Час расплаты

– Patron?

Рейн-Мари почувствовала себя как женщина, которую спасли от виселицы, но не испытала благодарности. В кои-то веки раз она набралась смелости задать этот вопрос, и кто знает, наберется ли еще раз?

Ее охватила вспышка ярости.

– Извините, что прерываю, – произнес Оливье.

Он видел их со спины, но они не повернулись к нему, и он помедлил в проходе.

Рейн-Мари оторвала глаза от мужа и начала считать.

Un, deux, trois…

Пока не почувствовала, что может посмотреть на Оливье и не наорать на него.

quatre, cinq…

Оливье остановился в нескольких рядах от них. Он не знал, что ему делать. Ни один из них не повернулся. Не дал понять, что знает о его приходе.

– У вас все в порядке? – спросил он, делая шаг вперед.

Они сидели неподвижно, как восковые фигуры.

– Да, все отлично, – ответила Рейн-Мари и впервые по-настоящему поняла, что название книжки Рут «Мне ОТЛИЧНО» – это не просто шутка.

– Вы уверены? – спросил Оливье, делая еще шаг.

Арман повернул голову и улыбнулся:

– Мы говорили про солдат.

Оливье посмотрел на витраж и сел на скамью по другую сторону прохода.

– Я не был уверен, что стоит идти за вами, но, понимаете, это странно. В бистро. Как офицер из конной полиции обращался с вами. Что он говорил.

Арман поднял бровь и улыбнулся:

– Со мной обходились и хуже. Ерунда. Часть полицейской культуры.

– Не только, – возразил Оливье. – И я думаю, вы это знаете. Вы – подозреваемый. Он сам так сказал.

– Его работа в том и состоит, чтобы всех подозревать, но меня это не волнует.

– И напрасно, – заметил Оливье. – Он собирается доказать, что вы убили того человека. Я видел это по его лицу.

Гамаш покачал головой:

– Не имеет никакого значения, что он думает. Никаких доказательств у него нет. И к тому же я никого не убивал.

– Разве невинных людей никогда не арестовывают? – спросил Оливье. – Никогда не судят? Не приговаривают? За преступление, которого они не совершали? Этого никогда не случается, да? – Он сердито посмотрел на Гамаша. – Вам следует опасаться, месье. Только глупец не опасался бы.

– Арман, – спросила Рейн-Мари, – это может произойти? Желина может тебя арестовать?

– Сомневаюсь.

– Сомневаешься? – повысила голос Рейн-Мари. – Сомневаешься. То есть вероятность есть? Он не может всерьез думать, что ты убил человека.

– Но он так думает, – сказал Оливье. – Я видел этот взгляд прежде. Взгляд вашего мужа, перед тем как он арестовал меня.

– Нужно что-то делать, – сказала Рейн-Мари, оглядываясь, словно доказательство невиновности мужа находилось в церквушке.

– Вот вы где, – раздался от дверей знакомый голос Жана Ги. – Мы допросили кадетов…

– Ты думаешь, что Арман убил этого преподавателя? – Рейн-Мари встала и повернулась к зятю.

Тот от неожиданности остановился:

– Нет. Конечно нет.

Следом за ним вошла Лакост, и Рейн-Мари увидела, как та отвернулась, не желая встречаться с ней взглядом.

– А ты, Изабель?

Рейн-Мари набирала скорость. Стучала в ворота, требовала правды. Пусть все назовут себя: кто союзники, кто враги.


Это была еще одна мировая война. Война ее мира. Ее война.

– Я не думаю, что месье Гамаш убил Сержа Ледюка, – сказала Изабель.

– Рейн-Мари… – произнес Гамаш, обнимая жену за талию.

Она отодвинулась от него.

– Но ты сомневаешься, да, Изабель?

Две женщины смотрели друг на друга.

– Вам нужно знать кое-что, мадам. Я держала вашего мужа за руку, когда он умирал. На полу той фабрики. Я никогда вам не говорила. Вам не нужно было знать. Он понимал, что умирает. Я тоже понимала это. Он едва дышал, но сумел сказать последнее.

– Изабель… – проговорил Гамаш.

– Мне пришлось наклониться над ним, чтобы услышать, – сказала Изабель. – Он прошептал: «Рейн-Мари». И я поняла: он хочет, чтобы я передала вам, как сильно он вас любит. Навсегда. Навечно. У меня не было необходимости говорить вам об этом. До сего часа. Арман Гамаш никогда бы никого не убил, и тому есть много причин. Но одна из причин в том, что он бы никогда не смог причинить вам такую боль.

Рейн-Мари прижала ладонь ко рту и закрыла глаза. Она стояла неподвижно. Секунду. Минуту. Год.

Потом уронила руку и потянулась к тому якорю, каким был ее муж, хотя и заметила краем глаза, как Лакост и Бовуар переглянулись.

Арман поцеловал ее и прошептал что-то на ухо. Что-то, что вызвало у нее улыбку. Затем он махнул рукой на скамью в передней части церквушки. Следователи сели там, а Оливье и Рейн-Мари заняли скамью в конце.

– Ну, что-нибудь родилось из ваших допросов? – спросил Гамаш.

– Не многое, – ответила Лакост. – Но кадет Шоке, похоже, не удивилась, когда я сказала, что ее отпечатки обнаружены на орудии убийства.

– То была экстраполяция, – напомнил ей Гамаш.

– Ей я этого не сообщила.

– Она дала какое-нибудь объяснение?

– Нет. Но она сказала, что Ледюк угрожал отчислить ее, если она не согласится на секс с ним.

– И что она? – спросил Гамаш.

– Она говорит – нет, но прежде она торговала собой.

Гамаш коротко кивнул.

– Не было случая вам рассказать, – вспомнила Лакост. – Я звонила в Англию и говорила с женщиной, с которой до меня общался Жан Ги.

– С мадам Колдбрук-Клэртон? – спросил Гамаш.

Лакост рассмеялась:

– Мы обсуждали это с Жаном Ги по дороге сюда. Никакой Клэртон нет. Есть Колдбрук.

– Тогда почему… – начал Гамаш.

– Почему она подписалась под письмом как Клэртон? – спросила Лакост. – Хороший вопрос. Она говорит, произошла ошибка.

– Странно, – нахмурился Гамаш. – Но она подтвердила, что револьвер, из которого убили Ледюка, и тот, что изображен на витраже, – оба «макдермот» сорок пятого калибра?



– Он сказал «Клэртон»? – спросил Оливье, сидевший в конце церкви с Рейн-Мари. – В Пенсильвании есть город с таким названием.

– Откуда вы это знаете, mon beau? – спросила она.

– Не знаю, откуда я знаю про Клэртон, – сказал Оливье, сосредоточенно сдвигая брови. – Просто знаю – и все.

– Может, вы родились с таким знанием, – с улыбкой предположила Рейн-Мари.

– Это было бы досадно. Существует столько всяких полезных вещей, о которых я мог бы знать изначально. Например, как переводить Фаренгейта в Цельсия, или в чем смысл жизни, или сколько брать за круассан.

– Вы берете за них деньги? – спросила Рейн-Мари с наигранным удивлением. – Рут говорит, что они бесплатные.

– Oui. Как и виски.