Час расплаты

* * *


– Она подтвердила, что это одна модель, – сказал Жан Ги. – Но я не понимаю, какое это может иметь значение.

– И я тоже, – признался Гамаш.

Он повернулся и посмотрел на витраж. Он так часто видел его за прошедшие годы, что ему казалось, будто он знает изображение досконально. И все же постоянно обнаруживал что-то новое. Словно мастер, который изготовил витраж, прокрадывался в церковь ночью и добавлял какую-нибудь деталь.

Гамаш до сих пор удивлялся, почему он не заметил карту, торчащую из котомки молодого солдата.

Видимо, он проводил слишком много времени, глядя на того юношу, и совершенно забывал про двух других.

Теперь он посмотрел на них. В отличие от солдата, который смотрел на зрителя, эти двое были изображены в профиль. Они шли вперед. Рука одного юноши прикасалась к оружию солдата, идущего впереди. Не тащила его назад, нет. Просто для собственного спокойствия.

На создание образов этих двоих художник потратил меньше сил. Лица у них были совершенно одинаковые, с одинаковым выражением, как у близнецов.

На них не было прощения, только страх.

И все же они шли вперед.

Гамаш перевел глаза на руки третьего юноши. Одна сжимала винтовку. А другая как бы между прочим указывала куда-то. Не вперед, а назад.



– Вы знаете кое-что странное? – спросила Рейн-Мари.

– Я знаю кое-кого странного, – ответил Оливье.

– Я перебирала бумаги из архива исторического общества в Сен-Реми. Письма, документы, снимки. Давность некоторых – сотни лет. Не фотографий, конечно. Хотя и среди них попадаются очень старые. Поразительно.

– Это странно, – заметил Оливье.

– Нет, не это, – рассмеялась Рейн-Мари и легонько подтолкнула его локтем. – До последнего момента я не отдавала себе отчета, что пока не видела ничего времен Первой мировой войны. Второй – да. Письма домой, фотографии. Но ничего с Великой войны. Если бы было, может, я бы нашла этого юношу. Нашла бы всех троих – сравнила бы лица на фотографиях из архива с теми, что на витраже.

– Как могли пропасть все документы? – спросил Оливье. – Где-то что-то обязательно осталось.

– Возможно, в подвале исторического общества есть еще какие-то коробки, но мне казалось, мы довольно основательно его почистили. Завтра посмотрю внимательнее.

– Можете спросить Рут. Во время той войны она наверняка уже была старой пьяной поэтессой.

– Вот только на чьей стороне? – обронила Рейн-Мари.

Она поднялась, когда встали Арман и остальные.

– Не знаю, как вы, а я умираю с голоду. Приглашаю всех к нам. У нас много чего осталось. Может, даже кино поставим. Нужно отвлечься.

Перед уходом Гамаш снова посмотрел на витраж и на третьего юношу. Указующего. Гамаш проследил, куда ему указывали, но там ничего не было. Только птица в грязноватом небе.

– Арман? – позвала его Рейн-Мари с крыльца церкви.

– Иду, – ответил он и выключил свет.





Глава тридцать четвертая




Что и говорить, ситуация была неловкая.

Жан Ги и Изабель уехали назад в академию, но Поль Желина попросил Гамашей приютить его на ночь. Рейн-Мари хотела было сказать ему, где он может найти приют, однако Арман опередил ее и заверил, что это будет чудно.

– Ты и в самом деле сказал «чудно»? – спросила Рейн-Мари, когда они остались в кухне одни.

– Да, это будет расчудесно, ты не считаешь?

– У тебя расстройство психики.

Он улыбнулся, потом наклонился и прошептал:


– Он не ожидал, что мы согласимся. Ты заметила, что ему неловко?

– Я была слишком занята – замечала, насколько неловко мне, – прошептала она в ответ.

Пытаясь отделиться от Желина если не расстоянием, то хотя бы людьми, Рейн-Мари сходила в бистро и пригласила друзей на обед.

– Чем мы будем их кормить? – спросил Арман.

Рейн-Мари посмотрела в сторону жестянки с собачьим кормом.

– Только не говори мне… – начал он.

Рейн-Мари рассмеялась:

– Нет. Рут, возможно, и не заметит, но другие могут.

– И это единственная причина, по которой ты не будешь потчевать гостей собачьей едой?

– На вашем месте, месье, я бы не критиканствовала, а сначала задалась вопросом, почему у нас вообще сегодня образовались гости. «Чудно». – Она покачала головой. – А по правде говоря, я посмотрела на Грейси и подумала, что ей пора прогуляться.

– Я ее выгуляю, – сказал Арман.

От двери он строго посмотрел на жену.

– Обещаю: никакой собачьей еды, – сказала она и вполголоса, но так, чтобы слышал Арман, добавила: – Скорее всего.

Арман, улыбаясь, вытащил Грейси из коробки и надел на нее ошейник. Дальше нужно было ступать с осторожностью, потому что псинка вертелась под ногами. Анри присоединился к ним.

Овчарка и Арман, прогуливаясь по заднему саду их дома, шли по бокам от Грейси. Анри время от времени принимался разгребать снег, чтобы добраться до травы, а Грейси ему подражала.

– Надеюсь, я не очень расстроил вас тем, что говорил в бистро, – раздался вдруг голос Поля Желина.

Арман повернулся и увидел его на задней террасе.

– Но удивили определенно. – Арман немного помолчал. – Зачем вы приплели к делу моих родителей?

Если бы не свет из дома, то тьма на улице стояла бы полная. Желина представлял собой черный силуэт на фоне света из гостиной. За широкой стеклянной дверью Гамаш видел Клару и Мирну, погруженных в разговор, Клара жестикулировала, доказывая что-то. Габри слушал, точнее, ждал, когда ему можно будет вставить слово. Рут была невидимой – наверное, утонула где-то в диване. Роза и Оливье смотрели в окно.

– Я думаю, вы знаете почему.

Желина спустился с террасы и подошел к хозяину.

Лицо Гамаша хорошо освещалось светом из дома. Конник мог видеть его во всех подробностях.

Гамаш почувствовал, как чуть-чуть натянулся поводок – это Грейси пожелала присоединиться к Анри.

Желина зашагал бок о бок с Гамашем.

– Уводите меня от садовой тропы, месье?

Гамаш усмехнулся:

– Чтобы вы заблудились? Ну, для этого я вам не нужен. Вы прекрасно обходитесь без меня.

– То есть я сошел с тропы? Может быть, но разве не там вы обычно находите преступников?

Гамаш остановился и повернулся к своему гостю:

– И вы думаете, что я преступник?

– Вряд ли вы видите это в таком свете. Чтобы стать преступником, нужно совершить преступление. Я подозреваю, что вы не считаете убийство Сержа Ледюка преступлением.

– Тогда чем же?

– Последствием. Счастливой возможностью.

– Счастливой?

– Ну, может, не счастливой. Удачной. Вы увидели шанс и воспользовались им.

– И зачем мне это понадобилось? – спросил Гамаш.

– Мы все в свое время оказываемся на перекрестке, верно? – мрачно сказал Желина. – Одни раньше, другие позже. Оказываемся там вследствие какого-нибудь ужасного события. В вашем случае – смерти ваших родителей. В моем – смерти жены. Столкнувшись с событием такого масштаба, кто-то выбирает одно направление и ожесточается. Хочет, чтобы и другие страдали, как он. Но некоторые выбирают более трудный маршрут. Они становятся сострадательными, добрыми и терпеливыми к недостаткам других. Они хотят избавить других от боли, которая досталась им.