Проклятие рода

Гилберт перевел взгляд на женщину. Она по-прежнему стояла посередине лужи, нахохлившись, как мокрый воробей. Потоки воды стекали по ее насквозь промокшей одежде, из-под черного платка, съехавшего на лоб и почти полностью скрывавшего ее лицо, пробивался взгляд, скорбный и молящий о помощи. Что может чувствовать человек, внезапно встретивший на пути того, кто когда-то причинил страшную боль дорогим ему людям? Заслоненная счастьем нескольких лет жизни, наполненных любовью и радостями, боль растворилась в песках времени, и даже напоминание о ней казалось чем-то выдуманным, случившимся не с ними, а с кем-то другим. Поэтому Гилберт не мог ответить сам себе на этот вопрос. В нем не было ненависти к этой женщине. Значит ли это то, что он простил ее? А Любава - Улла? Гилберт вспомнил, как однажды, еще до свадьбы, у них зашел разговор о той семье из Моры, и он даже упомянул о казни, совершенной Томасом и Дженкинсом, но она лишь вздохнула, обернулась к иконе Богородице, перекрестилась и прошептала:
- Бог им судья! – Гилберт даже не понял, кого Улла имела тогда в виду – его друзей или тех родственников покойного мужа, но переспрашивать не стал, чтоб не бередить душевную рану любимой.
Почему, спустя столько лет, эта женщина сейчас оказалась в Стокгольме и ищет именно англичан?
- Подожди! – Гилберт покачал головой и отвел руку Томаса. – Надо узнать, что привело ее сюда?
- Какая разница? – Пожал плечами англичанин. – Брось ее, парень!
Но Гилберт уже решил выслушать странницу. Томас нахмурился:
- Послушай, если ты упрямо хочешь о чем-то ее спросить, то лучше это сделать где-то в другом месте. Скажи, чтоб отошла с тобой в сторону. Не забывай, немцы у нас за спиной, а наши парни не торопятся выходить в город из-за дождя. Если мы и дальше будем торчать здесь втроем, то они могут осмелеть и вызвать себе подмогу.
Предложение было разумным. Гилберт обратился к женщине:
- Ты сможешь идти?
Та закивала послушно головой в ответ.
- Нужно отойти на Эстерлонггатен или к Стуркюрка. Здесь небезопасно находиться.
Женщина снова кивнула и, сильно прихрамывая, медленно вышла из лужи. Было заметно, что каждое движение причиняет ей боль и хромота ее вызвана давнишней травмой, а не сегодняшним падением.
- Она что калека? – Тихо спросил Гилберт Томаса. Солдат пожал плечами:
- При нашей последней встречи, она ей не была. По крайней мере, мы до нее пальцем не дотрагивались.
- Увидимся! – Гилберт махнул на прощание товарищу, взял женщину под руку и стал уводить прочь от замка. Томас смотрел им вслед и осуждающе качал головой. В его спину ткнулся Дженкинс, все это время не сводивший глаз с немцев:
- Куда это Гилберт ее потащил? – Поинтересовался он.
- Не знаю! Но мне это не нравится! – Буркнул в ответ Томас.
- Кто она такая?
- Та, чью мать мы с тобой повесили в Море!
- Святой Томас! Вот это дела! – Глаза Дженкинса округлились от изумления, он даже сдвинул шлем на затылок, не взирая на дождь, и потер себе лоб, словно не веря услышанному, словно ему объявили о ком-то, воскресшим из мертвых.
- Пошли отсюда, приятель, пока насквозь не вымокли! – Томас хлопнул его по плечу, увлекая за собой. – Если мы сейчас не выпьем, как следует, то точно подцепим какую-нибудь лихорадку.
Дженкинс поспешил за товарищем, направившемуся к ближайшему трактиру. Солдат бормотал себе что-то под нос, при этом несуразно размахивая руками. Он ничего не понимал.
Даже опираясь на протянутую руку Гилберта, женщина передвигалась с трудом, хоть он и умерил размашистый солдатский шаг. Она старалась быстро подтянуть больную ногу, затем поскорее перенести тяжесть тела на другую, не обращая внимания на дикую боль в бедре, и так шаг за шагом. Дождь не прекращался, но пока они двигались к церкви, Гилберт успел рассмотреть ее повнимательнее. Помимо хромоты у нее была явно повреждена шея, отчего голова была постоянно наклонена в сторону, и несмотря на все ее старания выпрямить, женщина смотрела вбок.
