Безмолвный крик

Но прежде чем заговорить, она несколько минут сидела, погрузившись в молчаливое раздумье.

Зал вокруг них полнился разными звуками – звоном посуды, голосами, раскатами смеха. В воздухе висели запахи еды, эля и сырой шерсти. Свет, отраженный стеклом, играл на лицах, белых манишках и чистых тарелках.

– Молодого человека, за которым я сейчас ухаживаю, избили почти до смерти в Сент-Джайлзе, – сказала наконец Эстер. – Отец его погиб. – Она взглянула через стол на Монка. – Ты уверен, что поймаешь именно того, кто это делал? Если допустишь ошибку, ее невозможно будет исправить. Если их будут судить по закону, то понадобятся доказательства, взвешенные и выверенные, и кто-то должен выступить в их защиту. Если будет судить улица, то произойдет простая расправа. Ты готов к роли обвинителя, защитника, присяжного… или позволишь судить жертвам?

– Что, если альтернативой является свобода? – спросил Монк. – Не только свобода наслаждаться всеми радостями и благами жизни без оглядки на ответственность за содеянное, но свобода просто пойти и творить зло, плодить новые и новые жертвы, пока не погибнет кто-то – может, одна из тех девочек двенадцати или четырнадцати лет – слишком слабых, чтобы постоять за себя? – Он посмотрел в ее чистые глаза. – Я не посторонний наблюдатель. Я – суд, какое бы решение ни принял. Ошибка – это тоже решение. Уйти прочь или перейти на другую сторону – тоже решение.

– Знаю, – согласилась она. – Правосудие может быть слепым, но закон не слеп. Он видит, когда и кого выбирает, потому что находится в ведении людей, которые видят, когда и кого выбирают. – Эстер продолжала хмуриться.

Они не обсуждали еще эту тему, хотя она давно стояла между ними, и вот теперь подошли к ней. Монк понимал это и рассчитывал, что Эстер тоже понимает. С кем-нибудь другим разговор бы прошел мимо. Предмет был слишком деликатным и мог оказаться весьма болезненным. Обдумывать его в присутствии Эстер было почти то же самое, что и обсуждать вслух.

– Ты уверена, что это не твой молодой человек и его отец? Или его друзья? Расскажи мне о нем…

Ему опять пришлось ждать ее ответа. Старик за соседним столом разразился приступом кашля. Где-то позади него рассмеялась женщина – они слышали ее, но не видели. В помещении становилось все теплее.

– Нет, не уверена, – ответила Эстер так тихо, что Монку пришлось, не обращая внимания на остатки еды на столе, наклониться вперед, чтобы расслышать ее. – Следствие ведет Ивэн. Да ты, наверное, и сам знаешь. Ему не удалось выяснить, что они делали в Сент-Джайлзе. Вряд ли что-то достойное восхищения. – Эстер заколебалась, и на ее лице отразилась глубокая печаль. – Не думаю, что он совершил бы такое… Не по своей воле, не намеренно…

– Но ты уверена? – быстро уточнил он.

Эстер посмотрела ему в лицо, надеясь найти в нем хоть какое-то утешение, и не нашла.

– Нет… Не уверена. В нем есть жестокость, проявления которой безобразны и отвратительны. Причин ее я не знаю. И направлена эта жестокость в основном против матери…

– Прости. – Монк порывисто протянул руку и накрыл своей ладонью ее руку, лежавшую на столе. Кости у нее были тонкие и изящные. Сильная рука – и такая хрупкая в его ладони…

– Здесь не обязательно должна быть связь, – медленно проговорила Эстер, и Монк подумал, что убеждает она скорее себя, чем его. – Может быть, это из-за того, что он не в состоянии говорить. Он одинок… – Эстер смотрела на него, забыв о шумном зале, в котором они сидели, обо всем на свете. – Он ужасно одинок! Мы не знаем, что с ним случилось, и он не может нам сказать. Мы строим предположения, говорим друг с другом, прорабатываем варианты, а он даже подсказать не в состоянии, где мы ошибаемся, насколько смехотворны или несправедливы наши догадки. Представить себе не могу большей беспомощности.

Говорить ей или не говорить, о чем он думает? Она выглядела такой несчастной, так переживала чужую боль…

Но перед ним сидела Эстер, а не женщина, нуждающаяся в защитнике, мягкая и уязвимая, знающая в жизни только женские штучки. Она уже повидала всякого, и даже больше, чем сам Уильям.

– Твоя жалость к нему в нынешнем его положении не меняет того, что он мог содеять раньше, – сказал Монк.

Эстер убрала руку из-под его ладони. Ему стало немного досадно, словно она оттолкнула его. Эстер такая независимая… Ей никто не нужен. Умеет давать, но не умеет брать.

– Понимаю, – спокойно сказала она.

