Аспект дьявола

Однажды на уроке катехизиса, который вел брат Ференц, я допустил малейшую из ошибок: перепутал слова. Подозреваю, что я перепутал их потому, что от него несло палинкой. Брат Ференц будто сошел с ума. Он задрал мою рубашку и начал бить своей узловатой плетью. Удар за ударом, со всей силы. Мне было всего одиннадцать лет. Одиннадцать. Сначала тебя пронзает боль от удара, затем ты чувствуешь горячее жжение, от которого сводит спину; расползаясь по спине и шее, это жжение сжимает мозг. И тут же на тебя обрушивается следующий удар, затем еще один, и так без конца. Я помню это накопление боли. И в отличие от Стентора, брат Ференц проделывал все это молча, единственным звуком было его затрудненное усилиями дыхание. Удар за ударом, снова и снова… Я думал, что потеряю сознание и умру, я хотел этого – всего что угодно, чтобы остановить эту боль. Я уже не понимал, где я, кто я и кто причиняет мне боль. Боль становилась всем. Она была настолько сильной, что я мог видеть ее: жгучий белый свет перед глазами.

Когда избиение прекратилось, отец Ференц поднял меня на ноги и швырнул на скамейку. Урок продолжился, будто ничего не произошло. Он читал Катехизес, а я вошел в какое-то измененное состояние сознания. Жгучий белый свет потускнел, и я снова увидел мир, но в этом мире все стало другим. Свет из окон казался ярче, но и тени стали резче. Я сидел в той же классной комнате, от боли горело все тело, брат Ференц бубнил, Христос смотрел на меня со своего креста с разочарованием и укором – но все это было в изменившемся мире.

Брат Ференц говорил о падших ангелах. Я помню, как он читал вслух: «За непослушанием наших прародителей скрывается искусительный голос, противоположный Богу, который заставил Адама и Еву стать смертными. Писание и церковная традиция видят в искусительном голосе падшего ангела, называемого “сатана” или “дьявол”. Сатана изначально был добрым ангелом, как и другие демоны, но он и его слуги сами выбрали путь зла». Хотя я был почти без сознания, я четко запомнил эти слова: падение ангелов было вопросом выбора, они сознательно отвергли Бога и пошли своим путем. Я истекал кровью, все тело жгло, но в голове все сложилось. Я понял, что сатана не является антитезой Бога, как это все понимают. Он был революционером, он вырвался из-под угнетения Бога. Его революция была торжеством зла. Выпустив зло в мир, он освободил человечество от вассальной зависимости от Бога.

– Так вы обратились к злу, избрав его образом жизни? – спросил Виктор.

– Это не просто образ жизни – это миссия. Я понял, что зло нужно высвобождать при каждой возможности. Моя трансформация началась в тот день, а завершилась позже.

– И как она завершилась?

– Я упоминал, что единственным добрым человеком в школе был брат Эрно. Узнав об избиении, он отвел меня в свою келью, где сначала помолился вместе со мной, а затем стал втирать мазь в раны на моей спине. У него на столе лежал красивый полированный камень с прожилкой посередине, похожий на оникс. Он протянул его мне со словами: «Все пройдет. Этот камень когда-то был могучим валуном в русле реки, но воды реки постепенно разрушали его, сглаживали, полировали в течение долгого времени. Там, где когда-то были острые края, теперь мягкие линии, время скруглило их».

Затем он сказал мне, что добро и зло сосуществуют повсюду, бывает, что и добрые люди совершают злые дела. Он сказал, что я должен простить брата Ференца. Но что бы он ни говорил, я был уверен, что он в ужасе от того, что этот Ференц сделал со мной. Брат Эрно сказал мне, что в раны может попасть инфекция, и попросил, чтобы я сразу же сообщил ему, если боль усилится или начнется жар. Говоря все это, он продолжал втирать целебную мазь мне в спину. А потом он рассказал о бабочке и каменном солнце.

– О бабочке и каменном солнце?

