Мемуары белого медведя

Каждый день нам приходили письма и бандероли. Матиас лихорадочно разрывал конверты, читал письма поклонников и скармливал их большой новой корзине для бумаг. Кроме того, мы получали посылки всевозможных форм и размеров.
— Кнут, тут тебе прислали шоколад. Но он тебе вреден. Я передам его благотворительной организации. Договорились?
Матиас никогда не угощал меня шоколадом.
Однажды мой кормилец вошел в комнату с большой коричневой коробкой.
— Кнут, угадай, что это такое?
Предмет напоминал огромный шоколадный куб, однако из него Матиас вытащил нечто, больше похожее на наш телевизор.
— Вводишь свое имя и щелкаешь вот здесь. Ты только посмотри! Это твои фотографии. Ты можешь смотреть на самого себя в интернете.
Матиас нажал еще на несколько клавиш, и я увидел что-то белое, лежащее на каменной плите.
— Узнаешь? Это ты! Как мило!
Матиас влюбленно уставился на экранного Кнута, будто забыв, что настоящий Кнут сидит рядом с ним. Если картинка — это Кнут, выходит, я больше не Кнут?..
В комнату вошел Кристиан. Выглядел он неважно.
— Ну ты даешь! Принес в медвежье царство компьютер?
Матиас поморщился.
— Пресс-служба попросила меня отвечать на как можно большее число фанатских писем. Фанаты теперь не те, что прежде. Им мало бредить Кнутом, им подавай, чтобы Кнут тоже уделял им внимание. Ты ведь знаешь, некоторые чуть ли не готовы убить своего кумира, если он не удостоит их ответом. Мы получаем больше сотни писем в день. Ответить на все невозможно, но я должен стараться. Вот послушай. — Матиас взял несколько писем из стопки, лежащей перед ним. — «Милый медвежонок, меня зовут Мелисса, мне три года. Я всегда думаю о тебе, особенно когда ложусь спать». «Глубокоуважаемый господин Кнут, я твердо решил приобрести электромобиль. Для меня важно сделать что-нибудь, чтобы лед на Северном полюсе перестал таять. С уважением, Франк». «Дорогой Кнут, на этой неделе мне исполнилось семьдесят, однако я до сих пор обожаю ходить по снегу. Твое фото я ношу с собой как талисман. С приветом, Гюнтер». «Милый Кнут, я увлекаюсь вязанием. Хочу связать свитер и подарить его тебе. Какой у тебя рост? Какой твой любимый цвет? Всего хорошего, Мария».
Письма, составленные на английском языке, Матиас на ходу переводил на немецкий.
— «Прости, что пишу по-английски. А может, ты знаешь английский язык? Интересно, на каком языке жители Северного полюса говорят дома. На английском или нет? С любовью, Джон».
Матиас хихикал, а я не мог понять, что смешного он находит в письмах поклонников.
Многие обитатели зоопарка игнорировали мой интерес к ним. Например, африканские птицы не видели во мне ничего примечательного, тогда как я мог разглядывать их сколько угодно, пока Матиас не терял терпение. Медлительные шаги грязных ног бегемотов и носорогов тоже приковывали мое внимание, но эти звери даже не поворачивали головы в мою сторону. А вот гималайская и бурая медведицы меня не привлекали, хотя специально прихорашивались, зная, что я скоро пройду мимо, и строили мне глазки. Благодаря Кристиану я еще в ранней юности узнал, что женский пол может быть опасен.
— В научной литературе описан случай, когда медвежонка вскормили из бутылочки и он так и не научился общению с сородичами. Подростком он попытался признаться в любви одной медведице, но та влепила ему затрещину и ранила его. Не боитесь ли вы, что с Кнутом произойдет подобное? — осведомился журналист на очередной пресс-конференции.
Кристиан уверенно отвечал:
— Не беспокойтесь! Мы сведем Кнута с самкой, когда он будет достаточно силен, чтобы защититься от женских капризов.
Выходит, бутылка с молоком, которая вскормила меня, окажется виновна в том, что женщины будут неправильно меня понимать. Более того, это может даже привести к телесным повреждениям.
На следующее утро во время прогулки ко мне снова пристала бурая медведица.
— Погоди минутку. Почему ты избегаешь меня?
