Безмолвный крик

Остановившись у обочины, сержант ждал, когда движение немного ослабнет, чтобы перейти улицу на углу Гросвенор-стрит. Разносчик газет выкрикивал заголовки заметок о нашумевшей книге Чарльза Дарвина, вышедшей в прошлом году. Видный епископ выразил свой ужас и осудил сей труд. Либеральные и прогрессивные мыслители не согласились с ним и заклеймили как твердолобого реакционера. Про убийство в Сент-Джайлзе забыли. На углу стояла жаровня, и продавец жареных каштанов грел руки у огня.

На пересечении Эклстон-стрит и Белгрейв-роуд возник затор. Двое возничих вступили в горячий спор. С того места, где стоял, Ивэн слышал их сердитые голоса. Движение замерло, и он перешел улицу, лавируя среди куч свежего конского навоза, дымящихся на холодном воздухе. До Эбери-стрит оставалось пройти квартал.

Хуже всего в Ранкорне было то, что при одном напоминании имени Монка и его успехов начальник выходил из себя. Глубокая неприязнь между этими людьми не могла объясняться только немногими стычками, свидетелем которых стал Ивэн, и даже последней крупной ссорой, когда Монк хлопнул дверью и Ранкорн уволил его.

Монк этих столкновений не помнил. Они стерлись вместе с остальным его прошлым и возвращались лишь отрывочными фрагментами. Уильяму приходилось лишь догадываться и страшиться того, что еще могло таиться в прежней жизни. Ивэн, конечно, не мог знать наверняка об их разногласиях, но делал выводы, наблюдая слабые стороны и недостатки Ранкорна.

Добравшись до Эбери-стрит, он постучал в дверь номер тридцать четыре.

Его встретила горничная Джанет, улыбнувшаяся несколько неуверенно, словно он ей нравился, но его приход мог означать лишь неприятности. Проведя Ивэна в столовую, Джанет попросила подождать, пока не справится, можно ли ему увидеться с миссис Дафф.

Однако, когда дверь открылась, в столовую быстро вошла Эстер. Она притворила за собою дверь – в синем платье, с волосами, уложенными не так строго, как обычно, раскрасневшаяся скорее от живости движений, чем от смущения. Она всегда ему нравилась, и сейчас Ивэн подумал, что она милее, чем ему казалось раньше, нежнее и женственнее. То был еще один вопрос, волновавший Ивэна: почему Монк с Эстер постоянно ссорились? Уильям ни за что на свете не признался бы в этом, но, возможно, именно из-за этого – он не смел и боялся увидеть Эстер такой, какая она есть!

– Доброе утро, Эстер, – дружески сказал Ивэн, под воздействием чувств изменяя своей обычной официальной манере.

– Доброе утро, Джон, – отвечала она с несколько удивленной, но тоже дружеской улыбкой.

– Как мистер Дафф?

Радость в глазах у Эстер померкла, на светлое лицо будто легла тень.

– Все еще очень плох. По ночам его мучают кошмары. Не далее как сегодня ночью все повторилось. Даже не знаю, чем ему помочь.

– Он, безусловно, знает, что случилось с его отцом, – с сожалением молвил Ивэн. – Если б только он мог нам сказать!

– Он не может! – сразу же заявила Эстер.

– Понимаю, он не в состоянии говорить, но…

– Нет! Вы не будете задавать ему вопросы, – перебила она. – На самом деле было бы лучше, если б вы вообще с ним не виделись. Поймите, я не чиню препятствий. Мне тоже хотелось бы знать – и не меньше, чем вам, – кто убил Лейтона Даффа и совершил такое с Рисом. Но моя главная забота – выздоровление больного. – Она пристально посмотрела на Ивэна. – И я должна руководствоваться ею, невзирая ни на что. Я не смогла бы скрыть преступление или сообщить вам заведомую ложь, однако не позволю мучить его и причинять вред его здоровью – а это может произойти, если вы попытаетесь тем или иным способом вызвать из его памяти то, что он видел и пережил. И если б вы наблюдали его кошмары, как я, то не стали бы спорить со мною. – От полноты чувств ее глаза потемнели, лицо исказилось му́кой; Ивэн достаточно хорошо знал Эстер, чтобы по выражению ее лица понять больше, чем она сказала.

– И доктор Уэйд это запрещает, – заявила сиделка. – Он следит за его ранами и знает, какую опасность представляет новая истерика. Если больной начнет метаться, совершать резкие движения, то они могут открыться.

– Понимаю, – согласился Ивэн, стараясь отогнать возникшие перед внутренним взором слишком живые картины ужасных мучений – настолько они были чудовищны. – Я, собственно, пришел поговорить с миссис Дафф.

