Кровь, которую мы жаждем. Часть 2 (ЛП)

Мое возвращение — облегчение для нее, и это сильно мешает мне.
— Я надевала его на похороны твоей бабушки, — шепчет она, ее голос — отголосок боли, которую она недавно пережила. — Оно принадлежало моей матери, — я сжимаю челюсть и мышца на моей щеке подпрыгивает.
Тихий гнев закипает в моей груди.
Я никогда не был сторонником похорон или оплакивания умерших. Но какая-то часть меня хотела бы видеть Мэй в покое. Чтобы, возможно, убрать мой последний образ ее.
Всю свою жизнь я всегда думал о ней как о человеке сильном, волевом, непоколебимом в своей суматохе. Но в свой последний день она не могла быть более другой. В детстве у меня был иммунитет к крови. Отрезанные части тела и обнаженные кости.
Я видел, как женщин обесчеловечивали, жестоко вздергивали на дыбу, как коров на убой, и заставляли убирать за ними последствия. В свободное время моим любимым хобби было сдирать кожу с других серийных убийц.
Не было ничего, что шокировало бы меня в сфере убийств.
Но это не был шок, который пронесся сквозь меня, когда я увидел Мэй на полу на кухне. Что-то скользкое двигалось по моей коже — это было похоже на грозу внутри моего собственного тела.
Хотелось бы думать, что наблюдение за тем, как ее хоронят, послужило бы мне своеобразным зонтиком.
— Где ты был?
Это обоснованный вопрос, на который я не собирался отвечать, пока Стивен не будет арестован за связи с Гало, но моя охота была грубо прервана ее безрассудством.
Я не даю ей ответа и просто продолжаю идти вперед. Мои ноги сокращают расстояние, пока единственное, что разделяет нас двоих, — это мертвое тело человека, который должен был пострадать гораздо больше.
Смерть всегда кажется тонкой линией, проходящей между мной и Лирой. Она всегда там, задерживается в нашем пространстве, существует между нами, как воздух. Куда бы мы ни пошли, она следует за нами.
Мои пальцы тянутся к кружевной ткани на ее воротнике. Когда я нахожу контакт, я потираю влажный материал большим пальцем. Ее тело становится мягким, расслабленным, наклоняясь навстречу моим прикосновениям.
Тяжесть с ее плеч спадает, и железная стена, защищающая ее от мира, рушится с каждым движением моего пальца. Это только облегчает мою работу по причинению ей боли. Ее так легко сломать, она податлива под моими руками.
Я поднимаю указательный палец, поглаживая ее шею успокаивающими движениями. Мягкость ее кожи заставляет волосы на моей шее встать дыбом, реагируя без моего согласия.
Эти нефритовые глаза практически светятся, освещенные тем светом, который все еще теплится внутри, и Лира смотрит на меня так, словно я ее герой.
Ее ангел.
— Божественная, — вздохнул я.
Я никогда не имел в виду ничего большего. Никогда не был более честным.
— Тэтч…
— Настолько, что это почти компенсирует тот беспорядок, который ты устроила сегодня вечером, — говорю я ей спокойно. — Почти.
Она нахмуривает брови, и я прижимаю палец к пульсу в ее горле, улавливая устойчивый ритм.
— Скажи мне, это было блаженное неведение, или ты хотела попасться?
Она замирает, облизывая верхнюю губу, возможно, чувствуя в воздухе, что я собираюсь напомнить ей о том, кто я. Что я никогда не был ангелом, ни для нее, ни для кого-либо еще.
Я позволил себе отвлечься, потеряться в ее беспорядке, временно размыв свой образ в зеркале. Я был создан, чтобы причинять боль, чтобы никогда не знать покоя, и на краткий миг забыл, что должен был убить все эмоции.
Для них нет места внутри меня. Нет дома, где она могла бы жить.
Я пуст, мною движет эго и контроль, который приходит после того, как я заканчиваю чью-то жизнь. Вот кто я. Это тот человек, с которым ей придется иметь дело, чтобы понять, что я не ее любовник, переступивший через смерть. Я — корень всех зол, семя безнравственности.
— Насколько ты глупая, чтобы убить кого-то на общественной парковке? — кладу руку под ее подбородок, наклоняю ее вверх, чтобы она смотрела мне в глаза. — Я говорил тебе никогда не убивать, используя эмоции в качестве топлива. И все же мы здесь, Лира.
