрещено, впрочем, как и сейчас, – в комнату, которую мне отвели на ночь.

Сбрасываю туфли. Отлепляю то, что осталось от чулок, отправляю в крохотное мусорное ведерко. Иду в ванную, зажигаю свет, смотрю в зеркало и поспешно тушу свет. В полумраке чищу зубы. Выпиваю три стакана воды из-под крана. Раздеваюсь, иду к чемодану, расстегиваю боковой карман. Ноутбук. Такое ощущение, что я двигаюсь машинально, точно Человек-робот. Открываю, включаю. На мгновение меня слепит искусственный лунный свет экрана. Пароль. Я не настолько пьяна, чтобы его не вспомнить, спасибо, Рой. Хоть какая-то радость.

Входящие. Щелк, щелк, щелк. Ответ. Я замираю, затаив дыхание. Ну же, Кейт. Признайся самой себе: ты не закроешь лавочку. Ты вспомнишь прошлое. Ты не сможешь жить, как белка в колесе или рабочая лошадь, которая ходит по кругу, как бы эти два образа ни перекликались. Ты можешь стать счастливой, и плевать, хорошо это или плохо. Все, в гробу я видала быть хорошей для всех. Я хочу попытать счастья.



От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Абельхаммер

Тема: Мы

Джек. Это я.

PS: ХХ





15. Женщина-катастрофа




03:03

Лежу без сна, таращусь на паутину на потолке и нервничаю. Будь я супергероиней, меня называли бы “Женщина-катастрофа” – та, что наделена даром провидеть несчастье за каждым углом. Или это не дар, а проклятье? Каждое утро, сев в поезд, я первым делом оглядываю вагон, нет ли в нем террористов-смертников, и прикидываю кратчайший путь к бегству. Какова вероятность, что в поезде, который в 7:12 отправляется из Ройстона на вокзал Кингс-Кросс, окажется шахид? А я все равно проверяю.

Я понимаю, что это бессмысленно. Поверьте, я это знаю. Причем это лишь один-единственный из сотен различных страхов, что мелькают на табло моего внутреннего авиадиспетчера, а я сижу одна-одинешенька в башне, напряженно стараясь предотвратить столкновение или заметить малейшее отклонение от материнского плана полета.

Все как обычно. Северная Корея. Дети. Их успеваемость. Не слишком ли я на них давлю, чтобы они хорошо учились? Что, если они недостаточно хорошо учатся в школе и в итоге не поступят в один из университетов группы “Расселл”[60]? Что, если дети никогда не устроятся на оплачиваемую работу и до сорока одного года застрянут в стажерах? Что будет, когда дети съедут? Вдруг дети вернутся и больше никогда не уедут? Вдруг Эмили приведет в дом какого-нибудь белобрысого наркомана в дредах и с собакой на веревке? Наши финансы. Здоровье Ричарда. Мое здоровье. Моя работа. Что, если со мной не продлят договор? Прививка от гриппа. Смерть. Ногти на ногах Бена. Рождество. Вечеринка Эмили. Нервничаю, что если я буду столько нервничать, то доведу себя до болезни. Кажется, врачи утверждают, что стресс провоцирует рак? Редко хожу в спортзал, чтобы справиться со стрессом и повысить уровень эндорфинов. Уже дважды отменила запись к гинекологу, Доктору Либидо. Месячные больше смахивают на кровавую баню. Углеводы. Старение. Мало общаюсь с мамой. Неужели Ли Харви Освальд и правда действовал в одиночку? А как же тот травяной холм?[61] Сестра обижается, что я не участвую в уходе за мамой. По-моему, в прошлом телефонном разговоре с Джули я выбрала неверный тон, надо быть деликатнее. Родители Ричарда. Барбара, которая тащит все, что плохо лежит, точно сорока, того и гляди чем-нибудь себе навредит. Отчаявшийся Дональд, который преданно заботится о ней. Забыла заказать таблетки с куркумой, которые предотвращают склероз. Мой вес. Весь день соблюдаю диету, а потом в половине девятого вечера посылаю все к черту и съедаю батончик “Кит Кат”. Цена ремонта. Смерть. Джек. Нет, точно не Джек, хватит!