– Он спросил меня, помню ли я, что он говорил на своих уроках. Конечно, я помнил. Он рассказывал, что Солнце огромное, что наш мир меньше одной миллионной размера Солнца. Одной миллионной! Брат Эрно попросил меня представить это огромное солнце. Затем он велел мне держать глаза закрытыми и представить, что солнце – это огромная гранитная масса, висящая на божественных небесах. Он сказал: «Вообрази, друг мой, бабочку. Представь это беззащитное Божье творение, бесконечно меньшее, чем Земля. А Земля, – напомнил он, – меньше миллионной части каменного солнца. Теперь представь, что эта маленькая, хрупкая бабочка летает вокруг солнца и каждую тысячу лет задевает крылышком его поверхность. Ты можешь это представить?» Я лежал, чувствуя, как боль в спине уменьшается, и держал отполированный камень, похожий на оникс, в руке. Я сказал ему, что могу это представить. «Теперь я хочу, чтобы ты представил, сколько времени понадобится для того, чтобы касание крыла раз в тысячелетие истерло огромное каменное солнце до размеров гальки, которую ты держишь. Ты можешь это представить?» Я сказал, что не могу, что мой разум не способен охва тить этот масштаб. «Точно, – ласково подтвердил брат Эрно. – Это время вне воображения». Внезапно его голос стал строгим: «Так вот, этот промежуток времени – лишь мимолетная секунда в вечности, которую такой несчастный грешник, как ты, проведет в пламени ада». Эти слова поразили меня, как гром, и тут же внезапная боль пронзила все мое тело. Эта боль была страшнее той, что причинил мне брат Ференц.

– Он ударил вас? – спросил Виктор.

– Он изнасиловал меня, – бесстрастно сказал Скала.





11


Черный полицейский автомобиль затормозил и остановился. На этот раз по окнам не стучали монетами. Улица, на которой стоял дом Тобара Бихари, опустела и стихла, уже все знали о том, что случилось с Цорой Миргой.

Мирек Новотны поехал с ним, хотя мог бы и остаться в участке, у него были другие дела. Карьериста-парня можно было понять: еще одно совпадение – капитан Смолак посетил уже вторую жертву Кожаного Фартука незадолго до гибели.

Было очевидно, что убийца издевается над детективом, бросая ему вызов, а рыжеволосому сержанту он подкидывал новые семена сомнений.

Вацлав Бартош тоже поехал.

Всю дорогу от участка они молчали, готовясь увидеть не самую приглядную картину.

Поднимаясь по лестнице, Смолак вспоминал, как приходил сюда, вспоминал, с каким достоинством держалась цыганка, вспоминал о ее темной красоте.

Тело Цоры нашли в той же комнате, где Смолак беседовал с ней. В этот раз крови было меньше. Цора, полностью одетая, лежала на спине. Ее ноги были вытянуты прямо, одна нога укорочена. Руки сложены на животе, голова была повернута так, чтобы казалось, будто убитая смотрит на входящих. Но глаз на лице не было. Смолаку было не по себе от немого укора пустых глазниц. Яркое цветастое одеяло, аккуратно сложенное, подпирало голову Цоры, как подушка. Убийца просчитал каждую деталь.

Вацлав Бартош подошел ближе и быстро осмотрел тело.

– Она уже не могла этого почувствовать, – сказал он, указывая на темные провалы на месте глаз. – Судя по всему, он сломал ей шею, это и стало причиной смерти. Все остальное – я имею в виду ампутированную ногу и вырезанные глаза – было сделано уже после смерти. Вот почему так мало крови. Он ткнул ее ножом в живот, но внутренние органы остались при ней. Могу предположить, что трофеями убийцы стали глаза – он, вероятно, прихватил их с собой. – Доктор выпрямился. – Хоть это отличается от двух последних убийств, я полагаю, что это работа Кожаного Фартука.

– Почему? – спросил Новотны. Его и без того бледное лицо побелело еще больше.

– Такое же уверенное владение ножом. И к тому же он сам сообщил нам об этом. В записке было: «Привет из ада». Это очевидная ссылка на лондонского убийцу, который в свое время отправил письмо под названием «Из ада» полицейскому, расследующему его дело. А чтобы доказать, что отправитель именно Джек Потрошитель, он соорудил небольшую посылку, только в его случае это была не нога.

– И что же в ней было? – спросил Новотны.

– Печень жертвы.

Сержант побледнел еще сильнее.

– Как вы думаете, есть ли какой-то символ в том, что убийца сделал с ее глазами? – спросил он, старательно избегая взглядом обезображенного лица.

– Во всем, что он делает, – ответил Бартош, – есть символика. Но не знаю, что это может означать.

– Зато я знаю, – сказал Смолак. Он осмотрел маленькую комнату. Все вещи лежали на своих местах, но торшер стоял не на месте – его передвинули из ниши, где собирались тени, к столу. – Он говорит нам, что Цора видела его. Он говорит нам, что она могла бы узнать его.





12


– Вы кому-нибудь рассказывали об этом? – спросил Виктор. – Кому-нибудь в школе или родителям?


