Избранное: Христианская философия

Представим себе теперь, каким могло быть его умонастроение с тех пор, как Мерсенн предупредил его. События развивались стремительно. В Париже в конце 1642 г. Исаак Абер (Habert), который ранее был одним из тех, кто горячо одобрял книгу Жибьёфа, перебежал в другой лагерь, за что его всячески попрекали янсениты, и в своих проповедях неистово обрушивался на книгу Янсения [689].
Сен-Сиран, узнавший новость об этих проповедях в тюрьме Винсенна, писал Арно в некоем пророческом стиле, побуждая того ответить на них: «Tempus tacendi et tempus loquendi» [6*]. Время говорить пришло; молчать было бы преступлением, и я нисколько не сомневаюсь, что Бог именно вашими руками покарает его видимо и весьма ощутимо» [690]. Чтобы Арно кинулся в бой, даже не требовалось так много, и в течение 1643 г. появилась книга о «Частом причастии», за которой в 1644 г. последовала «Апология м-сье Янсения, епископа Ипрского, и учения святого Августина, объясненного в его книге, названной «Августин», против трех проповедей м-сье Абера, парижского теолога». В то же время иезуиты отвечали ударом на удар и даже при необходимости предупреждая удары. Известно, с каким пылом они выступили против книги о «Частом причастии», и 1643–1644 гг. были полностью посвящены этой борьбе. Проповеди о. Нуэ, «Письма Евсевия Полемарху», книга о «Публичном раскаянии» о. Пето и уйма других трактатов, книжек или сочинений, за которыми немедленно следовали ответы на них, показывают все ожесточение этой полемики. Но Орден иезуитов в основном стремился добиться осуждения новой секты более высокими инстанциями. Уже к 1 августа 1641 г. иезуиты добились от Рима постановления Инквизиции, запрешающего печатание и чтение книги Янсения, и несмотря на почтительнейшие упреки Жана Янсения, племянника автора, постановление было утверждено. Сторонники «Августина», особенно в Лувене, с этого момента, не переставая, боролись за отмену буллы. Кардинал Барберен не раз повторял архиепископу <города> Малина, что булла о запрещении не отменена и продолжает действовать [691]. Это еще не означало осуждения самого учения, но было явным знаком того, что янсенисты вызывают подозрения.
Между 1641 и 1644 гг. полемика также принимала все более скверный для янсенистов оборот. Одновременно все те, кто так или иначе боялся оказаться скомпрометированным этим делом, старались доказать свою правоверность и выпутаться из него. Не говоря об Абере, сделавшем полный разворот и даже нечто большее, томисты и Оратория, в частности, стали проявлять заметное беспокойство. Они боялись, что и в самом деле иезуиты усмотрят в происходящем удобный повод для того, чтобы скомпрометировать всех своих давних противников, — янсенистов, томистов, ораторианцев, — не делая между ними никакого различия и принимая одних за других. Иезуиты же, в самом деле, в этот момент торжествовали. Учение Молины, на которое его противники так долго стремились бросить тень, оказывалось, очевидно, единственным, непричастным янсенизму. Что касается томизма, то хотя он не был янсенизмом, но мог, при строгом подходе, оказаться способствующим янсенизму. Иезуиты представляли себя как Общество, избранное Богом, чтобы защищать святое учение против ересей, осаждавших Церковь. Борясь, с одной стороны, против кальвинизма и проникновения кальвинизма, породившего томизм, они, с другой стороны, противостояли янсенизму. Пришло время заключить с ними сделку, и все так и поступили. Теперь томизм должен был защищаться не от Молины, но — дело гораздо более сложное и деликатное — от янсенизма, с которым его старались смешать. Все силы томизма уходили на эту борьбу, и можно сказать, что с этого момента он перестал существовать как живое и деятельное учение в рамках Церкви.
 
Жибьёф был одним из тех, кого все этого компрометировало наиболее серьезно. Ему еще не забыли «De libertate», который сами сторонники «Августина» признавали соответствующим духу их учения; и глава книги Янсения, посвященная оценке книги Жибьёфа, не придавала ей более ортодоксального вида [692]. Возможно, Янсений высказывал в его адрес немало критических замечаний. Он не мог признать подлинно августиновским учение о полноте, ибо не нашел этого ни в одном из шестисот фрагментов св. Августина, посвященных свободе. После восемнадцати лет упорного и прилежного чтения своего <любимого> автора Янсений не мог приписать ему учение, которого нигде у него не встречал. Но в то же время он признавал, что в четырех важнейших моментах Жибьёф высказывает в «De libertate» саму истину; и первым из них является категорический отказ Жибьёфа признать безразличие существенным совершенством всякой истинной свободы. Таким образом, Янсений публично заявлял, что относительно критики свободы как безразличия он и Жибьёф совершенно согласны [693]. Жибьёф охотно обошелся бы без такого одобрения; его и без того достаточно стесняло первое одобрение, которое Янсений написал по просьбе Сен-Сирана.
Да и в окружении Жибьёфа об этом уже стали говорить и проявлять беспокойство. Абер, бойкий проповедник, ударивший в набат по поводу «Августина», собирался снова поднять шум, теперь уже в связи с Ораторией, и отречься от одобрения, которое он когда-то дал «De libertate». Теперь он увидел, к каким следствиям ведет это отрицание свободы как безразличия, составляющее основание всей системы Жибьёфа, или, выражаясь языком иезуитов той эпохи, его «собственной ереси» [694]. Надо прежде всего отдать справедливость Жибьёфу в том, что в этой переделке он думал не только о себе. Его первой мыслью, как кажется, была память о кардинале де Берюлле, которую скандал вокруг янсенизма уже несколько запятнал. В воспоминаниях, которые он составлял для второго издания сочинений кардинала [695], он старался прежде всего подчеркнуть отличие главы его конгрегации от этих докторов, которые считают, что в писаниях св. Августина можно найти любые решения любых проблем, связанных с благодатью. Но в то же время Жибьёф старался защитить и себя, выбросив из «De libertate» все места, которые могли бы показаться опасными. Он готовил второе, пересмотренное и исправленное издание. Это издание разделило судьбу его «Libertas vindicata» и никогда не увидело света. Может быть, Жибьёфа внезапно настигла смерть; может быть, ему дали понять, что раз его не очень трогают, то лучше хранить молчание, чтобы все успокоилось, чем снова привлекать внимание не очень желательной публикацией. Как бы то ни было, проект не был осуществлен [696].
Знал ли Декарт о деталях борьбы, развернувшейся вокруг «Августина», и о беспокойстве, царившем в стане томистов? Переписка хранит молчание по этому поводу, и мы не можем с уверенностью утверждать, что он знал о каких-либо книгах иезуитов, направленных против учения Янсения, кроме диссертации из Лувена. Но и этого было достаточно, чтобы определить его позицию; и можно полагать, во всяком случае, что было бы невероятно, если бы его не достигли хоть какие-то слухи об этих спорах. Как бы то ни было, Декарт узнал два наиболее важных эпизода этой полемики достаточно своевременно, чтобы успеть внести изменения в текст «Первоначал философии», печатание которых было закончено 10 июля 1644 г., по крайней мере, достаточно своевременно, чтобы в день их выхода в свет он вполне мог поздравить себя с тем, что занял осторожную и сдержанную позицию по вопросу о свободе. В начале апреля 1644 г. Декарт уже знал сложность ситуации, в которой боролся Арно; он видел ее своими глазами во время поездки в Париж, и, наконец, пока «Первоначала» были в печати, он узнал от о. Мелана о появлении книги Пето «De libero arbitrii» [9*] и о том, какое в ней содержалось учение.