Я вся горю, ночнушка мокрая от пота. А тревожные мысли не унимаются. Что конкретно имел в виду Джей-Би, когда написал: “Ты явно выделилась на общем фоне”? Хорошо это или плохо? Я не вижусь с друзьями, потому что меня хватает только на работу и семью. Присланных нам рождественских открыток в этом году не наберется и десятка, считая ту, что от компании, которая ухаживает за нашим газоном. В очередной раз отменила прогулку с собакой, расстроила Салли. У Эмили подавленный, даже, пожалуй, сокрушенный вид, когда она не кричит на меня. Неужели она снова упала? Я заметила у нее на руке порез. Теперь, когда я вернулась на работу, Ленни скучает по мне и ждет у двери. Мой кредитный рейтинг понизили не пойми с чего. Изменится ли моя жизнь, если я сделаю липосакцию подбородка? То и дело вспоминаю о Седрике, школьнике, который должен приехать к нам по обмену из Германии, и тут же начисто о нем забываю. Маме нужно на осмотр к кардиологу. А еще она упрашивает меня не волноваться. А еще я волнуюсь. А еще ей пора бы отказаться от каблуков, вдруг упадет. Надо будет купить тот молодящий хайлайтер, который рекламировали в журнале “Стелла”. Бен сказал, мол, у Эмили на страничке в фейсбуке указано, что на вечеринку придут девяносто девять человек. Но она же уверяла меня, что пригласила только семьдесят! Жизнь Эмили словно декорации к голливудским фильмам: снаружи красиво, внутри пустота. А еще – это пандемия среди девушек, и ничего с ней не поделать. А еще – теперь мне на всякий случай надо все время носить с собой прокладки. Фертильные годы вот-вот останутся позади, дверца захлопнется, и это меня не просто печалит, а сводит с ума. Конечно, я все равно не стала бы заводить еще одного ребенка, но как же горько утратить эту возможность. Джек. Я сказала, никаких Джеков.

Постоянный подспудный безымянный страх. Из-за того, что мне вот-вот исполнится пятьдесят. Ты молода, пока чувствуешь себя молодой. Но я не чувствую себя молодой, я чувствую себя старой развалиной. На днях на “Бэнк” я не сумела себя заставить спуститься на эскалаторе, такой страх меня обуял. Даже ужас. Попятилась, не смогла, уж извините. Извините. Сама не знаю, что на меня нашло. Закружилась голова? Встань на эскалатор. Тут нечего бояться, как говорит Конор из спортивного клуба. Тут нечего бояться, Кейт. Нужно заснуть. Надо поспать, иначе работать не смогу. Не могу заснуть. Безымянный страх. (Как он называется? Рой? Пожалуйста, подбери название для моего страха.) Нужно держать себя в руках. Дети, всегда дети.

Как вы полагаете, нормально ли столько нервничать? Неужели каждая женщина чувствует себя так, словно в одиночку несет дежурство в башне авиадиспетчера? Я нервничаю с тех самых пор, как родилась Эмили. И мне казалось, это вполне естественно. Кто же дети, как не частички нашего сердца? Не очень-то приятно, когда твое сердце идет на вечеринку, остается ночевать в гостях и даже эсэмэски тебе не пришлет, потому что “мобильник сдох”. Если уж выбирать того, кому можно вручить свой самый важный орган, это будет явно не безмозглый подросток, забывающий зарядить мобильник, правда же?

А в последнее время я стала замечать, что нервничаю еще больше. Из-за того ли, что снова вышла на работу? Или Перри с его Менопаузой выкачивают все гормоны счастья из моей утробы? А может, дело в том, что я постоянно просыпаюсь в три часа ночи и лежу без сна? Или же это юбилей, который неумолимо надвигается на меня? Брр. В субботу ходила на дивное рождественское богослужение, слушала гимны, и на “Там, в яслях” принялась оглядываться, вычисляя ближайший выход, чтобы в случае теракта вывести детей. Которых со мной не было, к слову. И вообще я была в церкви.

Я не хочу на этом зацикливаться. Однако порой страх практически лишает меня способности что-либо делать. Я даже побаиваюсь, что схожу с ума.



Среда, 06:26

– Проводишь комплексный анализ благонадежности встречных собак, Кейт?

Салли посмеивается надо мной, точнее, над моей привычкой всматриваться, не покажутся ли впереди собаки, которые могут быть опасны для Ленни и Коко. Я горжусь своей способностью со ста пятидесяти метров угадать, какая собака может укусить или затеять драку. Правда, обычно прогноз основывается на оценке хозяина, а не питомца.

– Между прочим, с теми двумя джек-расселами я оказалась права, разве не так?

– Права, права, – соглашается Салли. – Хозяин у них, конечно, кошмарный. Его псина схватила бедняжку Коко за шкирку, а он – мол, это она так играет. Хорошо, что ты запустила в нее сапогом. Ты была молодцом.

