Безмолвный крик

– Я был ранен, – предельно честно ответил он. – Не убит.

– Да ну? Какая жалость, – лаконично отозвалась она. – Ничего, может, в следующий раз повезет! – Блеск в глазах и кривая усмешка подсказывали, что она имеет в виду. – Ну, из моего товара тебе ничего не сгодится. Для тебя здесь ничего нет. И я ни о ком ничего не скажу.

Монк размышлял, говорить ей или нет, что он больше не служит в полиции. Может, полезнее не разубеждать ее… Это придаст ему вес, облечет властью, утрата которой до сих пор отдавалась глухой болью, как старая рана.

– Единственные люди, о которых мне хотелось бы узнать, это те, что изнасиловали и избили тебя в Стивенсовом переулке пару недель назад…

Он с удовольствием наблюдал, как все эмоции слетели с ее лица, уступив место полному недоумению.

– Не знаю, о чем ты! – наконец ответила Сара, выставив подбородок. В упрямом взгляде опять загорелась ненависть. – Никто меня не насиловал! Опять ты ошибся! Ты чертовски самоуверен! Пришел сюда в модных шмотках, разоделся, как лорд Мак, строишь из себя невесть кого, а сам ничего не знаешь!

Монк видел, что она лжет. Он ничего не мог ей предъявить, а она руководствовалась инстинктом, а не разумом. Он натолкнулся на стену недоверия и презрения.

– Похоже, я тебя переоценивал, – процедил Уильям уничижительным тоном с надеждой, что эти слова заденут ее за живое. – Думал, у тебя больше преданности своим.

И оказался прав. Женщина вздрогнула, словно ее ударили.

– Ты не из моих. Во всяком случае, не больше, чем крысы из вон той мусорной кучи. Может, пойдешь спросишь у них, а? Хочешь преданности… может, они с тобой и поговорят, если хорошенько попросишь!

И она громко, язвительно рассмеялась собственной шутке.

Женщина чего-то боялась; Монк глядел на нее, съежившуюся, в черно-серой шали, с поникшими плечами, с волосами, падающими на лицо под порывами ветра, и в нем крепла уверенность, что она боится его.

Почему? Он не представлял для нее никакой опасности.

Ответ лежал в прошлом. Между ними случилось нечто такое, что заставило ее плясать при слухах о его смерти.

Он саркастически выгнул бровь.

– Ты так думаешь? Значит, они расскажут мне о мужчинах, которые избивали тебя… и других женщин. Тех бедняжек, что работают на фабрике весь день, а потом по ночам выходят на пару часов на улицу, пытаясь разжиться дополнительным заработком на хлеб детям. Они расскажут мне, сколько их было, молодые они или старые, как звучали их голоса, откуда они пришли и куда ушли… после того, как избили четырнадцатилетнюю Кэрри Баркер, а ее младшей сестре сломали руку?

Он добился, чего хотел. Женщина сидела как пришибленная. Видно было, что она по-настоящему потрясена. Злоба на Монка тут же прошла; весь ее гнев обратился на тех мерзавцев, на несправедливый мир, в котором возможно такое, на чудовищную нищету, на все ужасы жизни, которой живет она и такие, как она. Живет без надежды на месть и воздаяние.

Единственным живым существом, на которого она могла снова выплеснуть желчь и боль, оказался Монк.

– Ну и какое тебе дело, ты, проклятый шакал? Мразь ты, и больше ничего!

Голос ее звучал хрипло от мучительного сознания собственного бессилия. Она даже напасть на него не могла – разве что поцарапать кожу, но это не сравнить с полученной ею раной. И она ненавидела его за это со всей злобой бессилия.

– Мразь! Живешь за счет чужих грехов… если б мы не грешили, ты бы ни на что не годился. Только сточные канавы чистить, чужое дерьмо убирать, вот на что! Самая работа для тебя! – На лице ее отразилось удовлетворение удачно приведенным сравнением.

Монк на издевательства отвечать не стал.

– Не нужно меня бояться; я здесь не для того, чтобы красть свечи или чайники…

– Я тебя не боюсь! – бросила Сара. Страх горел в ее глазах, и злилась она из-за того, что Монк видел ее насквозь, как и прежде.

– Я не служу в полиции, – продолжал он, не обращая внимания на ее слова. – Работаю как частное лицо, на Виду Хопгуд. Она мне платит, и ей все равно, где ты берешь свой товар и куда он уходит. Она хочет, чтобы изнасилования и избиения прекратились.

Женщина смотрела на Монка, стараясь понять, правду он говорит или нет.

– Кто тебя избил, Сара?

– Не знаю я, идиот! – в неистовстве бросила женщина. – Если б знала, думаешь, не нашла бы никого, чтобы перерезать ему, ублюдку, горло?

– Разве он был один? – удивленно спросил Монк.

