Мемуары белого медведя

Однажды словно из ниоткуда появились полицейские и увели Мастера. Несколькими днями позже директор рассказал, что, оказывается, Мастер планировал эмигрировать. Тогда слово «эмиграция» звучало для меня как имя привидения. Директора волновали совсем другие вещи, нежели его подчиненных. Он в отчаянии обвел взглядом цирковых служителей, будто пытался отыскать на их лицах ответ.
— Что мне делать? Полиция уже допросила меня. Я им сказал, что следующий сезон будет для нашего цирка провальным, потому что без номеров с дрессированными зверями к нам никто не пойдет! На что один из полицейских иронично возразил: «Почему это? У вас ведь есть новая молодая укротительница хищников. Старый укротитель ей больше не нужен».
— Иронично он говорил или нет, не имеет значения. Мы выкрутимся. Не волнуйтесь! Я справлюсь.
— Ты же ничего не умеешь.
— Мастер так многому меня научил, что в новом сезоне я смогу выйти на арену одна.
Директор ошарашенно уставился на меня. Спустя несколько секунд на его лице возникло выражение невозмутимости, которое, вероятно, являлось обратной стороной его отчаяния.
Мой новый номер удался. Поскольку я знала, что до уровня профессионала мне еще далеко, я свела свой выход на арену к простейшим трюкам. Я надела яркий блестящий костюм и попросила светотехника и музыкантов создать на арене атмосферу, пробуждающую фантазию. Леопард, бурый медведь, лев и тигр находились в некоем подобии комнаты. Один хищник сидел на стуле, другой на кровати. Они были гармонично распределены в пространстве. Сквозь нарисованное окно виднелись очертания полной луны в ночной дымке. Животные спокойно и медленно менялись местами. Под конец лев дал мне лапу, будто хотел пожелать спокойной ночи. Тигр издал рык, публика испугалась, я щелкнула хлыстом, и тигр замолчал. На самом деле он вовсе не пытался угрожать мне. Он просто знал, что получит кусок мяса, если в этом месте один раз громко рыкнет. Но зрители-то поверили, что я своим хлыстом уладила отношения между хищниками, и подарили мне оглушительные овации.
После шоу раскрасневшийся журналист влетел ко мне в гримерную и воскликнул:
— Это просто чудо! Хрупкая молодая женщина держит под контролем группу опасных хищников!
Я была поражена, впервые осознав, что выгляжу в глазах других молодой и хрупкой. На следующий день в одной из газет я прочла статью о том, что «хрупкая молодая женщина подчиняет хищников своей воле». На слове «хищников» я с досадой поморщилась.
Успешно выступив со смешанным ансамблем хищников, я отважилась попросить директора, чтобы он доверил мне работу с группой одних только львиц. Мое желание исполнилось, но, увы, долго руководить этой группой мне не удалось. Не сохрани я фотографий, возможно, в моей памяти не осталось бы воспоминаний о том мирном времени, которое мне довелось провести с львицами. Фотоснимки сохранить можно, а вот чувство удовлетворения нет. Кто сделал этот снимок? На нем я находилась в окружении пяти львиц. Одна лежала поперек дивана, другая из вредности или из солидарности выбрала себе жесткий деревянный стул. Ни у одной кошки на мордочке вы не увидите такого благодушного выражения, как у моих львиц. Мне казалось, они говорят: «Мы не хотим надрываться, сейчас мы отдыхаем и станем делать что-нибудь только тогда, когда у нас появится настроение».
На этом я прекращаю вспоминать о львицах. Пока есть медведи, нет причин говорить о прошлом. Возможно, лев — царь зверей, однако президент зверей — это медведь. Время львиной монархии миновало. Когда видишь десять белых медведей, стоящих в ряд, забываешь обо всех прочих млекопитающих.
До открытия занавеса оставалось всего пять минут. Я беспокойно ерзала на табуретке. Клоун то и дело поправлял воротник, Панков прихлебывал из бутылки прозрачную жидкость, его свободная рука дрожала. Заиграла музыка, семицветный свет лизнул манеж своим пестрым языком. Маркус стоял за левым боковым занавесом и ухмылялся. Он был мужем дрессировщицы хищников, которую почитает публика. Сегодня он играл роль безымянного ассистента и, кажется, был доволен своим статусом. Я обвела взглядом коллег: одни не стеснялись собственного мандража в преддверии выхода на арену, другие судорожно пытались выглядеть расслабленными. Я никогда не смотрела выступления коллег внимательно и с пристрастием. Конечно, умение прыгать под куполом, как белка, с ветки на ветку или карабкаться по канату, как обезьяна по лианам, было большим достижением гомо сапиенсов, но подобная акробатика не привлекала меня.