- Такие раны наносятся только оружием. – Профессионально отметил про себя Гилберт.
 
Русые волосы мокрыми прядями выбились из-под платка и закрывали ей лоб и глаза, отчего она беспрестанно пыталась свободной рукой их убрать, запрятать обратно. От холода и дождя она хмыкала покрасневшим заострившимся носиком, но даже несмотря на потеки грязи после купания в луже, ее лицо выглядело довольно свежим и даже миловидным, от быстрого шага и озноба сквозь грязно-серую белизну лица на щеках даже проступил румянец.
Гилберт обдуманно вел ее в церковь Стуркюрка. Во-первых, здесь можно было укрыться от дождя, во-вторых – от лишних глаз. В этот час в церкви никого не должно было быть. Уходя из замка, неподалеку от королевских покоев, он столкнулся с Олафом Петерссоном, которого почему-то не видел на свадьбе. Магистр как всегда скользнул неприязненным взглядом и ответил на приветствие солдата чуть заметным надменным кивком. За спиной он услышал голос часового:
- Король затребовал вас, магистр, к себе, и приказал ждать столько сколько потребуется!
Гилберт подумал, что ожидание может затянуться, поскольку первой на очереди у короля была его молодая жена, а магистру Петри придется подчиниться воле Густава. Так что время у них есть.
Железная ручка Стуркюрки чуть скрипнула при нажатии, но крепкие петли тягуче и бесшумно отворили массивную дверь, пропуская их внутрь. Полумрак огромного зала встретил их теплом и столь желанной сухостью. Слева располагалась огромная каменная чаша со святой водой, но Гилберт направился сразу в правый, наименее освещенный угол церкви. Он усадил ее на дальний край длинной скамьи, сел рядом, повернувшись к ней, и произнес:
- Мне сказали кто ты! А знаешь ли ты, кто я?
- Нет, господин. – Ее лицо было направлено в сторону, но блестящие глаза, хоть и искоса, смотрели прямо на него.
- Я – англичанин и был тогда в Море, а еще я - муж той женщины, которую пытали, а потом собирались сжечь на костре по ложному обвинению, состряпанное твоей матерью и тобой!
- Боже! – Женщина охнула. Она сползла со скамьи на пол, опустилась сперва на колени, потом просто рухнула камнем вниз, головой коснувшись сапог Гилберта, орошая их хлынувшими потоками слез.
- Прекрати! – Он подхватил ее и поднял, удивившись, какой легкой было ее тело.
- Нет! – Она сопротивлялась и старалась вновь упасть на пол. – Я не имею права разговаривать с вами стоя за все содеянное нашей семьей. Всю оставшуюся жизнь я буду просить Господа, Пресвятую Деву Марию и вас о прощении. Если Всевышний оставил мне жизнь то только лишь для этого, и для того, чтобы я могла попытаться найти свое сына и хотя бы в последний раз взглянуть на него.
- Лично мне ты ничего не сделала и у меня просить прощения не за что! – Гилберт отпустил женщину, и она вновь соскользнула на пол. Перед ним на коленях стояло несчастное существо, калека, отнюдь не напоминавшая заклятую преступницу, но мать, ищущую своего сына. Она должна была умереть, но чудом выжила. Он ничего не знал о той страшной участи, что выпала на ее долю в Море после казни матери, когда англичане покинули город и туда вошли немецкие ландскнехты. Даже если бы ему потом и сказали, он воспринял бы ее смерть, как должное и не обратил никакого внимания. Ему было тогда все равно – казнили ли дочь с матерью вместе или она погибла по другой причине. Но сейчас ее вид, полный раскаяния, искалеченное тело, искренние рыдания, упоминание о поисках сына тронули сердце Гилберта.
- Что с тобой произошло?
- Это совсем не важно, господин! Скажите мне, лишь на мгновение забыв все то презрение и ненависть, что вы должны испытывать ко мне, скажите ради Святой Девы, ради рожденного ею Спасителя, вы слышали что-нибудь о судьбе моего сына, моего Андерса? Молю вас, мой господин, хоть и не в праве рассчитывать на ваше снисхождение и благосклонность. Сжальтесь не над женщиной, причинившей вам столько зла, но над матерью, потерявшей сына! Помогите мне, господин рыцарь! – Ее речь заглушили рыданья.