– Нет, двое. По крайней мере, мне так кажется. Ночь стояла черная, как ведьмино сердце, и я ничего не видела… Ха! Надо было сказать, как сердце полицейского, а? Хотя кто знает, есть ли у полицейского сердце? Может, поймать одного да выпотрошить, просто чтобы посмотреть?

– А что, если оно у него есть, и такое же красное, как и у тебя? – спросил он.

Сара сплюнула.

– Расскажи мне, что произошло, – настаивал Монк. – Вдруг это поможет мне найти их.

– И что, если найдешь? Кому какое дело? Кто хоть пальцем пошевелит? – с издевкой спросила она.

– Может, ты – если будешь знать, кто это сделал, – ответил Монк.

Этого оказалось достаточно. Сара рассказала все, что могла вспомнить, понемногу зараз, постепенно и, как казалось Уильяму, честно. Пользы от ее воспоминаний было немного, если не считать слов о том же странном запахе – резком, алкогольном, не похожем ни на что ей знакомое.

Монк ушел. Шагая под порывами ветра, он пытался сосредоточиться на услышанном. Но ему, против воли, снова и снова приходил в голову вопрос: что такого он сделал в прошлом, чтобы заслужить ненависть этой женщины?


Вечером, поддавшись порыву, Монк неожиданно решил повидаться с Эстер. Причину он объяснить себе не мог – таковой не было. Уильям уже давал себе слово не думать о ней, пока занимается этим делом, и никакой цели не преследовал; говорить или спорить вроде бы не о чем. От Ивэна Монк знал, где ее искать. Тот упоминал фамилию Даффов и Эбери-стрит. Без всякого труда детектив нашел нужный дом и вскоре уже стоял на его крыльце.

Горничной, открывшей дверь, он объяснил, что знаком с мисс Лэттерли и будет весьма обязан, если та найдет несколько минут, чтобы увидеться с ним. Миссис Сильвестра Дафф лично передала в высшей степени любезный ответ. Она сама побудет дома, а мисс Лэттерли, если хочет, может на весь вечер отлучиться с Эбери-стрит. Она в последнее время очень много работает, и ей не помешает передышка и смена обстановки, если мисс Лэттерли того пожелает.

С чувством некоторой тревоги Монк выразил горничной благодарность. Похоже, миссис Дафф не совсем правильно поняла его намерения. Он не собирался проводить с Эстер целый вечер. Ему нечего было ей сказать. Теперь, оказавшись здесь, он уже сомневался, что вообще хочет ее видеть. Но такое заявление прозвучало бы нелепо, а он выставил бы себя трусом. Подобное поведение могли истолковать по-разному, но в любом случае не в его пользу.

Ему казалось, что Эстер не появляется слишком долго. Может, она тоже не хочет его видеть? Почему? Обиделась на что-нибудь? В последнее время она вела себя так придирчиво. Отпускала язвительные замечания насчет его поведения по ходу расследования случая с клеветой, особенно о поездке Монка на континент. Вроде бы ревновала его к Эвелине фон Зейдлиц… Но это же глупо. Его временное увлечение Эвелиной не могло повлиять на их с Эстер дружбу, если только она сама не вбила это себе в голову.

Уильям мерил шагами столовую, в которой дожидался Эстер, – девять шагов в одну сторону, девять в другую.

Эвелина фон Зейдлиц никогда бы не смогла стать для него такой подругой, как Эстер. Конечно, она была красива, но мелка, как лужа, и от рождения эгоистична, что вело к духовному уродству. А Эстер с ее угловатыми плечами и слишком правдивым языком не обладала очарованием, но походила на свежий ветер с моря, на солнечный луч, упавший на нагорья, протянувшиеся до самого горизонта, как бывало в дни его юности в холмах Нортумберленда. Такая красота входит в кровь и кости, никогда не надоедает, но исцеляет раны и чистой нежною ладонью берет за сердце…

В вестибюле послышался шум.

Монк обернулся на звук и увидел, как в столовую входит мисс Лэттерли. На ней было темно-серое платье с белым кружевным воротничком. Эстер выглядела очень изящной, очень женственной, словно специально готовилась к его приходу. Монк почувствовал, что начинает паниковать. Это же не свидание и совершенно определенно не встреча влюбленных! Что, во имя Господа, сказала ей миссис Дафф?

– Я заглянул всего на минутку, – торопливо предупредил он. – Не хотел тебе мешать. Как дела?

У нее вспыхнули щеки.

– Очень неплохо, благодарю, – едко ответила она. – А у тебя?

– Устал и вымотался, бегая по безнадежному делу, – сообщил Монк. – Расследовать будет трудно, доказать еще труднее, и даже если я справлюсь со своей работой, судебное разбирательство заведут вряд ли. Я тебя от чего-то отрываю?

Эстер закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

– Если б отрывал, я бы сюда не пришла. Горничная прекрасно передает сообщения на словах.

