Нас больше нет (СИ)

Вспоминаю, как эти самые пальцы доводили меня до безумия.
И снова внутри меня пожар.
— Отпусти, — недовольно смотрю на него. Не выдать своих истинных эмоций сейчас невероятно сложно.
Давид делает глубокий вдох. Футболка натягивается на его широкой груди, мышцы на руках напрягаются. Возвращаюсь к его глазам. Смотрю с вызовом.
— Меня тошнит от твоих прикосновений, — дрожащим голосом говорю я. В моих словах есть и ложь, и доля правды. Потому что только на него откликается мое тело. И потому что мне противно думать о том, как он трахал меня по приказу отца.
— Тебя тошнит, а мне пиздец как сложно оторваться от тебя, — с жаром заявляет он, удивляя меня и словами, и откровенностью, и склоняется ближе. Смотря точно в глаза.
Давид протягивает вторую руку к моему лицу. Я задерживаю дыхание. Костяшками пальцев он нежно проводит по моей щеке. Я чувствую на своей коже его горячее дыхание и свожу бедра вместе. Во сне я была близка к оргазму, и теперь неудовлетворение не дает мне трезво мыслить.
— Если бы я мог что-то изменить — обязательно это сделал бы. Но у меня нет такой возможности. Ты когда-нибудь простишь меня, Лер? За то, каким придурком с тобой был. За то, что свою злость и гнев чаще всего на тебе вымещал, забывая напрочь о том, что ты всего лишь красивая, милая и чувственная девочка.
Я прикусываю губу изнутри. Вот зачем он так? Зачем ворошить едва зажившие раны? Зачем поднимать неприятные темы?
— В той ситуации виноваты трое, — заявляю я. — Я, ты и отец. Я — в своей наивности и нездоровой любви к тебе. Ты — в том, что играл на моих чувствах, потакая приказам отцу. Папа же… у него не было права распоряжаться чужими жизнями. Я больше не хочу поднимать эту тему, Давид. Ворошить прошлое — не самое приятное занятие, — раздражаюсь я. — Я не для этого училась жить заново.
— Хорошо, — говорит тихо он, разжимая пальцы.
Его кадык дергается. Давид смотрит на меня выжидающе, но мне добавить нечего.
Я, пользуясь случаем, выдергиваю свою руку из захвата. Воздух между нами накаляется. Давид блуждает взглядом по моему телу. В глазах его разжигается давно знакомый мне пошлый огонек.
В маленькой комнатке с ободранными в некоторых местах обоями стало душно. Я чувствую, как капелька пота спускается по ложбинке между моих грудей.
Я начинаю дрожать. Хочу, чтобы он поскорее ушел и в то же время остался.
— Ты красивая, Лер. Идеальная.
Его слова льстят. Это то, что влюбленная Лера мечтала услышать три года назад. А сейчас я реагирую лишь кратковременным скачком пульса и распахнутыми от удивления глазами.
— Хочу, чтобы ты была счастлива. И в безопасности. А еще подо мной. Вот прямо сейчас.
Низкий вибрирующий голос прошелся по натянутым нервам, царапнул душу. Озвучил то, о чем я даже думать никогда не посмела бы.
— Это весьма смелое заявление, — судорожно вздохнув, нахожусь что ответить я.
— Я думал о том, что сказал тебе тогда. Каждый день. И безумно сожалею, что сорвался.
Его слова звучат искренне. Вот только он прав был, когда говорил, что прошлого не изменишь. Ни словами, ни поступками. Ничем.
Его ладонь вновь накрывает мой обнаженный живот, ведет вверх. Я наблюдаю за его рукой словно в трансе, затаив дыхание.
Сантиметр за сантиметром он задирает вверх мою и без того короткую футболку. После того как мои ноги остались изуродованы и я отказалась от платьев, я компенсировала неполноценность своего гардероба короткими топами и кофточками с открытой спиной. Мне казалось это стильным и смелым. До этого момента. Потому что это, оказывается, еще и безумно вызывающе.
Болезненно-чувственные соски после недавнего возбуждения заныли, ткань футболки начала раздражать, а звуки вокруг исчезли.
— Что ты делаешь? — выдавливаю из себя, когда Давид большим пальцем провел у основания груди. Поглаживая, дразня и как бы не решаясь перейти ту грань, за которой находится пропасть между нами.
— Наслаждаюсь, — так же тихо и хрипло отвечает Давид.
