Прячем лица в дыме (СИ)

— Дан Адван, разрешите представиться, я…
Оттолкнув его локтем, второй поспешно произнёс:
— Издание «Научное зеркало», — он пригладил тонкие усики, словно этот жест должен был подчеркнуть статус газеты. — Позвольте задать вам несколько вопросов.
Первый газетчик выглянул из-за его спины и с любопытством уставился на Рену.
— Задавайте, — устало откликнулся Лаэрт.
Вопроса ещё не прозвучало, но первый уже начал что-то строчить в блокноте.
Рена посмотрела налево, направо. Это интервью было очень некстати — лучше ей не показываться рядом с Адваном. Но думать об этом стоило раньше, когда она соглашалась идти с ним в людное место, а не сейчас, когда скрыться уже было негде.
— Правда ли, что вас выдвигают на должность в научном совете?
— Нет, куда мне, — Лаэрт закатил глаза.
— Хотите ли вы сказать этим, что научный совет не поддерживает вас?
— Три моих проекта финансирует совет — о нет, его поддержки мне хватает.
— А то, что вы собираетесь представить министрам на Дне прогресса?..
К ним подскочила девушка в строгом, наподобие мужского, костюме. Даже не оторвав взгляда от блокнота, она спросила, глотая окончания:
— Дан Адван, кажется ли вам, что вас обделяют вниманием? Как вам известно, Кион в равной степени считают столицей и наук, и искусств. Чувствуете ли вы, что кионцам интереснее искусство, а не наука?
Подскочила ещё одна девушка с таким же блокнотом в руках — наверное, из того же издания — и поддержала вопросом:
— Считаете ли вы, что в искусстве нет необходимости, и Кион должен идти по пути развития мысли?
Лямка опять сползла вниз, оголяя плечо. Рена вспомнила наставления матери: та бы мигом сказала, что это непозволительно, у приличной девушки такое просто не может случиться. В Кионе были совсем иные нормы приличия — даже скорее они отсутствовали вовсе. И всё же нравоучения, которые в неё вбивали годами, заставили сейчас смутиться.
Наверное, Лаэрт заметил смущение девушки — он сделал небольшой шаг в сторону, спиной закрывая её от газетчиков и разведя руки, шутливо произнёс:
— Наука делает кионцев богами, а искусство — людьми. Я свой путь выбрал, как вы знаете.
Раздалось несколько смешков.
— Вы хотите сказать, что считаете себя сродни богу? — послышался цепкий голос строгой женщины в очках, неожиданно появившейся сбоку.
Рена быстрым движением поправила лямку и встала рядом с Лаэртом. Хотелось скосить глаза и посмотреть на него долгим, внимательным взглядом. На ум приходил один вопрос: это она слишком глупа, чтобы понять, что Адван из себя представляет, или он слишком сложен, чтобы дать отгадку?
— Ну что вы, мне нужен ещё десяток лет для этого, — учёный самодовольно улыбнулся.
— Чем вы занимаетесь сейчас? — спросил газетчик, появившийся первым.
— Девять дней, и вы всё узнаете.
— Почему вы держите свою работу в тайне? Опасаетесь конкуренции? Научного совета?
Сбоку влезла девушка в ярко-жёлтом, как оперение канарейки, платье. Тоненьким голоском она спросила:
— Дан Адван, расскажите о вашей спутнице, что вас связывает?
Газетчики тут же уставились на Рену жадными взглядами. Двое или трое что-то поспешно записали.
— Ничего, — Лаэрт ослепительно улыбнулся. — Это чужая мне девушка. Но сегодня я забираю её.
Он схватил Рену за локоть и потянул в сторону. Газетчики стайкой двинулись следом, засыпая вопросами, но Адван только отмахнулся от них, торопливо взял верхнюю одежду и выскочил на улицу.
Посмотрев в обе стороны шумного проспекта, он спросил:
— Знаете, Рена, как бы я назвал свою жизнь?
Девушка мотнула головой, продолжая застёгивать пальто.
— Какой-то сраный цирк. Именно так, все три слова должны быть вместе и именно такие грубые. Я просто хочу работать, но каждый день превращается в идиотское шоу — то устроенное гильдией, то газетчиками.
— Разве нельзя это прекратить?
