Продавец воздушных шариков

— Она может добровольно отказаться от ребенка?
— Нет. Нет. Решение принимает судья. Но такая точка зрения, вероятно, произведет на него впечатление, понимаете?
— Понимаю. Она может вывезти ребенка за пределы штата? — грозно спросил Рейнард.
«Хо, — подумал адвокат, — так она, значит, хочет оставить ребенка».
— Как только признают ее права на опеку, — сказал он. — Разумеется, она просто может выехать — в обход закона — в любое время. Граница не обнесена колючей проволокой.
— Если она сделает это… — Рейнард не стал продолжать, но выражение его лица таило в себе угрозу.
— Права на опеку, — сказал адвокат, — обыкновенно определяются к моменту слушания дела перед принятием постановления. Разумеется, если это право оспаривается, процесс может продолжаться и продолжаться — становясь бесконечным, отвратительным, — предостерег он, — и унизительным.
— Понимаю. А когда состоится слушание?
— Кто знает! — Адвокат пожал плечами. — Довольно скоро.
— Вы согласитесь, что необходимо предотвратить возможность увоза ребенка за пределы штата до слушания?
Мерчисон удивился:
— Предотвратить?
— Я не могу представить себе, как она сможет протащить его через всю страну, — горько произнес Рейнард, — до тех пор, пока он не оправится от увечий. Она определенно не имеет денег на то, чтобы нанять санитарный самолет и тому подобное… А как насчет их собственности?
— Они должны будут заключить соглашение, — сказал Мерчисон, пристально глядя на него.
— Я не хочу, чтобы они встречались. Она наймет адвоката. Вы не могли бы…
— Защитники смогут сами обсудить это. Какова позиция вашего сына в вопросе собственности?
Но Рейнард уже задал другой вопрос:
— Может ли она завладеть всеми имеющимися деньгами?
— Может, как только будет достигнуто соглашение.
— Значит, оно не будет достигнуто.
— Минуточку, мистер Рейнард. — Адвокат выпрямился.
— Мой сын — потерпевшая сторона. Он будет требовать себе всю собственность. — Рейнард откинулся назад.
— Он ее не получит, — резко возразил адвокат.
— Я полагаю, это вправе решить только судья?
Адвокат смотрел на него некоторое время, затем сказал:
— Это ваша идея не позволить ей уехать с ребенком? Не слишком ли вы подозрительны? Поверьте мне, в данных обстоятельствах вы рискуете восстановить судью против себя. Не делайте этого, мистер Рейнард. Почему вы так опасаетесь того, что она попробует сбежать с мальчиком?
— Она сама сказала мне это, — бросил Рейнард.
— Вы уверены? Вы правильно поняли?
— Я понимаю так, — сказал Рейнард, — что чем скорее все это будет оформлено по закону и мы с Эмили сможем начать заботиться о ребенке надлежащим образом, тем лучше. Я не хочу отсрочек. Я не хочу долгого, утомительного процесса. Но я также не хочу натравливать на нее людей. Я собираюсь позаботиться о доказательствах…
Мерчисон неумолимым тоном произнес:
— Позвольте дать вам совет. Не разбрасывайте деньги и не пускайте собак по ее следу, мистер Рейнард. Свидетельства на основе личной неприязни ни в коей мере не помогут вам. А вы, очевидно, испытываете к ней неприязнь. Сдерживайте ее, хорошо? Судья обязан быть на стороне ребенка, но, если вы не будете следить за собой, он перейдет на сторону матери. Уже, возможно, есть свидетельства того, что вы и ваша жена никогда не принимали эту женщину. Я полагаю, есть свидетельства того, что последние год-два вы не отличались особой щедростью. Я настоятельно советую вам помнить, что против денег, возможно, сложится предубеждение.
— Благодарю вас за совет, — холодно сказал Рейнард.
— Не хотите взглянуть на то, что притащил кот? — спросила миссис Моран. — Вот идет доктор Бьянчи вместе с малышкой.
— Что это? Что это? — отозвалась миссис Кимберли. — Он не посмеет?
— Что скажет мадам? — подхватила миссис Линк, и все трое, покачиваясь на стульях, тихо заворчали.
Они вели бесконечную карточную игру, прерываемую по давно установившейся привычке только тогда, когда происходило что-либо стоящее внимания, особенно, если на короткой дорожке, ведущей в приемный покой, появлялась ревущая сиреной карета «скорой помощи».