– Неужели вы думаете, что это кого-то волновало? У нас такое происходило все время. Я был не единственным, с кем брат Эрно проделывал это. В любом случае, мои родители мне бы не поверили. Они бы сочли мое признание оскорблением Святой церкви и веры и еще одним доказательством моего морального разложения.

– Это продолжалось?

– Да, три года. Один раз, может быть, два раза в месяц. Видите ли, у него были и другие мальчики. Он соблюдал очередность.

– Как вы справились?

– Я погрузился в себя, в ту новую реальность из яркого света и теней, которые формировались вокруг. Я знал, что должен выбрать между светом и тенью. Я выбрал тень. Я выбрал сатану-революционера, но не тирана Бога. В уме я рисовал грандиозные картины мести, картины невообразимых страданий, причиненных не мне, но мной. Я вырос, стал сильнее. Хитрости мне было не занимать. Всякий раз, как только выпадал шанс, я исследовал границы школьной территории, искал лазейки. Однажды ночью я незаметно ушел в лес. Там была кромешная тьма. Я набрел на ветхое деревянное строение, что-то вроде сарая для дров, и сделал его моим секретным убежищем. Я убегал туда при любой возможности, стараясь прихватить с собой всякие полезные вещицы. Понятно, что ничего своего у меня не было, и я занимался воровством. А чтобы отвлечь от себя подозрения, я подкидывал ворованное в шкафчики других мальчиков. Однажды брат Ференц устроил шмон, а потом провел показательную порку одному из мальчишек. Он чуть не убил его. Многие плакали, наблюдая за этим.

– А вы? Вы чувствовали себя виноватым?

Глаза Скалы расширились от удивления.

– Вы слишком хорошо обо мне думаете, доктор. Другие плакали, а я старался сдержать смех. Я не прекратил воровать, я даже украл тот самый камешек из кельи брата Эрно. В лесном сарае, скрытом от остального мира, я устроил настоящий маленький дворец. Как-то я провел там целую ночь, а в школу вернулся с рассветом. Это была волшебная ночь. Я лежал в темноте и слушал лес. Он был живой, я слышал его дыхание, слышал уханье сов, слышал возню мышей под ковром из опавших листьев. Впервые я почувствовал себя свободным.

Казалось, что Скала на минуту отвлекся от мрачных воспоминаний.

– А что же брат Эрно? – спросил Виктор.

– Я вырос, и через некоторое время его внимание переключилось на других мальчиков, мальчиков помладше. Многое изменилось тогда. В свои четырнадцать я выглядел на восемнадцать. И я обнаружил, что все эти подонки – Ференц, Ласло, Иштван, брат Эрно – были трусами. Никто из них больше не повышал на меня голос, никто не распускал руки. Я мог выдержать их пристальный взгляд, но они не могли выдержать мой.

В конце концов я закончил школу и по иронии судьбы даже преуспел в учебе. Но главное знание я получил в тот день, когда Ференц избил, а Эрно изнасиловал меня. Я увидел мир в истинном свете. Я осознал, что добро и зло – это одно и то же. Бог и дьявол – это одно и то же. Тиран и революционер едины. Все, что делаем мы, так это выбираем какую-либо из сторон. По большому счету, нет ни хорошего, ни плохого. То, что мы делаем на пользу или во вред другим, мы делаем на пользу или во вред себе. Вы знаете, что такое панпсихизм?

– Конечно, знаю, – кивнул Виктор. – Это представление о том, что весь материальный мир одушевлен, каждая, пусть даже самая маленькая часть мира имеет простую форму сознания, и эти сознания объединяются в одно общее.

– Так вот, я верю в это. То есть я знаю это наверняка. Хотя все мы думаем, что наше сознание индивидуально, в действительности оно одно на всех. Разве это не то, о чем писал ваш Юнг?

– Не совсем, – ответил Виктор. – Но давайте не будем углубляться в научные дискуссии. Если вы верите в панпсихизм, в то, что у нас одно сознание на всех, то почему вы мучали своих жертв? Разве это не значит, что вы мучали себя?

Что-то изменилось в выражении лица Скалы, взгляд его снова загорелся, но этот огонь не был огнем ненависти.

– В том-то и дело, разве вы не понимаете? Когда я умру, я увижу мир глазами других людей. Вашими глазами, глазами моих жертв. Я овладею точкой зрения всех людей. Я буду и палачом, и казненным, и насильником, и изнасилованным. То же самое произойдет и с вами. Сейчас вы видите мир с вашей точки зрения, но в итоге вы увидите его с моей точки зрения и с точек зрения всех остальных. Видите ли, мы все – Бог, мы все – дьявол. И каждый рано или поздно увидит мир так, как вижу его я, увидит моими глазами. В этом моя цель.