 
Перебрав кучу идей и отвергнув их, мы решили построить номер на сценах из обычной жизни. Посидеть на стуле, полежать на кровати, открыть на обеденном столе банку, чтобы выудить из нее сладости, а затем полакомиться ими. Панков умел произносить неуклюжие официозные фразы, не кривя при этом лица:
— Смысл цирка состоит в том, чтобы демонстрировать превосходство социализма.
То, что столь непохожие существа, как люди и медведи, могут вместе заниматься повседневными делами, не убивая друг друга, уже само по себе примечательно, считали мы. Отсюда и возникла идея показать простую мирную жизнь. Когда однажды Панков пришел к нам на репетицию, он заявил, что это смертельно скучно. «Лучше бы вы танцевали танго на гигантском мяче», — сказал он.
Я подумала, что могу хоть сейчас продемонстрировать обычный акробатический номер, но он-то и будет по-настоящему скучен.
* * *
Мы с Барбарой решили показать в самом конце одну сценку, о которой не сообщили ни Панкову, ни Маркусу. Мы репетировали ее в нашем общем сновидении. Я боялась, что все это приснилось мне одной, и гадала, что буду делать, если вдруг посреди представления выяснится, что это был только мой сон. От этой мысли сладкий вкус сахара пропадал изо рта, и я чувствовала, как деревенеет моя спина.
Наконец пришла наша очередь. Рука об руку мы с Барбарой вышли на арену. Публика воодушевленно захлопала, хотя еще ничего особенного не происходило. Я села на пол, довольно близко к публике, и вытянула ноги, как человеческий ребенок. По команде Маркуса на арену вышли девять медведей. Трое самых спортивных балансировали на синих мячах, остальные шестеро ждали в сторонке. Барбара щелкнула хлыстом. Трое на мячах ловко перекатили их, развернулись и показали публике свои белые спины. Зрители почему-то расхохотались, а Барбара низко поклонилась. У меня не было времени разбираться, почему белые задницы белых медведей вызвали у публики смех.
Маркус подтащил сани и впряг в них двух медведей, точно ездовых собак. Барбара встала в сани, взяла в руки поводья. Когда ее хлыст свистнул, сани легко заскользили, проехали вокруг железного моста. Затем все девять медведей забрались на мост и по следующему удару хлыста дружно поднялись на задние лапы. В этот момент оркестр заиграл танго. Я медленно встала, подошла к Барбаре и сделала шаг в ритме танго. Мне казалось, я танцую мастерски. Когда мелодия танго закончилась, мне дали сахар, мы с Барбарой повернулись к публике и поклонились. На этом официальная программа завершилась.
Я нервничала, пока не увидела, как Барбара кладет себе на язык кусочек сахара. Наконец я поняла, что все это время нам действительно снилось одно и то же. Встав рядом с Барбарой, я незаметно поправила свое положение в пространстве. Важен был каждый сантиметр. Я была вдвое больше Барбары, так что мне предстояло наклониться очень низко. Вытянув шею, высунула язык и слизнула им кусок сахара с языка Барбары. Она подняла руки, и зал взорвался аплодисментами.
В дальнейшем мы часто показывали эту сценку, потому что она, при всей своей скандальности, не подвергалась цензуре. Цирк назвал наш номер «Смертельный поцелуй», позаимствовав это выражение из газеты, которая так озаглавила статью о нас. Входные билеты разлетались мгновенно, нас звали на гастроли в разные города Востока и Запада. К моему удивлению, нас даже пригласили на турне по США и Японии.
Во время заграничных гастролей мы столкнулись с неожиданными сложностями. В Соединенных Штатах эпизод с поцелуем запретили показывать из соображений санитарно-гигиенической безопасности. Джим, глава агентства, которое организовало наш выезд за океан, был потрясен не меньше нашего, поскольку билеты раскупили еще на этапе предварительной продажи; было очевидно, что людям интересно посмотреть на смертельный поцелуй. Учреждение, отвечавшее за соблюдение гигиенических норм, заявило, что у меня слишком много аскарид в животе. Услышав это, я настолько разозлилась, что хотела обвинить это учреждение в оскорблении чести. Я не допущу, чтобы какие-то органы власти предписывали мне, сколько у меня в животе должно быть аскарид! Каждое животное само знает, какому количеству паразитов оно позволит поселиться в своем животе, чтобы оставаться здоровым!