Бумажные крылья

Кольнуло иголкой где-то в области груди сильно и больно, я тяжело вдохнула и выдохнула. Достала из кармана жакета ключи и дала ей.

– Завтра сделаешь дубликат. Все, иди.

Развернулась к ней спиной и пошла в сторону парадного входа.

– Мам.

Резко обернулась.

– Он тебя выгонит...

– Это мы еще посмотрим.

Вернулась обратно в здание больницы, прислонилась к стене на лестничном пролете, лихорадочно думая, как теперь правильно поступить. Как на работе сказать, да и сколько часов в день здесь нужно быть.

Мимо меня тихо сновали медсестры и какие-то люди. Все говорят шепотом, у всех какой-то подавленный вид. И это сводит с ума. Ужасно хочется сорваться с места и удрать оттуда, а еще смыть с себя больничный запах. Он словно впитался мне в кожу и в волосы за то короткое время, что я находилась здесь. В этот момент рядом прошла Афанасьева с папкой в руках, она как раз поднималась наверх.

– Евгения Семеновна! – крикнула и побежала следом за ней.

Доктор обернулась, и ее тонкие брови удивленно взметнулись вверх.

– А вы все еще здесь? Я думала, вы давно уже ушли.

В эту секунду стало стыдно, даже кровь к щекам прилила. Не знаю почему.

– Я спросить хотела... какой уход нужен, и, может, надо лекарства купить.

Она усмехнулась краешком тонких, накрашенных розовой перламутровой помадой губ.

– Лекарства у нас есть. Конечно, лучше бы хорошие препараты, импортные. А насчет ухода... Больной спинальник – это круглосуточная сиделка. Пока не научится сам выполнять минимальные нагрузки, пока не начнет делать элементарные вещи, которые мы все делаем, не задумываясь в повседневности. А так и переворачивать надо, чтоб пролежней не было, и мыть, и выносить за ним сами понимаете, и кормить с ложки, и морально поддерживать. А мы не заграница и не частная клиника, у нас санитарок не хватает, не то что сиделок. Так что, как выкарабкается, так и выкарабкается.

Снова пошла вверх, а я за ней.

– Я смогу... я с ним останусь. Расскажите, что надо делать и какие лекарства покупать.

Резко обернулась. Долго смотрела мне в глаза.

– Идемте со мной, я вам все напишу.

И взгляд светлых глаз смягчился, словно вдруг выключило стервозного эскулапа и включился человек.

– Вы поймите, Оленька, молодой парень, внезапно оставшийся без ног – это очень тяжело. Ему в первую очередь. Он еще не осознал и не смирился. Капельницу сняли, не ест ничего. Снова ставить не дает. У медсестры попросил цианистого. Вроде в шутку... но я думаю, что в каждой шутке есть доля правды. Поэтому глаз да глаз за ним.

Пока она писала, я думала о том, что работу придется взять на дом и набрать фриланса.

– Вот это обезболивающее сильное. У нас его выдают строго по часам и то пытаются экономить, и больной терпит, пока уже совсем криком не кричит. Капельницы начнем ставить уже завтра, курс у него должен быть невралгического препарата, и антибиотики сменим. Есть небольшое воспаление.

– А нога... что с ногой, можно ногу спасти?

Она снова посмотрела на меня из-под очков.

– Даже не знаю, у нас ни средств, ничего нет. Больница не приспособлена под такие сложные операции.

– А если я все оплачу и достану все, что нужно, кто-то может прооперировать?

– Завтра Антон Юрьевич, наш хирург, будет здесь с утра – поговорите с ним, может, он и согласится.





***


Я сбегала в аптеку, пока стояла в очереди, позвонила своей заместительнице. Она счастлива будет получить новую должность. Светка ответила сразу. Словно ждала моего звонка.

– Света, мне нужна твоя помощь. Меня какое-то время не будет по семейным обстоятельствам. Я хочу, чтоб ты взяла на себя руководство компанией. В отдел кадров поставьте Ларочку.

– О, боже! Что-то с Тасечкой?

Что ж вы все такие любопытные. Тебе какое дело.

– Нет. Ко мне приехал родственник, требующий серьезный уход.


– Как же это благоро...

– Свет, давай без комплиментов. Мне помощь нужна реальная. Я работать из дому буду, в офис приеду в конце недели. Все отчеты в конце дня вышлешь мне на мейл.

– Конечно, Олюшка. Все сделаю, ты ж знаешь. На меня всегда можешь рассчитывать... а я хотела спросить.

– Оклад повысят. Конечно. Мы еще обсудим этот момент. Скажи Тане с бухгалтерии – перезвонить мне.