– Я все же не могу понять… – пробормотал Виктор.

– Меня зовут Войтич Скала, люди прозвали меня Демоном, но я не тот и не другой. Я – частица этого мира. Рано или поздно вы ощутите мир так, как ощущаю его я, а я, в свою очередь, буду ощущать мир по-вашему. И все, что я сделал, сделаете вы. Я – ваше наказание, и я обязан совершить как можно больше зла, чтобы наполнить мир опытом как можно большего зла. В конце концов, кто-то должен это сделать.

– Но, следуя вашей логике, – сказал Виктор, – вы рано или поздно станете жертвой.

– Именно об этом я и говорю. Разве не ясно, почему я срезал лица и натягивал их на себя? Я хотел примериться, хотел посмотреть, как это будет, когда я перейду на другую сторону. Видите ли, доктор Косарек, когда я говорю, что однажды надену ваше лицо, я действительно это сделаю. Я стану вами, а вы станете мной.





13


Некоторое время Виктор сидел в тишине, наблюдая за пациентом, пристегнутым стальными обручами к креслу. Он не знал, как дальше построить сеанс.

– Кстати говоря, – нарушил молчание Скала. – Я вернулся в школу спустя годы.

– Неужели? – заинтересованно спросил Виктор.

– Да, представьте. За эти годы ничего не изменилось, в школе, как и прежде, перевоспитывали «заблудших». Я вернулся туда, когда уже выполнял свою дьявольскую миссию, и на моем счету было не меньше десятка жертв. Первым делом я пошел в лес и нашел свой дворец, свой обветшалый сарай, в котором провел столько спокойных часов. Все эти годы никто не заглядывал в него, и мои маленькие сокровища были на месте, не исключая камешка брата Эрно. Я поселился там, рассчитывая провести в окрестностях школы неделю, не больше, мне бы этого хватило с головой. Я несколько раз посещал школу. Я помнил каждый закоулок со времен обучения и мог проникать на территорию незамеченным. Как вы понимаете, я нанес визит каждому из четырех братьев, напомнил о былых деньках, проведенных вместе. По мере того как неделя подходила к концу, мне пришлось соблюдать осторожность, потому что начались поиски исчезнувших иезуитов.

В последнюю ночь, самую лучшую из всех, я пришел в келью брата Эрно, в ту келью, где он насиловал меня все школьные годы. Но вот что странно: когда я включил свет, он явно испугался, увидев меня. Но потом он меня узнал, и выражение его лица изменилось.

– Что же на нем было написано?

– Покорность. Смирение. Понимание. Он как будто ждал меня или кого-то из мальчиков, кто пришел бы отомстить. Он не двигался и не молил о пощаде, когда я начал его душить. В его глазах было прощение, и это оскорбило меня больше всего: брат Эрно, насильник, осмелился думать, что может простить меня. Поэтому я не стал убивать его там, в келье… – Скала сделал паузу и вызывающе улыбнулся. – Вы бы видели его лицо в тот момент, когда он очнулся. Покорность как ветром сдуло. Поясню, что я вытащил его за пределы школы и, очнувшись, он обнаружил себя голым и связанным в сарае посреди леса. Поначалу он меня не узнал, потому что я натянул на себя лицо брата Ференца. «Вы же не думали, что я вас так легко отпущу? – сказал я. – Вы же не думали, что ваши страдания так быстро закончатся?» И я начал работать над ним. Это была неспешная работа. Я творил деликатно и кропотливо. Тщательно дозированные пытки, чтобы брат Эрно оставался в сознании. Приступая к работе, я описал ему масштаб предстоящего. И напомнил ему историю о бабочке и каменном солнце.





14


Как только развеселившийся Скала закончил свой подробный рассказ о пытках, которые он применил к брату Эрно, Виктор нажал кнопку, чтобы вызвать санитаров.

– О, так скоро? – с сарказмом спросил Демон. Действие наркотиков ослабло, и его больное эго начало потихоньку восстанавливаться. – Только я начал получать удовольствие… Вы уверены, что не хотите еще побеседовать со мной? Вы можете отстегнуть меня от этого кресла, доктор Косарек, тогда наш обмен точками зрения может перейти в практическую фазу.

Вошли два санитара, намереваясь увезти Скалу в палату. Но Виктор покачал головой и остановил их.