У Эстер расширились глаза.

– Вы что-то нашли? – Она замерла, и на мгновение сержанту показалось, что она боится услышать ответ.

– Нет. – Ивэн говорил не совсем правду. Эстер не стала расспрашивать его, но если б задала вполне ожидаемый вопрос, то он, как честный человек, должен был бы ответить, что против Сильвестры возникли подозрения.

Он вернулся не потому, что что-то узнал, а из-за нового подхода к делу.

– Хотелось бы мне найти новые факты… А сейчас остается лишь постараться лучше понять старые.

– Я не могу вам помочь, – спокойно сказала Эстер. – Даже не уверена, хочется ли мне, чтобы вы узнали правду. Понятия не имею, в чем она заключается; знаю только, что для Риса эта правда невыносима.

Ивэн улыбнулся ей, и обоим сразу вспомнились трагедии и ужасы, с которыми они сталкивались в прошлом.

Потом дверь открылась и вошла Сильвестра. Она посмотрела на Эстер, вопросительно подняв темные брови.

– Мисс Лэттерли считает, что мистер Дафф еще недостаточно оправился для разговора – объяснил Ивэн. – Мне очень жаль. Я надеялся, что ему стало лучше, да и нам это облегчило бы поиски правды.

– Нет… пока нет, – быстро сказала Сильвестра; ее лицо выражало благодарность Эстер и облегчение. – Боюсь, он до сих пор не в силах вам помочь.

– Быть может, вы сумеете, миссис Дафф. – Ивэн не собирался так просто уходить. – Поскольку с мистером Даффом побеседовать нельзя, мне хотелось бы переговорить с его друзьями. Возможно, кто-то из них вспомнит и подскажет нам, зачем он ходил в Сент-Джайлз и кого там знал.

Эстер тихо вышла.

– Сомневаюсь, – заявила Сильвестра даже прежде, чем Ивэн успел договорить; потом она вроде бы пожалела о том, что поторопилась, – не потому, что сказала неправду, просто прозвучало это нетактично. – Я хотела сказать, что… я, по крайней мере, так не думаю. Если б они что-то знали, то, конечно, к настоящему моменту уже рассказали бы, не так ли? Вчера к нам приходил Артур Кинэстон. Если б он или его брат что-то знали, то, уверена, сообщили бы нам.

– При условии, что они понимают всю важность подобных сведений, – убедительно произнес Ивэн, словно у него и мысли не было о том, что Сильвестра уклоняется от темы. – Где я могу их найти?

– О… Кинэстоны живут на Лоуренс-сквер, номер семнадцатый.

– Спасибо. Смею надеяться, они назовут мне остальных друзей, компанию которых время от времени поддерживают. – Он старался говорить небрежным тоном. – Миссис Дафф, с кем ваш муж встречался в свободное время? Я имею в виду, кто еще посещал те же клубы, разделял его увлечения и интересы?

Хозяйка дома молча смотрела на Ивэна своими огромными темными глазами. А он старался догадаться по ним, о чем она думает, и понял, что это бесполезно. Сильвестра отличалась от всех женщин, которых он раньше видел. Умеющая владеть собой и загадочная, она заполняла его мысли, даже когда он занимался чем-то другим, каким-то совершенно посторонним делом. Он не поймет ее, пока не узнает как можно больше о Лейтоне Даффе, о том, что это был за человек: отважный или трусливый, добрый или злой, честный или лживый, любящий или равнодушный. Обладал ли он умом, обаянием, терпением, воображением? Любила ли она его или то был брак по расчету, приемлемый, но лишенный страсти? Присутствовали в этом браке дружеские, доверительные отношения или нет?

– Миссис Дафф?

– Полагаю, прежде всего, доктор Уэйд и мистер Кинэстон, – ответила она. – И многие другие, конечно. Думаю, у него имелись общие интересы с мистером Милтоном, его младшим партнером, и мистером Ходжем. Раз или два он упоминал Джеймса Уэллингема и довольно часто писал мистеру Филлипсу.

– Я с ними поговорю. Может, вы разрешите мне посмотреть письма? – Ивэн не знал, выйдет ли из этого толк, но должен был попробовать.


– Конечно. – Его просьба не вызвала у нее ни малейшего беспокойства. Если Ранкорн прав, то любовника нужно искать не в этом направлении. Ивэн снова подумал о Корридене Уэйде.

Сержант потратил утро на чтение довольно занятной, но в конце концов утомившей его корреспонденции от мистера Филлипса, посвященной в основном стрельбе из лука. Затем, покинув дом на Эбери-стрит, отправился в адвокатскую контору «Каллингфорд, Дафф и партнеры», где узнал, что Лейтон Дафф блестяще проявил себя на избранном поприще и был движущей силой на пути фирмы к успеху. Его подъем с должности младшего партнера до позиции эффективного руководителя происходил почти без задержек.