В такую рань весь парк в нашем распоряжении. Небо нежно-розового цвета, точно сахарная глазурь, а это значит, что днем будет дождь, пока же виды открываются райские. Ворота были заперты, так что мы припарковались на другой стороне улицы и нашли дыру в изгороди. Я призналась Салли, что по-прежнему просыпаюсь в поту и не могу уснуть. А поскольку мы с ней товарищи по несчастью – Салли тоже страдает от бессонницы, – она предложила мне писать ей в любое время, и если не будет спать, то обязательно ответит. Так гораздо легче.

Мы идем за собаками по искрящейся льдистой тропинке параллельно главной дороге и обнаруживаем на изгороди несколько запоздалых ежевичин. Засовываем их в рот; они мельче и кислее покупных, припорошены инеем, на вкус как горько-сладкий сорбет, приготовленный самой природой. Салли предлагает съездить за пластмассовыми контейнерами и набрать ягод для рождественского бисквита со взбитыми сливками. Мне даже думать не хочется, сколько всего придется готовить и покупать перед нашествием родни с обеих сторон. И говорить мне сегодня хочется не о джек-расселах, а о совершенно другом Джеке. Он мне так ничего и не ответил на то письмо, которое я спьяну написала после встречи выпускников. Прошло уже целых пять дней. Я изо всех сил старалась не прокручивать бесконечно в голове варианты того, как Джек мог отреагировать, – хорошие, плохие, никакие. Преуспела в этом лишь частично. Мне даже удается несколько минут думать о чем-то другом. Почему он не ответил? Ужасно хочется поделиться с Салли своими лихорадочными размышлениями. Получил ли он мое письмо? Может, обиделся, что я так долго не отвечала? Может, решил отплатить мне тем же, то есть ответить не сразу? Хотя нет, Джек не настолько инфантилен. Может, надо было написать что-то другое? Что-нибудь более содержательное или воодушевляющее, чем “Это я. PS: Целую-обнимаю”. Господи, да зачем я вообще ответила и обрекла себя на эти муки ожидания?

Признаться, я сомневаюсь, достаточно ли хорошо знаю Салли, чтобы рассказать ей об этом, – да и что это вообще такое? Глупая влюбленность? Кризис среднего возраста? Последние заказы перед закрытием Салуна Страсти? Мы обсуждали наши браки, Салли восхищалась добродушием Майка, удивлялась, почему он часами просиживает один в сарае, я же описывала – не без злости, хотя и с юмором – одержимость Ричарда велоспортом и его вечные рассказы об экологически чистой Свенгали[62] Джоэли и ее мерзких травяных чаях. В конце мы рыдали от смеха. И лишь потом я спросила себя: интересно, чего в этом было больше – веселья или слез?

Мы доходим до нашей скамейки на холме, Салли перчаткой смахивает рассыпанный по ней искристый ледяной сахар, мы садимся, и я понимаю, что больше не могу молчать. Словно невзначай упоминаю о клиенте-американце, который недавно мне написал и в которого я была влюблена несколько лет назад, еще на прежней работе. И не могу остановиться. Рассказываю, что дети тогда были еще маленькие, поэтому с моей стороны было бы неправильно и очень эгоистично дать волю чувствам (и это правда), что между мною и Джеком ничего толком и не было (тоже правда, увы); в конце концов, я прекрасно понимаю, что трава раньше была ничуть не зеленее, это лишь так кажется, когда ты в одиночку бежишь эстафету по гаревой дорожке работы и материнства.

Салли меня ни о чем не спрашивает. Наклоняет голову в меховой шапке, слушает, кивает, и мне кажется, что она зарделась. В молчании ее таится лед или это просто погода? Я ведь и забыла, что Сал на десяток лет старше меня, потому вполне вероятно, что держится старомодных принципов и смотрит на подобное куда строже, чем я рассчитывала. Мне с ней весело и легко, и при мысли о том, что она, возможно, меня осуждает, щеки вспыхивают – точь-в-точь как у Салли. Тут к нам подбегает Ленни, победоносно машет хвостом: нашел чужой резиновый мячик, – и мы, похоже, обе испытываем облегчение, оттого что беседу нашу прервали. Больше я о Джеке не заговорю.