Сейчас она выглядела не такой занятой, как обычно, но где женские чары? Ни одна женщина не стала бы так разговаривать с Монком.

– Ты понятия не имеешь, как вести себя любезно, не так ли? – упрекнул он.

Эстер сделала большие глаза.

– Так ты за этим пришел – чтобы кто-то с тобой полюбезничал?

– Значит, мне не следовало сюда приходить?

Она проигнорировала его вопрос.

– Чего ты от меня ждешь? Поддержки? Уверений, что ты знаешь, что делаешь, что все равно в конце концов победишь? Что за справедливое дело всегда надо сражаться, проиграешь ты или выиграешь? – Эстер вскинула брови. – Честь в бою, а не в победе? Я не солдат. Я слишком часто видела, чего стоят плохо спланированные баталии, и знаю цену потерям.

– Да, нам всем известно, что ты воевала бы лучше, чем лорд Реглан[10], – бросил Монк. – Если б у военного министерства хватило ума поставить тебя командующей.

– Могли бы взять и случайного человека с улицы, – возразила Эстер. Потом лицо ее вдруг немного смягчилось. – А как идет твоя баталия?

– Я бы рассказал тебе в более удобном и уединенном месте, – ответил Уильям. – Ты не хочешь поужинать?

Если мисс Лэттерли и удивилась, то сумела не подать вида… очень хорошо сумела! Вероятно, она этого ждала. А он вовсе не это собирался сказать! Но отступить теперь – значит все испортить. Монк даже не мог сослаться на то, что Эстер занята: миссис Дафф сообщила ему, что та свободна.

– Благодарю, – неожиданно для Монка уверенно произнесла Эстер. Выглядела она очень довольной. Повернулась, открыла дверь и первой вышла в прихожую. Попросила у лакея накидку, и они с Монком вышли в студеную мглу, в плотный серый туман, в котором уличные фонари казались смутными лунами, плывущими в ореоле снежинок, а под ногами было очень скользко.

Потребовалось меньше десяти минут, чтобы найти кэб и забраться в него. Уильям назвал адрес постоялого двора, хорошо ему знакомого. Он не собирался вести Эстер в дорогую гостиницу, чтобы она не поняла превратно его намерения, но и в дешевую не захотел, дабы не решила, что он не может позволить себе лучшего, и не выразила желания заплатить за него.

– Так как идет твоя баталия? – снова спросила Эстер, когда они уселись рядом в холодном кэбе и тот дернулся вперед, а затем перешел на умеренную рысь. Даже внутри было жутко холодно. Они почти ничего не видели, только пятна фонарей во мраке да внезапные отблески огней проезжавших экипажей, вырывавших из тумана очертания лошадиных морд да высокий черный силуэт кучера; потом мгла снова окутывала все своим саваном.

– Поначалу они просто обманывали женщин в Севен-Дайлзе, – ответил Монк. – Пользовались проститутками, а платить отказывались…

– Разве у них нет сутенеров и хозяек, чтобы не допускать до этого? – спросила Эстер.

Уильям скривился, но потом подумал, что в знании Эстер такого рода деталей нет ничего неожиданного. Она не боялась никакой правды.

– Они не профессионалки, – пояснил он. – Обычные женщины, работающие днями на фабриках, но нуждающиеся время от времени в дополнительном заработке.

– Понятно.

– Потом их начали насиловать. Теперь дошло до избиений. С каждым разом преступники ведут себя более жестоко.

Эстер ничего не сказала.

Монк взглянул на нее; мимо как раз проезжал другой экипаж, и свет упал ей на лицо. Он увидел на нем боль и гнев – и внезапно ощутил, что больше не одинок. Все обиды, все раздражение, все претензии, накопившиеся между ними за время совместной работы над предыдущими случаями, ушли; осталось только понимание. Уильям заговорил свободнее, рассказал о своих усилиях по сбору фактов о нападавших, о том, как расспрашивал извозчиков и уличных торговцев, чтобы узнать, откуда они приезжали.

Наконец они прибыли на постоялый двор, где собирались поужинать, расплатились с возницей и прошли внутрь помещения. Улица, шум и тепло внутри помещения – ничего этого Монк как будто и не замечал. Он сделал заказ на двоих и даже не заметил, что не поинтересовался мнением Эстер. Она слегка поморщилась, но прерывать его не стала и только задавала уточняющие вопросы, если он что-то пропускал или объяснял недостаточно понятно.

– И я собираюсь их найти, – жестко и решительно закончил Монк. – Заплатит мне Вида Хопгуд или нет. Я остановлю их и позабочусь о том, чтобы все им подобные поняли, что их ждет расплата – или на основании решения суда, или по закону улиц. – Он замолчал, почти ожидая, что Эстер начнет спорить, проповедовать святость и неприкосновенность цивилизованного правосудия, недопустимость скатывания в варварство – от которого уже отреклись, – какие бы причины или провокации к этому ни побуждали.