Чейзер. Крутой вираж
Часть 50 из 70 Информация о книге
И теперь, закрыв глаза, прижимал ее голову к своей груди, гладил по волосам, не отпускал от себя. А она, чувствуя, как тикают часы, смотрела сухими глазами на его ключицу – на тот ровный участок кожи, на котором не было Печати, такой же, как на ее плече, – и силилась ни о чем не думать. * * * Следующий день и вовсе запомнился Маку странным, необычным – будто и не своим днем вовсе, а моментом, прожитым из чужой жизни. И помнились ему не столько череда событий, сколько эмоции, разные эмоции – свои, чужие, их общие. Утром он готовил завтрак для двоих – жарил бекон, сосиски и, одетый по просьбе Лайзы в фартук, разбивал в сковороду яйца. Сама же Лайза, расположившись перед приготовленной и пустой тарелкой, удобно устроилась на высоком стуле за столом, болтала ногами, смеялась и рассказывала ему о том, что они пойдут в супермаркет, выберут ему новые духи (она знает какие); радовалась, что они ему понравятся. Какие духи? Зачем ему духи? Вслух он протестовать не стал. Ее глаза блестели и светились, но Маку постоянно виделось другое – что в них появилась заслонка. Внешне взгляд кажется радостным, а глубже словно кто-то поставил зеркальную непреодолимую преграду, и внутрь не проберешься, сколько ни пытайся. Он и не пытался – он не Халк, – просто ждал. Наступит вечер, тогда многое станет понятно. Мак лишь надеялся, что в подобном странном состоянии Лайза выдержит до вечера, не сорвется. Удивительно, но духи она действительно выбрала хорошие – они ему понравились. Безошибочно определила, куда идти, какой флакон взять, где платить, словно только вчера заходила в тот же отдел и совершала те же самые покупки. Его предложение купить что-нибудь для нее самой она отринула легко и непринужденно: нет, ей ничего не нужно, спасибо. Может быть, потом, потом, когда… Когда они поговорят. И, сидя после продолжительного шопинга в кафе, Аллертон продолжал гадать, какую информацию она собирается поведать ему вечером, что это за тайна, от которой ее поведение зависело столь сильно. Читал меню, пил кофе, жевал кусок торта и продолжал ненавязчиво наблюдать за наслаждающейся ягодным пирожным спутницей. Прогулка по набережной, треплющий рукава ее блузки ветер, ласковый денек – один из последних солнечных, судя по прогнозу погоды, – горячие руки на его шее, мягкие и теплые, подставленные для поцелуя губы. Лайза улыбалась все шире, а у него все тяжелее становилось на сердце. Почему всякий раз, когда она отворачивается и смотрит в сторону, ему кажется, что в ее глазах блестят слезы? Что, черт подери, происходит в этом странном и хрупком женском мирке? Не единожды в тот день ему хотелось тряхнуть ее и настоять на разговоре прямо сейчас. – Все хорошо, Лайза? Что-то происходит, так ведь? И каждый раз она с тем же зеркальным взглядом увиливала от разговора. Позже. Все позже. А позже они поехали на автодром, где она впервые попросилась сесть за руль «Фаэлона». Аллертон напрягся. – А ты умеешь? – Умею? Конечно, ты же меня учил! Учил? Он не помнил. Однако за руль пустил и через пять минут уже сидел полностью ошарашенный: она не только сумела завести его машину (знала стартовую комбинацию и снятие блокировки), но так же дрифтовала на ней, как на своей собственной. Черт… Как? Откуда? Кто и где мог научить ее такому? Он спьяну? Он во сне? Ее тренировал кто-то из Комиссии? Джон бы сказал, ведь он спрашивал. Росла гора вопросов, росло нетерпение, росла вместе с тем час за часом и нервозность Лайзы. Мак сжимал зубы, беспокоился, терпел и ждал. Целый день он не мог сформулировать для себя, что его смущает в поведении его спутницы, и тут наконец получилось. Он вдруг понял, как она себя ведет: точно так же, как стоящий на краю пропасти человек, как тот, кому жить осталось всего