Нас больше нет (СИ)

— Отчего же? Не думаю, что ты распугаешь всю рыбу, — подмигивает мне.
Он делает вид, что не понял, о чем я.
— Ну, одна вон уже сбежала. — Кивком указываю на Катьку, которая отошла уже на приличное расстояние.
— Она точно не рыба моей мечты. Так что я ни капельки не расстроен, — отшучивается он, проходя мимо меня быстрым шагом и ничуть не сомневаясь, что я брошусь следом.
К речке мы идем в обход. Давид впереди, я за ним. Он насвистывает какую-то незамысловатую мелодию, время от времени оборачивается, чтобы проверить, не отстала ли я.
Я прихрамываю. Ноги к вечеру устали, и не заметить мою походку невозможно. Но Леонов никак не комментирует это. Делает вид, что так и должно быть. Должна признаться, за это я ему благодарна. Потому что жалость мне не нужна. Особенно его.
Деревянный помост, уходящий в воду, выглядит ненадежно. Местами доски прогнили, нескольких вообще не хватает.
Для меня остается вопросом, почему Леонов не поедет на другую сторону берега, где у них с братом база отдыха. Там наверняка есть все условия для ловли рыбы. Не то что здесь.
— Рыбачила когда-нибудь? — спрашивает он, сбрасывая с плеча рюкзак. Давид поворачивает кепку на голове козырьком назад. Выглядит по-хулигански. Но ему идет.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Не особо. С соседскими мальчишками бегали с самодельными удочками в детстве. Это весь мой опыт.
— А мы с Данькой каждое лето на речке просиживали, — вглядываясь в даль, говорит он.
Раньше ни о семье, ни о детстве мне не рассказывал. Он вообще не любил делиться лишними подробностями своей жизни. Неужели сейчас решил, что я стала достойным собеседником?
— Хотя он, конечно, ненавидел это дело. Семья Даниила жила за счет продажи рыбы, поэтому для него это скорее было работой, а не развлечением. А я был пацаном городским, каникулы в деревне были чем-то вроде крутого отдыха, — посмеивается он. — Раньше же ни интернета, ни компьютера не было. Один телек и тот черно-белый.
— И тем не менее скучно никогда не было, — произношу я, вспоминая свое детство.
— Не было, — задумчиво кивает Давид и раскладывает рыбацкие снасти и удочки. — Если повезет, на ужин у нас будет щука.
— А если не повезет? — хмыкаю я.
— Остатки обеда, — смеется он.
Дальше Давид увлеченно закидывает удочки в воду. Водит туда-сюда, приманивая свою щуку. Я верчусь рядом, выдерживая между нами дистанцию. Сажусь в траву недалеко от берега в тени старого ореха, достаю наушники и погружаюсь в свои мысли.
Тихо так вокруг. И безлюдно. И совсем все по-другому ощущается. Даже Леонов уже не так раздражает своим присутствием. Словно замерло время, замерла моя ненависть к нему. Я будто в вакууме сейчас нахожусь. Лишь ностальгия накатывает, грусть гложет, по былым временам скучаю безумно.
Не знаю, сколько мы проводим у реки, но я, кажется, успела даже задремать. Просыпаюсь оттого, что Давид легко прикасается к моему плечу, пытаясь меня разбудить.
Я сонно смотрю на него. Его лицо слишком близко к моему. Он на корточках рядом сидит, смотрит так пристально, неотрывно. Словно ласкает взглядом, отчего щекотно стало.
— Поймал свою щуку? — сдавленно и тихо спрашиваю его. Подниматься с травы не спешу. Так и лежу на траве.
— Угу. Но маленькую совсем. Отпустил обратно, пусть подрастет, потом снова поймаю, — хриплым голосом отвечает он.
Леонов говорит о рыбе, но мне отчего-то кажется, что его слова с двойным смыслом сейчас прозвучали.
Между нами натянулось напряжение. Давид руки в кулаки сжал, словно сильно недоволен чем-то. Но его лицо выражает лишь спокойствие. Я тоже стискиваю пальцы в кулаки. Чтоб к нему не потянуться. Еще в себя из сна не пришла и думаю о всяких глупостях.
— Идем, стемнело уже почти.
Давид поднимается, нависая надо мной. Подает мне руку, но я игнорирую ее. Знаю, что стоит принять помощь, как прошибет током в тех местах, где наша кожа соприкоснулась. Ненавижу эту свою реакцию тела на него.