Лекарства я отдала медсестре, а она отправила меня в столовую за обедом. И теперь я стояла под дверью с подносом в руках и чувствовала себя, как школьница у кабинета директора. Мне было очень страшно зайти к нему. После того, как выгнал нас обеих. Наконец-то я решилась и толкнула дверь плечом. В палате было очень прохладно, и запах лекарств перебивал все остальные запахи, даже аромат бульона у меня в тарелке на подносе. Я вскинула голову и полная решимости прошла в палату. Головы двух других больных синхронно повернулись ко мне, а Вадим смотрел в потолок. Словно ему вообще было плевать, кто вошел.

Я поставила поднос на тумбочку, поставила сумочку на стул. Потом прикрыла окно.

И.. растерялась. И что теперь? Подойти к нему и начать тыкать ложкой в рот? Я нервничала так, словно меня сейчас могут сожрать с потрохами, и не зря. Когда снова бросила на него опасливый взгляд, мне показалось, что я сейчас пытаюсь подойти к молодому раненому волку в капкане, и он готов отгрызть руку, которую я протяну ему.

– Я... я принесла тебе обед.

Прозвучало как-то ужасно жалко, но еще отвратительней зазвучал его смех. Он смеялся и морщился от боли.

– Обеед? Ахахаха...она принесла обееед, – голос срывается, он вздрагивает, но продолжает мерзко смеяться, и мне до ужаса захотелось вывернуть эту тарелку на пол.

– Да, обед. А что в этом забавного? Мне сказали, ты не ел три дня.

Смех прекратился так же внезапно, как и начался. Повернул ко мне осунувшееся бледное лицо, покрытое длинной щетиной.

– С ложки кормить будете?

– Д-да, если надо.

– Не надо! Мне от вас ничего не надо. Уходите. Просто оставьте меня в покое. Я вижу, вы решили поиграться в благородство, в великомученицу? Ваша дочь говорила, что вы любите подобные роли. В вашей серой и скучной жизни вдруг появилось развлечение?

Я медленно выдохнула и подвинула стул к его постели.

– Мне плевать, что ты скажешь. Я отсюда не уйду. Ясно? Тебе придется меня терпеть – считай это местью.

– Черта с два! Дочечка упросила? Только смысла в этом нет. Я не встану на ноги. Рано или поздно вы это поймете и умотаете. Поэтому валите сейчас.

– А никто и не говорит, что ты встанешь на ноги, – ударила в ответ и увидела, как вспыхнул яростью темно-серый взгляд, – так что мы не обольщаемся. Мы хотим помочь тебе.

– Она хочет. А вы просто бесхребетная идиотка, которая пошла у нее на поводу в очередной раз. Взяли б ее за шкирку и тащили отсюда на хрен. А вы безвольная, вы позволяете помыкать собой, к мужику свалить, ноги перед ним раздвигать, вы ей даже простили ту херню, что она вам орала. Теперь меня нянчить собрались? Дура вы!

Сама не поняла, как выскочила из палаты и, тяжело дыша, уткнулась лбом в стену. Тихо, Оля, тихо. Он это специально делает, чтоб ты ушла. Он тебя ломает. Вот этот пацан на больничной койке умудряется выбивать тебя на эмоции. Он опять ведет и выигрывает. Ну и к черту его. Пусть подыхает тут один. От едкого желания схватить сумочку и уйти свело скулы.

«Если он умрет, и я умру, мама».

Решительно вошла обратно и села рядом с ним на стул.

– Значит так, Вадим. Я никуда отсюда не уйду. И тебе придется с этим смириться. Я собираюсь проводить здесь почти круглые сутки. Не имеет никакого значения, зачем я это делаю – значит, мне это надо. Так вот – у меня диабет, а я не ела с самого утра. И пока ты не согласишься поесть, я тоже есть не буду.

Не смотрит на меня, на скулах играют желваки.

– У меня наступит инсулиновый шок, и я впаду в кому.

Молчит, продолжает меня игнорировать всем своим видом. Хорошо, ты хочешь войну, я устрою ее тебе и здесь. Но ты не сдохнешь, или я буду не я.

Взяла тарелку и понесла ее к раковине.

– Вы что делаете?

Раздался голос Вадима, и я поджала довольно губы.

– Собираюсь вылить твой суп, он все равно скоро остынет.

– А-а-а, ну выливайте.

Во же ж гад. Пришлось, и правда, вылить. Вернулась и села обратно на стул, достала из сумки книгу.

– Вы, и правда, собрались здесь со мной сидеть?

– Угу.

– Бред какой-то. Мне это на хрен не нужно. Вы меня раздражаете.

– А в этом что-то есть, не находишь?