 
Некто веселый и образованный, кратковременно проживавший в комнате наверху, одарил дам прозвищем, которое прижилось. В доме и на той части улицы, где знали об их существовании, три дамы были известны как Норны. [1]
Доктор Джозеф Бьянчи (знавший их и их жизнь) провел Шерри Рейнард (ничего о них не знавшую) по дорожке мимо высокого деревянного штакетника, на котором висела большая вывеска, достигавшая козырька над крыльцом и гласившая: «Здесь будет построен новый корпус клиники Святого Антония стоимостью 2,5 миллиона долларов». Шерри даже не заметила эту вывеску.
У дверей молодой человек позвонил.
— Вам надо будет переговорить с мадам, — сказал он. — Простите, я хотел сказать, с миссис Пибоди, хозяйкой. Поэтому я и позвонил.
Но открывшая им дверь девица была слишком молода для хозяйки. Это была странного вида девушка лет четырнадцати-пятнадцати, с чрезмерно большой головой и крупными, но почему-то совершенно невыразительными чертами лица. Она была невысокого роста и со слишком развитыми для своего детского платьица из голубого хлопка формами.
— Привет, Элси, — сказал молодой врач. — Иди, позови маму, будь умницей.
Девушка безучастно смотрела на него.
— Иди, позови маму, будь умницей, — повторил молодой врач, и на этот раз просьба дошла до нее. Девушка, похоже, очень обрадовалась тому, что поняла ее. Кивнув головой, она упорхнула.
— Как говорится, умственно отсталая, — шепнул доктор Бьянчи Шерри на ухо. — Особенно беспокоиться нечего.
Через старинную широкую дверь они прошли в почти квадратную прихожую, застланную вытертым ковром. Слева была лестница — шесть ступенек до площадки, откуда под прямым углом уходил вверх еще один пролет. Кругом было полно глянцевых поверхностей: ступени, перила, балясины, поручни, все желто-коричневое дерево было покрыто толстым слоем блестящего лака.
Под лестницей на стене висело обычное для таких мест зеркало с обычным полукруглым столиком под ним, на котором была разбросана почта. Правая стена была оклеена обоями с головокружительным геометрическим рисунком розового и желтого цвета, и на ней висел телефон-автомат. Прямо впереди стены не было, и большая полутемная комната была заставлена мебелью.
Откуда-то со стороны лестницы появилась худая и подвижная женщина в выцветшем платье.
— Миссис Пибоди, — сказал молодой человек, — вот эта женщина справлялась в больнице о комнате.
Хозяйка склонила набок голову, темные волосы ее были уложены так, что производили впечатление надетой шляпки. Вероятно, парик. Темные глаза слегка косили. Правый уклонялся от центра, хотя и несильно. Голос у женщины был высоким и холодноватым.
— Ах да, мисс… э…
Шерри пришлось слегка встряхнуться, чтобы все объяснить.
— Меня зовут Шерри Рейнард. Миссис Рейнард. Моего мальчика положили в эту больницу. Мне нужно место, где я могла бы остановиться, чтобы быть рядом с ним. Всего лишь комнату.
— Понятно, — сказала миссис Пибоди. — Ну…
Довольно неохотно она обернулась.
Молодой доктор Бьянчи внезапно покинул их и понесся вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки.
— Вы знакомая доктора Бьянчи? — холодно спросила хозяйка.
— Простите?
— Доктора Бьянчи? — Хозяйка терпеливо повторяла фразы в тех же выражениях, напомнив Шерри о существовании умственно отсталой дочери.
— А… А, этого молодого человека? Нет, нет. Его попросила помочь мне женщина в регистратуре.
— Понятно. — Миссис Пибоди стала чуть более любезной.
Шерри последовала за ней в просторную комнату с окнами, выходившими на улицу, которые были тщательно завешаны тюлевыми занавесками и выцветшими розово-бурыми шторами. У нее сложилось впечатление пространства, сумбурности и некоторой старомодной элегантности. Резные деревянные рамы, туго натянутая обивка, фарфоровые украшения, матерчатые абажуры с бахромой. Миссис Пибоди вела ее через все это пространство. Со стороны улицы комната была лучше освещена, и теперь Шерри могла разглядеть окно в фонаре и трех пожилых женщин, сидевших за столом. Они сидели молча. Карты со шлепком ударялись о поверхность стола. Несмотря на то, что дамы не обернулись, Шерри почувствовала, что они внимательно вслушивались в каждый ее шаг.