Солнце и в самом деле уже село, и его не видно за горизонтом. Начало смеркаться. А еще я обнаружила, что меня искусали комары. Все тело чешется.
 
— Черт, — выругалась я, в который раз шкрябая ногтями по плечу.
— В доме где-то спрей должен быть. В крайнем случае медом тебя обмажем.
— Мне завтра на благотворительный вечер переться, придется не только ноги, но и руки закрывать. Кажется, на мне ни одного живого места не осталось, — бурчу я, из последних сил сдерживаясь, чтобы не начать снова чесаться.
Давид промолчал, лишь прошелся по мне долгим взглядом, но что в нем отражалось — не ясно. Слишком темно уже, чтобы что-то разглядеть на дне его глаз.
Первым делом, добравшись до дома, я побежала в душ. Натерла себя со всех сторон мылом, избавляясь от липкого пота, укусов насекомых и дорожной пыли.
Запоздало вспомнила, что сменная одежда осталась в комнате. Пришлось вновь натянуть на себя штаны с пятнами от травы и футболку, которая после того, как я полдня пробыла на жаре, была не первой свежести.
Вышла в коридор, прислушалась к звукам в доме, стараясь определить местонахождение Давида. Не то чтобы я боялась столкнуться с ним, просто хотелось избавиться от лишних контактов.
В кухне гремела посуда. Пахло едой. Он снова готовит. Чудо, а не мужчина. Так я подумала бы, если бы не знала его получше.
Я прикусила губу изнутри. Слишком больно стало. Не рассчитала силы, но это отрезвило. И пошла к себе.
Пижама с котиками — короткий топ и свободные штаны — пахла порошком, что неимоверно меня радовало. Я расчесала волосы, легла на кровать поверх одеяла. Оставила включенным лишь ночник. Продолжила читать глупый романчик, который прихватила с собой, но меня так разморило после прохладного душа, что я быстро уснула, забыв обо всем на свете. Даже несмотря на то, что находилась под одной крышей с Леоновым. Скорее всего, у меня на него начал вырабатываться иммунитет.
Снилось мне что-то приятное. Как мое тело ласкают мужские руки, как жесткие губы терзают мои. Из горла вырвался стон. Громкий. Воздух застрял в легких, внизу живота все начало пылать. Я резко открыла глаза, меня словно что-то выдернуло из сладкой неги. И замерла, боясь пошевелиться и не до конца понимая, что реальность, а что сон.
Давид сидел на краю кровати, рядом со мной. Смотрел мне прямо в глаза, в то время как его пальцы нежно обводили впадинку пупка по обнаженной коже.
 Глава 21. Лера 
Несколько мгновений мы ошалело смотрим друг на друга. Давид, кажется, совсем не ожидал того, что я проснусь и застану его за весьма странным и двусмысленным занятием.
— Что ты делаешь?
Слова приходится выталкивать из себя. Горло пересохло, язык прилип к небу. Внизу живота жар разгорался с новой силой. Потому что прикосновения оказались реальными. Именно того мужчины, на которого я реагирую так остро. Возбуждение все еще клубится, не отпуская. У меня таких вот снов — несколько в неделю. Потому что у меня секса три года не было. Мужика нормального, оказалось, не так-то просто найти. Леша вот проверку не прошел, например.
Мне, наверное, стоит закатить истерику, бросить в Леонова подушкой, прогнав, но я не могу даже пошевелиться. Моргаю часто-часто, все еще не понимая, где кончается сон и начинается явь. В трусиках так мокро, хочется подвигать бедрами, запустить руку под резинку пижамных штанов, поласкать себя. Кончить.
— Ты не отзывалась, и я решил проверить, все ли хорошо. Ты стонала. Прости, не хотел тебя будить.
Он бросает виноватый взгляд на свою руку. Он должен был бы ее убрать с моего живота после этих слов, но отчего-то не спешит.
— Плохой сон? — спрашивает после непродолжительной паузы.
Я краснею в ответ. Ага, плохой. Очень плохой. Но не в том смысле, о котором спросил Леонов. Сердце шарахает словно бешеное.
— Не помню, — я вру, совсем потеряв голос.
Я наконец-то отмираю. Время набирает ход. Перехватываю ладонь Давида, намереваясь убрать от себя. Но он с силой сжимает мои пальцы, переплетая их со своими. Длинными, сильными, красивыми. Которые я рисовала несчетное количество раз.