сутки. Как сбрендивший от эйфории и свободы, приготовившийся к смерти самоубийца. – Лайза… Она не отзывалась. – Лайза… Делала вид, что не слышит. – Лайза, поговори со мной. И каждый раз при этих словах в ее взгляде мелькал тщательно скрываемый страх, он видел. – Я не такой глупый, я пойму. Ты замешана в криминале? Я помогу. У тебя беда? Расскажи мне, расскажи, слышишь? – Нет у меня никакой беды, кроме тебя, – отозвалась та лишь единожды, улыбнувшись, и больше не предоставила ему шанса для диалога. Сначала настояла на том, чтобы они на восточном холме посмотрели закат, прикупила не только жареной картошки в пакетике, но также и попкорна. Для чего понадобился последний, Мак сообразил только тогда, когда Лайза по возвращении домой взяла его за руку и повела в его же собственный кинозал. Сама включила проигрыватель, сама выбрала диск, сама забралась ему на колени и так просидела почти час, в течение которого он только и гадал, куда в женское тело входит столько кукурузы. А еще он гадал о другом: откуда у него ощущение, что загадочная Лайза Дайкин знает каждый угол в его собственном доме? Может, так хорошо разбираются в планировке все дизайнеры интерьеров? Может, пусти ее к Халку – она и там за секунду отыщет и библиотеку, и писсуар, и кладовую? Нет, в это он не верил. Всему должно быть иное объяснение, вот только какое? Черноволосая мисс вела себя так, как будто не только бывала в его особняке раз десять, но и… жила здесь. «Гостья из будущего». Ему на ум впервые пришло подобное сравнение, и он тут же откинул его – неправдоподобно. «Зато подходит». Еще один – и последний за этот день – вопрос о том, собираются ли они поговорить, он задал уже в постели, куда Лайза собралась со словами «А теперь мы просто поспим». Она не отвечала долго, сопела, молчала, затем погладила его по щеке и вздохнула: – Мы поговорим утром. У меня ведь двадцать четыре часа, помнишь? – Помню. Он помнил. Что ж, ее право, ее выбор – он на него согласился. Погасил ночник, обнял лежащую рядом женщину и собрался, несмотря на напряженный пах, «просто спать» – ведь сегодня все по ее. Сам он заснул спустя какое-то время, но она – нет, потому что каждый раз, просыпаясь, он чувствовал под рукой напряженную спину и льющийся из-под одеяла осязаемый страх. Казалось, рядом с ним лежит не человек, а взведенная до упора пружина, сжатая настолько сильно, что одно движение – выстрелит, распрямится. Он переживал за нее, каждый раз, просыпаясь, прижимал ее обратно к себе, пытался усыпить. Ждал все никак не приходящего утра. И лишь в начале пятого увидел, что уставшая и беспокойная Лайза наконец уснула. Утром следующего дня, несмотря на почти полное отсутствие сна, она проснулась раньше него, полностью оделась и теперь сидела на кухне – лицо бледное, под глазами круги, потухшие глаза неестественно блестят. – Завтрак приготовить? – Нет. – Почему? У меня еще остались яйца и бекон. Могу поджарить сосиски… – Не надо, стошнит. – Как хочешь. Какое-то время он стоял у холодильника, пытался понять, хочет ли позавтракать сам, но уже через секунду понял: не хочет. Попросту не сможет проглотить его, когда рядом сидит состоящий из нервов сгусток. От холодильника отошел, включил кофеварку, зарядил в нее свежие пакетики. – А оделась зачем? Разве что не обулась. Лайза потупила глаза. – Чтобы… не голой на улицу. – В смысле? – Чтобы если выставишь на улицу, то не голой. Аллертон опешил. – Я вообще не собираюсь тебя выставлять на улицу, изверг я, что ли? С чего? – Ты еще не знаешь, что я собираюсь сказать. Он приблизился к ней, развернул к себе, погладил по голове: – Что бы ты мне ни рассказала, обещаю, что на улицу я тебя не выставлю. Откуда такие глупости? – Ты сначала выслушай. – Выслушаю. Кофе попить дашь? – Дам. А потом пойдем в гостиную, ладно? – Почему?