На обратном пути к машине мы обсуждаем вечеринку, которую Эмили устраивает в эти выходные. Салли советует убрать все фотографии, картины, декоративные украшения и на всякий случай накрыть чем-нибудь диваны. Я отвечаю, что это, пожалуй, лишнее, вечеринка будет тихой и культурной, хотя уже начинаю в этом сомневаться. В канун Нового года Картеры тоже устраивают вечеринку, и тогда я наконец познакомлю Майка и Сал с Ричардом. Я рассказываю ей о чувстве, которое окрестила “безымянным страхом”, даже о том, что на днях стряслось перед эскалатором на станции “Бэнк”. Не хочу называть это панической атакой, потому что паническим атакам подвержены нервические жители столицы, но никак уж не крепкие северные рабочие лошадки вроде меня. Да и с чего бы у меня вдруг закружилась голова?

– У моей мамы климакс прошел спокойно, – говорю я. – Не понимаю, почему мне так тошно.

– Думаю, у них все было иначе, – отвечает Салли и берет меня под руку: мы приближаемся к самой крутой и скользкой части тропинки. – Мы строим карьеру, заводим семью позже и переживаем то, что они называли “переменой”, когда дети еще не уехали из дома, а родители уже старенькие, болеют или нуждаются в помощи. Помню, маме делали химиотерапию, как раз когда Оскар сдавал выпускные экзамены в школе, и я разрывалась на части. Да и у тебя ведь то же самое: за несколько дней до того, как выйти на новую работу, ты ездила проведать родителей Ричарда и свою маму. А теперь устраиваешь вечеринку, чтобы подбодрить Эмили, и вдобавок тебе приходится общаться с этими противными мальчишками на работе. Правильно нас называют.


– Как называют?

– “Поколением сэндвича”. Сейчас об этом пишут во всех журналах. Если бы мы родили тогда, когда назначено матерью-природой…

– То есть в восемнадцать?

– Или даже в пятнадцать… К климаксу были бы уже бабушками, если не прабабушками. Теперь же нам приходится ухаживать за всеми, да при этом еще постараться не вылететь с работы, вот как тебе сейчас. Чего же тут удивляться, что ты так нервничаешь, Кейт. Тебе нужно научиться быть добрее к себе.

Я поднимаю Ленни, вытираю его грязные лапы полотенцем, которое специально для этого вожу в багажнике, и отвечаю, что я бы с радостью сняла с себя часть груза, но это невозможно, по крайней мере сейчас, пока Ричард не работает. А так-то я, разумеется, согласна, что быть почтенным старейшиной племени куда приятнее, чем начинкой безумного поколенческого сэндвича.

– Как думаешь, Сал, какая я начинка? Тунец с майонезом? Или яйца с кресс-салатом?

Салли отвечает, что не знает.

– Но как бы то ни было, дорогая моя девочка, ты размазана очень тонким слоем. Пожалуйста, сходи к Доктору Либидо, обещаешь?

Когда она уезжает, я снова проверяю входящие. Несколько новых писем, в том числе и от Джея-Би, с темой, которая не сулит ничего хорошего: “Грант Хэтч”. А того письма, которое я жду с таким нетерпением, нет как нет. Где же ты? Пожалуйста, откликнись.



07:11

Вернувшись домой, я осторожно спрашиваю у Бена, не обойдется ли он на Рождество без недоступной, распроданной “плейстейшн”. После провала с паролем я уже не надеюсь успеть ее купить. Стоит мне подумать о том, что нужно как-то спасать ситуацию, разобраться с тем, что припас для меня этот дикий хипстер Джей-Би, да заодно обеспечить бельем и полотенцами дюжину гостей, как мне сразу хочется запереться в палате, обитой войлоком, и орать несколько часов кряду. Я невзначай интересуюсь у Бена, не хочет ли он в качестве главного рождественского подарка что-нибудь другое вместо “плейстейшн”, которую невозможно найти, потому что они везде закончились.

– Может, новый велосипед?

Ложка со звоном падает в миску с хлопьями, забрызгав стол молоком, рот округляется, как у персонажа “Крика” Мунка, – когда Бен был маленьким, такое выражение лица всегда предупреждало меня, что сейчас он закатит истерику, бурную, как извержение вулкана Кракатау. В отличие от моей дочери, сын пока не научился скрывать эмоции. Не хватает ему умения притворяться. Я читаю его, точно верхнюю строчку таблицы для проверки зрения. И от этого мое сердце тает.

– Нееееет! – кричит Бен. – Ну, мам, три-дэ – это так круто. Прям голова раскалывается.

