Суженая императора (СИ)

Стефан подносит мою руку к губам, целует пальцы, глядя мне в глаза.
– К добру или к худу, но так будет всегда, – произносит он мягко, опустив, однако не выпустив мою руку из плена своей. – Скоро ты станешь не только моей супругой, но и императрицей благословенной Франской империи. Твоего внимания будут добиваться многие, очень многие и при том для большинства ты останешься лишь средством достижения цели, великой ли, малой. На самом деле благоговейный трепет перед государем испытывают куда меньше людей, чем принято считать, и среди них ещё меньше тех, кто вхож в императорские резиденции. Поэтому… всех прошений не рассмотреть, всем не угодить, как ни старайся. Выбери свой курс и держись его, кто бы чего бы от тебя ни хотел.
И я вдруг вижу его, свой курс. По крайней мере, у меня появляются намётки, не вполне ещё ясное, чёткое, но всё же представление о направлении, в котором я хочу двигаться. И в нём совершенно точно придётся держаться центра – своего центра, – не склоняясь сильно ни к одной из ныне окружающих меня сторон.
* * *
Отвечая заверениям Стефана, официальное расследование и впрямь не занимает много времени. На протяжении нескольких дней свидетели и участники тех трагических событий прибывают по срочному вызову во дворец на беседу к фрайну Рейни – разумеется, если они находятся вне стен резиденции. Если же они из числа придворных постояльцев, то являются в покои Блейка в сопровождении посланной за ними стражи. Каждого из них ждёт предельно откровенный, продолжительный разговор с фрайном Рейни, а кого-то и фактический допрос. Участь эта не минует даже Шеритту как старшую даму в свите Кассианы. Фрайнэ Бромли ни в чём не обвиняют, но Блейку нужны показания свидетелей в том объёме, в каком только возможно с учётом необходимости замалчивания некоторых фактов и обстоятельств.
Кроме Шеритты, Блейк опрашивает служанок, состоявших при покоях Кассианы, ещё нескольких фрайнэ из свиты второй супруги императора, магистра Бенни, Мадалин, рыцаря Рассвета Морелла Элиаса, Соррена Элиаса и его старшего брата. Марла во дворце не появлялась, и мне не удалось выяснить, навещал ли Блейк бывшую личную служанку для повторного разговора или же её показания были переданы через магистра Бенни. Слуги немало удивлены внезапным интересом к фрайнэ, уже сошедшей в объятия Айгина Благодатного, но куда сильнее этими вызовами озадачены Элиасы. Никто из них не ожидал ничего подобного, они давно прошли через все положенные обряды, сопровождающие переход умершего под длань огненного бога, и наверняка и думать забыли о Кассиане иначе, чем о моменте великого торжества рода и великого же падения. Теперь почтенные фрайны недоумевают, почему вдруг вновь вспомнили о девушке, поспособствовавшей взлёту и низложению Элиасов, чего от них хочет незаконный Рейни и как он вовсе смеет разговаривать с теми, кто несоизмеримо выше него, столь неподобающим, дерзким образом. Не может же этот выскочка всерьёз обвинять старшую ветвь рода в гибели их дальней родственницы, память о которой они и по сей день бережно хранят и чтят? Неужто Его императорское величество приняли на веру старые сплетни кухарок, послушались поклёпа и наветов, безусловно, нашептанных такими недостойными низкими слугами государя, как этот невесть где подобранный лист из рода Рейни? Блейк привычно пропускает мимо ушей праведное возмущение Элиасов, не реагирует на чужой гнев, оскорбления и ответные обвинения. Он продолжает задавать вопросы, вызывает Морелла Элиаса из самой рассветной обители и требует разъяснить, как так вышло, что Кассиана встречалась с любовником вне стен дворца, да ещё и не единожды? Он знает, с кем и о чём разговаривать, кого и о чём расспрашивать так, чтобы людям посторонним, несведущим не стало известно лишнего.
Поначалу Элиасы всё отрицают, клянутся, что ни о чём таком знать не знали и источники фрайна Рейни неточны и ненадёжны, а то и вовсе замыслили недоброе, желают оклеветать честных, верных императору слуг. Но после вызова Бенни братья Элиасы и оба их кузена приглашаются повторно, однако уже не в личные благоустроенные покои, а в куда менее просторные, не отличающиеся удобством комнаты нижнего этажа. Славные мужи рода Элиас заметно теряются, враз понижают голос и смекают, что следующий разговор с докучливым выскочкой может случиться в Императорской обители правосудия. И совершают поступок неожиданный и ожидаемый одновременно.
 
Они возлагают всю вину на Мадалин.