– Нет, не понимаешь! – Монк отвечал на свои собственные мысли. Она не понимала, какой стала заносчивой, сколь многое перевернула с ног на голову.

– Нет, понимаю! – Эстер разозлилась и начала защищаться. – Просто я не думаю, что это сделал Рис. Я знаю его! А ты не знаешь.

– И твое суждение, конечно, беспристрастно? – с вызовом спросил сыщик, откидываясь на спинку стула. – Ни капельки предвзятости, да?

Мимо них прошла пара; женщина задела платьем стул Эстер.

– Это глупое замечание! – вспыхнув, резко ответила она. – По-твоему, если знаешь что-то о чем-то, то страдаешь предвзятостью и не можешь вынести правильное суждение, а если ничего не знаешь, то твой разум чист и твое суждение будет точным… Но если ты не знаешь ничего, то разум твой не чист, он пуст! С таким подходом можно обойтись и без присяжных – просто позвать тех, кто ничего не слышал о деле, и они вынесут идеальное, непредвзятое решение!

– А тебе не кажется, что неплохо бы узнать кое-что и о жертвах? – с сарказмом спросил Монк. – Или даже о преступлениях? Или все это неважно?

– Ты только что рассказал мне и о преступлениях, и о жертвах, – напомнила Эстер, повысив голос. – И да, в каком-то смысле это не имеет отношения к суждению о Рисе. Тяжесть преступления не имеет отношения к тому, виновен конкретный человек или нет. Это элементарно. Она имеет отношение только к мере наказания. Почему ты делаешь вид, что не знаешь об этом?

– А симпатии или жалость к кому-то не имеют ничего общего с виновностью или невиновностью, – парировал Монк, тоже повышая голос. – Почему ты делаешь вид, что забыла об этом? Все твои переживания не важны, ты не можешь изменить того, что уже случилось.

Мужчина за соседним столиком обернулся и посмотрел на них.

– Оставь этот покровительственный тон! – вскинулась Эстер. – Мне это известно! А тебя больше не волнуют поиски правды? Тебе так не терпится притащить кого-нибудь к Виде Хопгуд и доказать свою состоятельность, что ты готов схватить любого, правого или виноватого?

Чувство было такое, словно Эстер неожиданно, без предупреждения нанесла удар и попала в незащищенное место. Монку пришлось постараться, чтобы скрыть боль.

– Я узна́ю правду, какой бы она ни была, удобной или неудобной, – холодно ответил он. – Если это тот, кто всем нам не нравится, чье наказание нас обрадует, – тем легче. – Голос его окреп, в нем зазвучала решимость. – Но если это тот человек, которому мы симпатизируем, к кому питаем жалость и чье наказание доставит нам не меньшие страданий, чем ему, это не заставит меня свернуть и сделать вид, что он не виноват. Если ты думаешь, что мир делится на хороших и плохих, то ты не просто глупа – ты морально неполноценная, не желающая взрослеть…

Эстер встала.

– Не будешь ли ты так любезен найти мне кэб, чтобы я могла вернуться на Эбери-стрит? Если нет, то, полагаю, я сама справлюсь.

Монк тоже поднялся и шутовски склонил голову, вспоминая, как они сегодня встретились.

– Очень рад, что тебе понравился ужин, – отрывисто произнес он. – Я получил огромное удовольствие.

Эстер покраснела от досады, но Уильям заметил, как в ее глазах мелькнула тень признательности.

Они молча вышли на улицу, в сгустившийся туман. Стоял страшный холод, морозный воздух щипал в носу и першил в горле. Из-за плотного движения экипажи двигались шагом, и им понадобилось несколько минут, чтобы найти кэб. Монк вскочил первым; они уселись бок о бок и весь путь до Эбери-стрит проехали в мертвом молчании. Она решила не разговаривать с ним, а ему нечего было сказать ей. В голове у Монка вертелись сотни мыслей, но ни одной из них он не хотел делиться с Эстер – во всяком случае сейчас.


Они расстались, просто пожелав друг другу доброй ночи, и Монк поехал на Графтон-стрит – замерзший, злой и одинокий.

Утром он снова был в Севен-Дайлзе и возобновил поиски свидетелей, которые могли видеть что-нибудь, имеющее отношение к нападениям – в особенности незнакомцев, частенько посещающих район. Сыщик уже опросил всех извозчиков и перешел на уличных торговцев, попрошаек и бродяг. Карманы он набил мелочью, взяв столько, сколько мог себе позволить. За небольшое вознаграждение люди проявляют большую готовность к разговору.

Деньги были его собственные, а не от Виды.