– Полезно для здоровья, ничего не скажешь, – Ричард поднимает взгляд от телефона. – Кстати, о здоровье. Кейт, я тут подумал, что неплохо бы внести кое-какие изменения в рождественское меню.

Так-так. Звучит тревожная сирена “мужчина заинтересовался Рождеством”. Я напрягаюсь, но уточняю сладким голосом:

– Это какие же, например? Ты же знаешь, Рич, на Рождество готовят традиционные блюда.

– У Джоэли в этой области многолетний опыт, и она рассказала мне о содейке. Это куда легче.

– Задейка? Какое-то двусмысленное название.

– Содейка, то бишь соевая индейка. – Ричард морщится и поднимает пальцем очки вверх, ближе к переносице. – Негенномодифицированная соя и киноа. Очень вкусно, и сахар потом ни у кого не подскочит.

– Гадость какая, – замечает Эмили, которая сидит на подоконнике и черным лаком красит ногти на ногах. Она заговорщически улыбается мне, и я думаю: вот и славно, мы снова друзья, потому что я разрешила устроить вечеринку, а папа не одобрил.

– Эмили права, Рич. Ты же не думаешь, правда, что твои родители станут на Рождество есть киноа? Помнишь, как мы угостили Барбару бататом, а она заявила, что в войну этим свиней кормили?

Ричард передергивает плечами, затягивает неоново-желтый пояс ветровки.

– Рождество все же не догма, верно? Нужно быть открытым переменам. Кстати, Джоэли говорит…

Только не она опять. Я начинаю тихо ненавидеть эту крепкую, здоровую кошатницу, специалистку по климаксам, хотя никогда ее не видела. Евангелие от святой Джоэли меня порядком утомило. Рич себе новую мамочку нашел, что ли? Я меняю тему и весело предлагаю Ричу в кои-то веки отказаться от велопрогулки и принести с чердака елочные игрушки, а потом съездить со мной в супермаркет за едой и напитками для вечеринки Эм. Рич сердито отвечает, что готовится к большой майской гонке и не может позволить себе пропустить ни дня. “Это не велопрогулка, Кейт, а тренировка”.

После его ухода Бен кладет голову мне на руку:

– Мам, а можно у нас на Рождество будут сосиски в беконе и запеченная картошка?

– Конечно, можно, милый.

– Я хочу, чтобы все было как раньше, – слишком тонким для своего роста голосом объясняет Бен. С лета он вымахал на добрых три дюйма. На спине появились призрачные растяжки, серебристые, как полоски на березе. – Мам, а елку мы в новом доме куда поставим? Мне нравился наш старый дом.

– Мне тоже, милый, но ты же знаешь, нам пришлось переехать, потому что у папы учеба, а у мамы новая работа в Лондоне. Я обещаю тебе, все будет так же, как раньше. И в нашем новом доме вскоре будет уютно. Умница Петр закончит кухню, правда же, Петр?

– Кншшн, – из подполья приглушенно доносится утвердительный польский ответ.



10:17

“Куда ни смотришь – Рождество повсюду”, – льется, точно акустическое какао, из двери каждого магазинчика, что попадаются мне сегодня утром по пути на работу. Говори за себя, Майкл Бубле[63]. Я до сих пор пытаюсь понять, как такое может быть, что у детей на той неделе начинаются каникулы. На улице тепло, и мне все кажется, что сейчас конец октября. Я и забыла, как трудно организовать семейное торжество, когда работаешь полный день. Потому что Рождество само по себе работа на полный день, а мне сейчас отлынивать нельзя, я же на испытательном сроке.

Поговаривают, что с Грантом Хэтчем мне договориться не удалось – и даже напротив. Джей-Би прислал мне краткое письмо с требованием представить полный отчет о встрече, а заодно и предложить “варианты того, как нам исправить ситуацию с Грантом”. Первое, что приходит в голову, – химическая кастрация. Мне срочно нужно привести какого-нибудь нового клиента, дабы оправдать зарплату. О сделке с русскими пока ничего не слышно. Документы отправили начальнику отдела рисков, потом передадут в совет, и те их подпишут, если в результате проверки выяснится, что все в порядке и члены совета сочтут, что мистер Великовский вряд ли окажется замаскированным злодеем из бондианы, который стремится захватить власть над миром. По крайней мере, в ближайшие три года.

Вчера ко мне на стол плюхнулся Трой, расставив широко ноги, точно бесстыжий бабуин, каковым он, собственно, и является, и заявил, что фирма беспокоится из-за восточноевропейских инвестиций.