С кем бы ни заговаривал Ивэн, все высоко оценивали способности Даффа и выражали озабоченность по поводу будущего конторы, оставшейся без своего лидера.

Если кто-то и завидовал ему или испытывал личную неприязнь, Ивэн этого не заметил. Возможно, он был слишком легковерен, и ему не хватало живого, острого ума Монка, но в ответах собеседников сержант не уловил никакого недовольства – только уважение к коллеге, строгое соблюдение правила не говорить плохого о покойнике и обеспокоенность по поводу своего дальнейшего процветания. Сотрудники, похоже, не поддерживали с Даффом близких отношений, даже с вдовой никто из них, по их же словам, знаком не был. Ни в нежелании давать показания, ни тем более во лжи Ивэн уличить никого не мог.

Он ушел, чувствуя, что зря потратил время. Все, что удалось узнать, лишь подтверждало уже знакомый образ Лейтона Даффа как умного, трудолюбивого и до такой степени приличного человека, что становилось даже скучно. Та грань натуры Даффа, которая и привела его в СентДжайлз, умело скрывалась от партнеров по бизнесу. Если они что-то и подозревали, то предпочли утаить это от Ивэна. Опять же, если джентльмен от случая к случаю давал выход своим стремлениям плоти, то он, само собой разумеется, не выставлял это напоказ перед плебеями и любопытствующими, а Ивэн знал, что, по мнению джентльменов, полицейские подпадают под обе эти категории.

Минуло четыре, уже смеркалось, и фонарщики сновали от столба к столбу, спеша зажечь газ, пока не стемнело, когда Ивэн подошел к дому Джоэла Кинэстона, друга Лейтона Даффа и директора известной школы, в которой Рис получал образование. Он жил не на территории школы, а в изящном особняке георгианской эпохи в четверти мили от учебного заведения.

Дверь открыл низенький дворецкий, старающийся держаться как можно прямее.

– Да, сэр? – Он, должно быть, привык, что родители учеников появляются здесь в самое неподходящее время. Дворецкий совсем не выказал удивления – быть может, только относительной молодостью Ивэна, когда тот шагнул на свет.

– Добрый день. Мое имя Джон Ивэн. Буду очень признателен, если мистер Кинэстон уделит мне время для конфиденциальной беседы. Это связано с недавней трагической кончиной мистера Лейтона Даффа. – Он не назвал свою должность или род занятий.

– Конечно, сэр, – без всякого выражения произнес дворецкий. – Я проверю, дома ли мистер Кинэстон. Будьте так добры подождать.

Обычная вежливая ложь. Кинэстон понимал, что к нему придут. Это было неизбежно. И, конечно, внутренне подготовился. Если б он хотел сообщить что-то, относящееся к делу, то сам разыскал бы Ивэна.

Сержант обвел взглядом вестибюль, где его оставил дворецкий. Изящно, но несколько безжизненно – здесь отсутствовал налет индивидуальности. В стойке для зонтиков размещались трости и зонты одного фасона и одинаковой длины. Все декоративные элементы были выполнены из бронзы художественной ковки, возможно, арабской. В красивом помещении явно не хватало предметов, собранных семьей за долгие годы. Даже репродукции на стенах говорили о том, что вкусы в доме диктует кто-то один. Либо у Кинэстона с женой замечательно совпадали предпочтения, либо один характер превалировал над другим.

Молодому человеку, появившемуся из двойных дверей, ведущих в гостиную, на вид было не больше двадцати двух или двадцати трех лет. Симпатичный, если не обращать внимания на несколько недоразвитую челюсть, с красиво вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами, он смотрел на полицейского смело и открыто.

– Я – Дьюк Кинэстон, мистер Ивэн, – холодно произнес он, останавливаясь посередине вестибюля на начищенном до блеска полу. – Моего отца еще нет дома. Я не знаю, когда он будет. Мы, естественно, готовы помочь полиции чем можем, но, боюсь, об этом случае нам ничего не известно. Не лучше ли вам проводить расследование в Сент-Джайлзе? Ведь все произошло там, не так ли?