Я решил не обращать на нее внимания и пойти дальше, но Матиас остановил меня.
— Вы, белые медведи, вымрете, если продолжите инцест, — заявила медведица.
 
Насколько хорошо Матиас понимает язык медведей, я не знал, но не сомневался, что его мысли были на той же волне, что и медвежьи. Иначе он не сказал бы в ту же минуту, что у белых и бурых медведей появляется все больше детей-полукровок.
— Разумеется, в зоопарке мы такого не поощряем, но в природе это случается просто потому, что места для белых медведей остается все меньше. Вы вынуждены постепенно мигрировать на юг.
Я мысленно отметил, что ни в коем случае не хочу перебираться на юг. Бурая медведица не сдавалась, вытянула морду вперед и сказала:
— Межнациональных браков становится все больше. Чистые расы вымирают. Почему ты даже не хочешь попробовать, как это — заниматься сексом с бурой медведицей?
Взгляд Матиаса переходил с меня на нее.
— Кнут, ты чувствуешь, что вы с бурой медведицей родственники? Можешь жениться на ней, раз малайская медведица тебе не нравится.
Ни на ком из семейства малайских медведей жениться я не хотел, потому что их худые тела не радовали мой глаз. Я мечтал жениться на Матиасе, когда вырасту, и жить с ним, пока смерть не разлучит нас. Но он не рассказывал мне, насколько генетически близки между собой гомо сапиенс и белый медведь.
Перед вольером малайских медведей я сравнил себя, Матиаса и малайского медведя. Под каким углом ни взгляни, сходство между мной и Матиасом было куда заметнее, чем между мной и малайским медведем.
— Как поживает сегодня наш медвежонок, который говорит о себе в третьем лице? Или же теперь дело не в третьем лице, а в любви на троих?
Малайский медведь знал, что я тайком наблюдаю за ним, даже если я притворялся спешащим. Его высказывание взбудоражило меня.
— На кого это ты намекаешь?
Вокруг носа малайского медведя образовались насмешливые складки.
— На тебя, Матиаса и Кристиана.
— У нас не любовь втроем, а гармоничное сотрудничество.
— Но ведь ты понятия не имеешь, с кем у Матиаса или Кристиана есть отношения за пределами зоопарка.
Его слова поразили меня, но он не обратил внимания на мою реакцию и произнес с остекленевшими глазами:
— В будущем месяце я женюсь.
— Она из Малайзии?
— Нет. С чего ты взял? Из Мюнхена.
Оставшись один, я погрузился в размышления. Чем, собственно, занимается Матиас, когда не работает в зоопарке? Я чувствовал себя абсолютно свободным, когда мне впервые разрешили покинуть свои четыре стены и прогуляться по зоопарку, но вскоре выяснил, что у каждого внешнего мира имелся свой внешний мир, и сегодня мысли об этом лишили меня покоя. Что там, за оградой зоопарка? Когда я попаду в самый наружный внешний мир?
Ночью дождь промыл воздух дочиста. Я глубоко вдохнул его, и, словно в ответ на мой вдох, из кустов выскочила ящерка. Она замерла, немного проползла вперед, косо ставя лапки, и снова замерла. Начертила полукруг и шмыгнула обратно в кусты.
— Ты видел потомка динозавров, — объяснил Матиас. — Его предки были огромными, крупнее современных слонов. Мы, млекопитающие, так боялись их, что даже не осмеливались выходить из пещер при дневном свете.
К моему удивлению, мне тотчас удалось представить себе динозавра, хотя я никогда не видел его. Мало того, несколькими днями позже, когда на прогулке мне дорогу перебежала другая ящерица, на моей сетчатке она вдруг отразилась огромной, ростом со слона. Матиас не засмеялся, а спросил, не боюсь ли я.
— Страх есть доказательство силы воображения. Заржавелая голова не знает страха.
Я так и не понял, чью голову он назвал заржавелой.
Мы неотрывно наблюдали за ящеркой, пока кончик ее хвоста не скрылся в кустах. Я почувствовал облегчение.
— У нас, млекопитающих, всегда куча забот, — вздохнул Матиас.
Однажды Кристиан поинтересовался у Матиаса, как поживает его семья.
— У них все прекрасно, но иногда мне не понять, что на уме у моих собственных детей. Вероятно, все дело в том, что я очень устаю.