По пылким их уверениям, они и впрямь ведать не ведали о происходящем в личных покоях жены императора. Для того к Кассиане и была приставлена фрайнэ Жиллес, но кто же мог предположить, что Мадалин предаст свой род и государя, войдёт в доверие к юной неопытной девушке и вынудит бедняжку принять настоящий яд под видом снадобья? Братья Элиасы клянутся именами Четырёх, что ничего не знали ни о беременности Кассианы, ни о её визите к Мадалин, ни о попытке скрыть последствия выкидыша. Что кузина ввела в заблуждение и их, обманула самым недостойным образом, пользуясь тем, что дела женского тела не должны касаться глаз и ума мужей. А, быть может, она и помогала Кассиане покидать дворец для свиданий с Понси, обставляла всё надлежащим образом, отводила глаза страже и кузену Мореллу? Наверняка. Чего ещё можно ожидать от этой лгуньи и беспутницы? Всем известно, что она давняя фаворитка Его императорского величества, да только, вопреки негласным правилам, не умеет вовремя отходить в тень, оставлять в покое своего венценосного любовника, когда он вводит в покои императрицы новую жену, и не являться, пока не позовут. И коли не позовут, так смиренно принять свою участь и впредь не докучать ни государю, ни супруге его. Ещё Мадалин всегда была дерзка, самоуверенна сверх меры и делала всё по своему, добрых мужских советов не слушаясь, – а что может быть хуже греха женского непослушания?
Загнанной в угол Мадалин не остаётся ничего другого, кроме как держаться версии, изложенной Блейку при первом его визите. Она скрыла правду лишь из любви к государю, желая уберечь его от невиданного доселе позора, последствия коего и вообразить страшно. Мадалин подтверждает, что Кассиана действительно рассказала ей о своём положении, что именно она раздобыла и дала девушке настойку для избавления от тягости, и добавляет, что дозировку назвала верную. Снова и снова Мадалин повторяет в отчаянии, что не мыслила ничего дурного против императора, что любит его как должно верной подданной любить своего государя, что она всегда была ему преданна и не хотела, чтобы Стефан узнал, что неверность его супруги принесла плоды в то время как он остаётся бездетен. Она просит о встрече с императором, но её слёзы и истовые мольбы не трогают Блейка. Илзе рассказывает, что едва Мадалин поняла, что должного впечатления не производит, то вмиг перестала лить слёзы и лишь губы скривила в обычной своей холодной презрительной усмешке. Её родня спешно отреклась от неё, её предал род, связью с которым она так гордилась. Имущество Мадалин больше ей не принадлежит, и она не может видеться со своими детьми. Ей следует немедля отправиться на север и вступить в одну из обителей Молчаливых сестёр. Соррен Элиас покидает двор, вместе с ним по надуманным причинам разъезжается половина его родни, а его брат сокращает количество своих выступлений и меняет направление собственных речей. Больше он не говорит о чистоте крови, ядовитых семенах и прополке садов Империи, только иногда упоминает, что орден Рассвета в очередной раз подвёл государя и страну, допустив к Кассиане рыцаря, не сумевшего уследить за нею. Народ получает свою версию обстоятельств гибели второй супруги императора, версию подчищенную, облагороженную, где нет ни порочащей связи с возлюбленным юности, ни незаконного дитя, ни опрометчивого решения.
Я же наконец обращаю внимание на регулярное событие, о котором, признаться, и думать забыла за последними треволнениями.
Вернее, на его отсутствие.
Глава 21
С того дня, как состоялась наша со Стефаном беседа в моём кабинете, меняется не только расклад сил при дворе и расстановка позиций в Совете. Теперь, когда Мирелла вступила в полноправное владение детской, Стефан каждый вечер приходит в мои покои и остаётся на всю ночь. Он пользуется тайной галереей, однако визиты его не тайна ни для моих дам, ни для служанок. Впрочем, никто из них не осмеливается осуждать меня вслух, но лишь отворачиваются с понимающими лукавыми улыбками. Да и о каком соблюдении чистоты, непорочности и прочих добродетелей, положенных суженой императора, может идти речь, когда этажом выше по детской бегает бойкая девчушка с такими же синими, как у меня, глазами? И всё же несколько напоенных страстью ночей не могут дать всходы так скоро, и я оглядываюсь назад, вспоминаю, когда случилась прошлая близость, считаю дни. По некоторому размышлению отметаю тот визит Стефана в съёмные комнаты у арайнэ Анды – кажется, это было так давно, словно в другой жизни, словно не со мной. Остаётся свадебное торжество фрайна Шевери и Лии, и я с затаённой мрачной иронией поздравляю с себя с очевидной плодовитостью. В первый раз хватило нескольких дней, в этот же и вовсе двух спонтанных случаев близости, ещё и через немалый перерыв.