– Да, так, – отвечал Джон, пытаясь составить мнение о молодом человеке и разобраться в его характере. Интересно, насколько он близок с Рисом Даффом? Лицо надменное, очерк рта капризный – легко представить, что если Рис действительно ходил в Сент-Джайлз распутничать, то Дьюк Кинэстон вполне мог составить ему компанию. Был ли он с ним в ту ночь? Ивэн сам себе не хотел признаваться, что где-то в закоулках сознания шевельнулось воспоминание о расследовании Монком серии изнасилований. Задавленные нищетой женщины, вынужденные подрабатывать проституцией… Но это произошло в Севен-Дайлзе, за Олдвичем. Мыслимо ли, чтобы Рис с приятелями занимался этим и на этот раз нарвался на неприятности – на женщину, у которой поблизости оказался брат или не такой уж пьяный муж? А может, на целую группу народных мстителей? Это объяснило бы жестокость расправы. А Лейтон Дафф этого боялся, поэтому и последовал за сыном и стал тем, кто заплатил страшную цену – погиб, спасая жизнь сына. Неудивительно, что Риса мучают кошмары и он не может говорить! С такими воспоминаниями ни один человек жить не сможет.

Сержант смотрел в довольно заносчивое лицо Дьюка Кинэстона и видел, что тот осознает свою молодость, силу, финансовые возможности и упивается ими. Но на этом лице Ивэн не заметил синяков, даже подживших, ссадин или царапин – за исключением маленького шрама на щеке. Он мог оказаться следствием неумелого обращения с бритвой; такое бывает с молодыми людьми.

– Так что, по вашему мнению, мы можем вам сообщить? – несколько нетерпеливо спросил Дьюк.

– Сент-Джайлз – обширный район… – начал Ивэн.

– Не очень, – возразил Дьюк. – Квадратная миля или около того.

– Значит, вы с ним знакомы? – улыбнувшись, спросил Джон.

Дьюк вспыхнул.

– Он мне известен, мистер Ивэн. Это разные вещи.

Но, судя по раздражению, он знал этот район.

– Тогда вам известно, что он густо населен, – продолжил сержант, – причем таким народом, который не желает вступать с нами в сотрудничество. Там процветают бедность и преступность. Естественно, это не то место, которое обычно посещают джентльмены. Там шагу некуда ступить – повсюду грязь и опасность.

– Я слышал об этом.

– Вы там никогда не бывали?

– Никогда. Как вы сказали, это не то место, которое захочет посетить джентльмен. – Дьюк улыбнулся уже шире. – Если б я отправился на поиски дешевых развлечений, то предпочел бы Хеймаркет. Я думал, Рис поступил бы так же, но, видимо, ошибся.

– Он никогда не бывал на Хеймаркете с вами? – мягко спросил Ивэн.

Дьюк впервые смутился.

– Не думаю, мистер Ивэн, что мои развлечения вас касаются. Однако нет, я не бывал с Рисом на Хеймаркете или где-то еще, по крайней мере, в течение года. Понятия не имею, что он мог делать в Сент-Джайлзе. – Молодой человек демонстративно уставился на Ивэна вызывающим взглядом.

Джон и хотел бы усомниться в его показаниях, однако чувствовал, что Дьюк говорил правду, даже если в его словах и пряталась какая-то неявная ложь. Давить на него дальше сержант счел бессмысленным. Молодой человек определенно не стремился помочь, а Ивэн не располагал средствами принуждения. Оставалось только тянуть время и наблюдать, понравится это Дьюку или нет.

– Какая досада, – вежливо сказал он. – Это могло бы облегчить нам работу. Но мы, несомненно, найдем того, кто это сделал. Потребуется больше усилий, больше вмешательства в чужие дела, даже расследование, смею сказать, приватных сторон жизни, но тут уж ничего не поделаешь.

Дьюк смотрел на него, сузив глаза. Ивэн не знал, показалось ему или нет, но в глазах молодого человека вроде бы мелькнуло беспокойство.

– Если желаете подождать в столовой, там есть газеты и что-то еще, – отрывисто сказал Дьюк. – Это здесь. – Он указал на дверь слева от себя и справа от Ивэна. – Надеюсь, когда папа вернется домой, он вас примет. Не представляю, что еще может рассказать вам папа, но он учил Риса в школе.

– Как вы считаете, Рис мог бы ему довериться?

Дьюк смотрел на него с таким неописуемым презрением, что Ивэн понял: ответа ждать не приходится.

Он принял предложение и прошел в холодную и очень неуютную столовую, примыкающую к кухне. Очаг давно погас, и сидеть было бы слишком зябко. Расхаживая взад-вперед, Джон рассматривал книги на полках и заметил множество классических трудов – Тацита, Саллюстия, Ювенала, Цезаря, Цицерона и Плиния в оригинале, на латыни, а в переводе – Теренция и Плавта, стихотворения Катулла, а на верху полки – путешествия Геродота и историю Пелопоннесской войны Фукидида. Вряд ли такие произведения годились для посетителей, ожидающих приема. Интересно, думал Ивэн, что за люди здесь обычно сидят?