Вместо ответа Лаэрт спросил:
— Рена, как насчёт поужинать? В двух улицах отсюда открылся новый ресторан, там подают вино со всех уголков Арлии.
— Нет, — решительно ответила девушка.
 
Никаких ресторанов. Никакого вина. Она и так была кроликом, который встретил удава.
— Давайте пройдёмся, Лаэрт. Сами знаете, я видела, что вы умеете гулять.
— Это были не прогулки, а путь до назначенного места, — Адван рассмеялся. — Хорошо, идём. Полюбуемся Кионом, ведь что может быть прекраснее серого города с кашей из растаявшего снега?
— Просто нужно знать, куда смотреть, — Рена, улыбнувшись, завернула за галерею.
Улицы Арионта были прямыми, как стрелы, и на первый взгляд это казалось унылым. В центре не был тайных переулков, дворов-колодцев, но многие дома сохранили старую лепнину, красивые карнизы или узоры на башенках. Во дворах можно было увидеть фонтаны и скульптуры, а кое-где даже проглядывались руины старого Киона.
Отстав на один шаг, Лаэрт начал:
— Нет, это нельзя прекратить. Учёный может стать затворником, чтобы научный совет вызывал его к себе всего раз в год, а газетчики перестали топтаться под окнами. Но сначала нужно помелькать в свете, создать себе имя. Без него не будет финансирования, каким бы умным ты ни был. Про учёную гильдию верно говорят, что в ней, как на сцене — деньги дают не за способности, а за умение торговать собой и лицемерить.
— Но ведь вы были вне гильдии и смогли представить своё изобретение без её поддержки, — Рена обернулась на Лаэрта.
Он брёл, понурив голову и опустив плечи, и выглядел на несколько лет старше, чем был. Этим он снова напомнил Раза, каким тот казался по утрам, когда таблетки ослабевали.
— Был, смог, — Лаэрт поднял взгляд и печально улыбнулся. — Быть учёным — это дорого. Можно найти другую работу, но… Если ты хочешь добиться успеха, ты посвящаешь выбранному делу всего себя, не отвлекаясь на повседневные дела, на любовь, на… Да ни на что. Ты просто знаешь, что должен это делать, даже больным или усталым. Не для чего-то, а вопреки, и если все вокруг говорят, что ты не способен. Ладно, — Лаэрт улыбнулся. — Я отвлёкся. Для работы всегда нужны деньги, вопрос лишь в том, кому ты хочешь продать себя — покровителям вне гильдии или другим учёным. Да, я достаточно напродавался первым, чтобы не поддаваться вторым, но недостаточно, чтобы обрести настоящую свободу. Теперь я пытаюсь стать независимым от всех, но для этого нужно сделать имя. Продаться самому городу, скажем так.
— Что значит продать себя? — осторожно спросила девушка, поравнявшись с Лаэртом. Ей казалось, она спрашивает что-то совсем личное.
— Ответьте себе что-то сами, Рена. Можете вспомнить слухи об учёных или пофантазировать, если очень хочется. Давайте вернёмся к делу и поговорим начистоту. Что произошло с Киразом?
Рена завернула за живую изгородь, сохранившую густоту и насыщенный зелёный цвет, несмотря на холодное время года. В углах были сделаны углубления, в которых на постаментах высились мраморные статуи старых богов.
— Он действительно сбежал из больницы и все эти три года прожил в Кионе.
Рена отметила про себя, что уже который раз Лаэрт говорил про брата и всего единожды спросил, почему она следила за ним. Что бы ни лежало в прошлом, Адван действительно хотел поговорить. Но разговор мог стоить задуманного дела, а ещё — жизни самого учёного. И как тут подобрать верные слова?
— Лаэрт, что произошло? Тогда, с магией, это действительно было случайностью?
Адван медленно провёл рукой по лицу и выдохнул.
— Да. Я не мог тянуть на себе Кираза, дом, учёбу, работу. Я не справлялся, у меня было столько долгов! Я просто вспылил, когда он опять пристал со своими расспросами. Я не думал, что Кираз действительно выпьет жидкость.
— Но зачем было продолжать? Он ведь не подопытная крыса!
Лаэрт посмотрел на Рену взглядом, который напомнил ей взгляд бродячих собак — жалостливый и в то же время озлобленный, не знаешь, пожалеть их и приласкать или лучше бежать, пока не набросились.