 
Несколько ее слезинок смешиваются с падающим дождем.
— Он был там, — бормочет она. — Он был там с покупками, а тебя не было. Тебя не было, и я подумала…
— Ты думала?
— Ты был мертв. Я думала, что ты умер, а он все еще дышал после всего, что он сделал со мной. Сделал с нами. Я не могла. — Ее голова трясется, руки шатаются от адреналина. — Я не могла это контролировать. Было легче почувствовать желание, чем справиться с печалью. Так что да, я убила из-за эмоций. Но это не моя вина.
О, пощадите меня.
Мои пальцы сжались на ее подбородке, показывая мое неодобрение ее ответа.
— Чья это вина, Лира? Его? Бога? Ты снова не хочешь признавать то, что ты есть? Что тебе нравится делать с людьми?
— Твоя, — обвиняет она. — Это твоя гребаная вина.
Я насмехаюсь, качая головой в ответ и открываю рот, чтобы возразить, может быть, сказать что-то резкое, чтобы у нее появился шанс отстраниться от меня, пока это не убило ее, но она опережает меня.
— Ты ушел, — ее голос дрожит, грусть и печаль сквозит в каждом слове. — Ты оставил Алистера. Ты оставил Рука и Сайласа. Ты оставил меня, — ее маленькие руки ударяют по груди при этих словах, как будто она чувствует каждое из них, как нож в сердце.
Я чувствую ее эмоции, как каждую каплю дождя.
Как легко она показывает каждую унцию чувств на своем лице. Всегда настоящая и слишком грубая.
— Мы понятия не имели, куда ты делся и что случилось. Мы думали, что ты, блядь, мертв! Ты позволил своим лучшим друзьям поверить, что умер, и ты ожидаешь, что я буду в порядке? Чтобы все было хорошо!
Гроза бьется о мою кожу, и гром громким эхом сотрясает деревья. Элементы природы в гармонии с хаосом, творящимся под нашей кожей.
— Ты настолько не в ладах с человечеством, что не можешь, блядь, понять, что ты натворил? Мы искали везде. Я не смогла найти…
— А ты не думала, что я не хочу, чтобы меня нашли? Кто-нибудь? — я прерываю ее крик. — Ты подумала об этом, прежде чем перерезать горло человеку на заднем сиденье своей машины, как какой-то любитель?
— Я не кто-нибудь.
Ее ответ мгновенен. Решительный. Такая уверенность в словах, что даже я на мгновение поверил ей. Ветер развевает ее волосы по лицу, и я аккуратно заправляю пряди ей за ухо.
Я наклоняю голову, поглаживая ее щеку тыльной стороной ладони.
— А разве нет?
Тело Лиры вздрагивает, и она вздрагивает, как будто я ударил ее по лицу рукой, все еще касающейся ее кожи. Она отстраняется от моего прикосновения впервые с тех пор, как я ее встретил. Дорогой фантом отстраняется от меня.
Она тонет в буре, порывы резкого ветра заставляют ее волосы развеваться вокруг головы. Ее плечи распрямляются, и все остатки эмоций улетучиваются, омываемые моими словами.
Я вижу каждый кирпичик, который укладывается, когда она возводит эти стены прямо передо мной. Поэтому я помогаю в строительстве.
— Ты чувствуешь это? — спрашиваю я. — Зная, как легко мне было оставить тебя?
Эти стены — защита от вещей, которые ее пугают. Реакция на стресс, благодаря моему отцу. Я видел их раньше, но сегодня эти щиты стоят не из-за страха.
Это из-за боли.
Я наклоняюсь ближе, лениво провожу большим пальцем по ее нижней губе с хищной ухмылкой на губах.
— Помни об этом, когда попытаешься полюбить меня снова.
Годами я говорил себе, что все, чего я хотел, это разбить свет в ее глазах. Задушить его, обхватив руками ее горло. Кто бы мог подумать, что именно это поможет.
Он угасает во тьме, и я хочу сохранить его. Тот последний хороший кусочек в ней, спрятанный в банке. Но он исчезает прежде, чем я успеваю насладиться им.
Хотя это именно то, чего я хотел, к чему стремился, я не чувствую триумфа. Сила не струится по моим венам.
Я просто чувствую сырость.
И я презираю выражение ее лица, то, которое я намеренно поместил туда.