Первые трое, к которым он подходил, ничего не знали. Четвертым стал продавец мясных пирожков, горячих, с аппетитным запахом, начиненных, скорее всего, потрохами и прочими отходами. Монк взял один пирожок, переплатив при этом, хотя есть не собирался. Держа пирожок в руке, он затеял с торговцем разговор. Утро выдалось ветреное. Туман растаял, но холод заметно усилился. Булыжники мостовой покрылись скользкой ледяной коркой. Пока Уильям стоял, пирожок казался все более соблазнительным, и теперь сомнения в качестве его начинки заметно ослабли.

– Что-нибудь видел или слышал о двух или трех чужаках, бродящих тут по ночам? – небрежно спросил он. – О джентльменах с запада?

– Ага, – нимало не удивившись, отвечал продавец. – Они чуть душу не вышибли из нескольких наших баб, бедняжек. А тебе зачем знать, э? Полиция этим не занимается. – Он смотрел на Монка, не скрывая неприязни. – Разыскиваешь их по какому-то другому делу?

– Нет, именно по этому. А тебе мало?

Мужчина презрительно усмехнулся.

– Вон как! И ты их за это собираешься забрать, что ли? Не смеши меня. С каких это пор таким, как ты, дело до таких, как мы? Я тебя знаю, ты злобный ублюдок. Тебе даже на своих плевать, не то что на нас, бедолаг.

Монк смотрел ему в глаза и видел огонек узнавания. Продавец говорил не о полицейских вообще, а о нем лично. Спросить у него, узнать о каком-нибудь загадочном случае из своего прошлого? Скажет ли правду?

И нужно ли это Монку? Может, он услышит что-то такое, о чем предпочел бы не знать, что-то мерзкое, поданное односторонне и без объяснений?

Вполне возможно. Но еще хуже обходиться домыслами о прежней жизни.

– Что значит «на своих плевать»? – Уильям тут же пожалел, что задал этот вопрос.

Мужчина презрительно хмыкнул.

Подошедшая женщина в черной шали купила пару пирожков.

– Я видел, как ты поимел одного из своих, – сказал продавец, когда женщина ушла. – Выставил его полным дураком, вот что ты сделал.

В животе у Монка что-то сжалось и похолодело. Этого он и боялся.

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

– Видел его лицо и видел твое. – Мужчина продал еще один пирожок и достал сдачу с трехпенсовика. – А он и не ожидал. Попался ни за что, бедняга.

– Как? Что я сделал?

– Да что с тобой такое? – Продавец недоверчиво посмотрел на него. – Хочешь еще раз пережить удовольствие? Не знаю я. Знаю только, что пришли вы вместе и ты ему как-то подгадил. Он тебе доверял, а ты его мордой в навоз. Думаю, он сам виноват. Ему бы поберечься… У тебя же на лице все было написано. Я бы тебе ни на грош не поверил!

Это звучало грубо и отвратительно, но очень походило на правду. Хотелось верить, что торгаш врет, хотелось найти какое-то оправдание, но Уильям понимал, что обманываться глупо. У него похолодело уже не только в животе, но и в груди.

– Что насчет тех мужчин, которых ты видел? – спросил сыщик. – Не хочешь их остановить?

Лицо у торговца потемнело.

– Конечно, хочу. И мы это сделаем… без твоей помощи!

– Пока что вы ничего не сделали, – заметил сыщик. – Я больше не служу в полиции. Работаю на Виду Хопгуд… по этому делу. Все, что узнаю́, сообщаю ей.

Мужчина недоверчиво посмотрел на него.

– Вот как? Выходит, из полиции тебя вышвырнули? Хорошо! Наверное, тот парень в конце концов взял над тобой верх? – Он оскалился, показав желтые зубы. – Значит, есть справедливость на свете!

– Ты не знаешь, что между нами было, – возразил Монк. – И не знаешь, что он сначала сделал мне. – Оправдание прозвучало по-детски, но сказанного не воротишь. Почти ничего не воротишь.

Торговец улыбнулся.

– Он что, тебе насолил? Я считаю, ты – первоклассная свинья, но могу поспорить, ты кого угодно уделаешь.

У Монка появилось волнующее предчувствие, и вместе с тем в нем шевельнулась гордость, уцелевшая после столь многих испытаний.

– Тогда помоги мне найти этих людей. Ты знаешь, что они сделали. Помоги Виде Хопгуд узнать, кто они, и мы остановим их.

– Ладно уж… – Лицо у мужчины смягчилось, злость исчезла. – Думаю, если кто и сможет их найти, так это ты. Я мало что знаю, иначе сам с ними разобрался бы.

– Ты видел их или кого-то похожих на них?

– Откуда мне знать? Я вижу многих, которые не местные; но обычно догадываешься, зачем они сюда ходят. В бордели, в карты поиграть, заложить что-нибудь, что боятся сдать в ломбард близко от дома…

– Опиши их! – потребовал Монк – До остальных мне дела нет. Расскажи все, что видел: где и когда заметил этих людей, сколько их, как одеты; все, что можешь…

Прежде чем ответить, мужчина на минуту задумался.