Я скольжу взглядом по его телу и задерживаюсь в районе паха. Он в свободных спортивных трико, через которые явно проступает его возбуждение.
 
Сглатываю вязкую слюну. В последний момент сдерживаю себя, чтобы не потянуться к нему, не прижать ладонь к паху. Я все еще помню, какой он у него. Твердый. С нежной бархатной кожей. Горячий. С крупной головкой.
Против воли с губ сорвался стон, когда ткань футболки чиркнула по вставшим соскам.
Черт.
Я не шевелилась. Не отталкивала Давида, но и не проявляла инициативу. Просто смотрела в глаза. Наблюдала за тем, как его зрачки становятся абсолютно черными. Как дыхание сбивается. Как венка на виске начинает биться. Как по щекам ходят желваки. То ли от возбуждения, то ли от напряжения. Чувствовала, как его рука накрыла мою правую грудь, которая идеально поместилась в его ладони.
Пользуясь моим замешательством, Давид принимает решение за нас обоих первым.
И действует.
Склоняется к моему лицу, впивается в мои пересохшие губы, пока я ловлю ртом воздух. Пока вдыхаю его запах. Пока осознаю, что это не сон. Пока сердце разгоняется до невообразимой скорости, а разум сигналит о том, что я все делаю неправильно.
Его поцелуй жесткий, властный, нетерпеливый. Его язык проник в рот, завладел моим. Руки заскользили по телу. Исследуя. Сминая. Возбуждая. В его движениях отразились три года желания, которые мы хранили внутри себя.
Мне нужно выгнать его из своей спальни. Иначе я совершу ошибку. А я мастер по ошибкам. Коллекционирую их уже не первый год. Но вместо этого вдруг начинаю отвечать на его поцелуй. А по щеке заскользила одинокая слеза. Как доказательство моего поражения.
Сопротивление растворилось в эмоциях, а мой стон подобен капитуляции. Давид действует решительно, пока я не передумала. Давит своей энергетикой, подчиняя и подстраивая под себя.
Он провел языком по шее, прикусил нежную кожу. Я выгнулась под ним, вцепилась пальцами в крепкие плечи.
Запах бывшего мужа заполнил легкие. Стоило лишь прикрыть веки, как я перенеслась в его квартиру. В которой он так часто брал меня.
В любом месте.
На кухонном столе, на подоконнике, в ванной, прямо в коридоре у двери. И непременно доводил меня до экстаза. Когда я забывала обо всем на свете, громко выкрикивая его имя.
А потом мы лежали в постели, я стыдилась того, что была такой несдержанной и соседи стучали в стену. А он курил, задумчиво глядя перед собой и выводя на моем теле круги своими пальцами.
Давид отрывается от меня. Но лишь для того, чтобы торопливо стянуть с себя футболку. Я жадно разглядываю его рельефный торс. Прикладываю ладонь к груди, к тому самому месту, где бьется сердце. Ощущаю толчки. Частые. Мощные. Давид тяжело дышит. Он на пределе.
Потом он освобождает и меня от топа. При виде моей обнаженной груди в его глазах загорается жадный блеск.
Я ощущаю себя беззащитной. В первое мгновенье хочется прикрыться руками, но я не успеваю, потому что Давид опускается на меня, беря в рот затвердевший сосок, и мир вокруг расплывается от нахлынувшего удовольствия.
Он дразнит, посасывает, кусает и лижет. Из моего горла вырываются мурлыкающие звуки. Непроизвольно трусь о его пах, чувствую, как мокро и жарко у меня между ног.
Его губы опускаются ниже, доходят до живота. Он поднимает голову, ловя мой затуманенный взгляд. Улыбается такой знакомой порочной улыбочкой. Целует мокрую от пота кожу. Потом ныряет рукой под резинку пижамы, дотрагиваясь до чувствительного местечка.
Я прикусываю губу и дрожу всем телом. Мне хочется большего. Все и сейчас. Я знаю, что и его надолго не хватит. Он и так с трудом сдерживается. И то лишь потому, что боится: я оттолкну.
Один его палец проникает внутрь, и я вскрикиваю. Нетерпеливо ерзаю под ним, задыхаюсь, ловлю воздух ртом.
— Такая влажная, — хрипло говорит Давид.
А потом его рука покидает мои трусики, я протестующе стону, подняв на него взгляд.
— Тише, моя нетерпеливая малышка, — смеется он.