Жемчужинка для Мажора (СИ)

Пошёл он!
Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом направляюсь в сторону автобусной остановки. Слёзы застилают глаза, но единственное, о чём я сейчас думаю — о том, что душу готова продать, лишь бы Соколовский не видел, как я плачу. Это моё самое твёрдое табу из имеющихся. Сколько бы Глеб ни издевался, сколько бы ни насмехался, я ни разу не плакала при нём. И не собираюсь.
Точнее, не собиралась. Поэтому убегала на голых инстинктах.
Брюнет быстро нагоняет меня. Я едва успеваю миновать сто метров от кованой ограды университета, как мне на плечо ложится огромная лапища и разворачивает меня к парню лицом.
Я всё ещё продолжаю тихо плакать, поэтому не смотрю на Соколовского. Будто, если я на него не смотрю, то и он меня не увидит. Не увидит моих слёз.
— Арина, — очень тихо и хрипло произносит Глеб.
Это настолько неожиданно, что я поднимаю взгляд. Смотрю прямо в янтарные глаза своего преследователя. Своего худшего кошмара. Но вижу в них лишь раскаяние. И растерянность.
Это настолько дико и неправильно, что я злюсь на парня ещё больше. Стучу его кулачками по груди, вскрикивая:
— Да чего ты пристал ко мне? Сколько можно портить мне жизнь? Сколько, Глеб? — Всхлипываю я. — Если бы ты не отвлекал меня от лекции Разумова, меня бы тут вообще не было! Всё из-за тебя! Всё всегда из-за тебя!
Я продолжаю бить парня по каменной груди, но силы постепенно кончаются. Редкие прохожие обходят нас стороной, но я не замечаю их. Я вижу только его — своего палача. Он испортил мне всю жизнь. И продолжает её портить по сей день. В эту самую минуту. В эту секунду. И я не могу от него никуда деться. Не могу скрыться. Он не даёт мне и глотка свободы, не оставляет в покое.
— Ты можешь… просто… оставить меня в покое?! — Делаю судорожный вдох между всхлипами. — Пожалуйста! Пожалуйста… — Я поднимаю на него заплаканный, умоляющий взгляд. Смотрю снизу вверх.
Не знаю, чего я жду от Глеба, но чего-то жду. Замираю в ожидании.
Что-то мелькает в глазах Соколовского. Что-то, что я не в силах разобрать. Его лицо кривится в болезненной гримасе, словно ему тяжело видеть мои слёзы. Но это бред. А затем в одну секунду это выражение исчезает с его лица, будто его никогда и не существовало. Будто мне привиделось.
— Нет, — отвечает он твёрдо. Даже зло.
И хватает меня за плечи. Припечатывает к своей груди так сильно, что у меня весь воздух вышибает из лёгких. Сжимает в объятиях. Но опомнившись, всё же ослабляет немного хватку, и я делаю такой желанный вздох. И разражаюсь новой порцией слёз.
Стою в его объятиях и даже не пытаюсь вырваться. Сил моих больше нет.
— Дурочка, — неожиданно хрипит брюнет. Его ручища ложится мне на макушку и начинает осторожно гладить по волосам. — Прекрати реветь. Весь макияж вон поплыл. Прохожих распугала.
Он говорит всё в той же своей идиотской манере, но его слова не звучат злобно или с примесью ненависти или раздражения, как это обычно бывает. Скорее, утешающе. Но, должно быть, я сошла с ума. Или он сошёл с ума. Одно из двух. Потому что так не бывает.
Глеб Соколовский, которого я знаю, никогда бы так не поступил. Он бы продолжал глумиться. Добил бы. Но никак не стоял бы со мной посреди тротуара, обнимая и поглаживая по голове, чтобы утешить.
Истерика потихоньку сходит на нет. Слёзы кончаются. Тепло парня и его запах действуют на меня до странного успокаивающе. И я ловлю себя на том, что уже сама прижимаюсь к мажору, в поисках большей ласки и утешения.
Осознание этого обухом ударяет по голове.
Что с нами происходит?
Глеб что-то улавливает в моём взгляде. Первым понимает. И не даёт мне додумать мысль, оформить её в нечто целостное, произнося:
— Пошли, до дома довезу. А то, смотрю, у тебя память, как у рыбки — три секунды. Уже забыла, что вчера произошло…
И, не давая мне вставить и слова, берёт за руку и тянет за собой в сторону университетской парковки, пользуясь моей растерянностью. Весь путь у нас занимает около двух минут. Мы идём вдоль полупустой в это время стоянки до тех пор, пока не останавливаемся у машины, название которой знаю даже я, хотя вообще в них не разбираюсь.
 
— У тебя есть машина? — Только и могу выдавить из себя, поражённо глядя на серебристый Порше.
В старшей школе у него не было машины по понятным причинам — возраст. Теперь же он студент первого курса. Летом Глебу исполнилось восемнадцать. И у него есть права, судя по всему.
Права и дорогущая машина.
Даже для Соколовского это слишком круто. Не успел выпуститься из школы и на тебе, сынок, автомобиль, на которую одна запчасть стоит, как полквартиры в средней черте города.
— Подарок отца на выпускной, — подтверждает мои мысли брюнет. Выпускает мою руку из своего захвата, затем достаёт из кармана ключи и нажимает на кнопку брелка, открывая машину. Обходит её и распахивает дверь с пассажирской стороны. — Прошу. — Кивает мне приглашающим жестом. — Только не привыкай.
Я неловко мнусь на месте, сомневаясь, стоит ли садиться в машину к своему злейшему врагу. Но перед глазами проносится картина, где этот «злейший враг» спасает меня от дворовой шпаны. Чаша весов перевешивает в пользу брюнета. Я решительно шагаю вперёд, и осторожно усаживаюсь внутрь Порше, стараясь ничего не задеть и не поцарапать.
Глеб, замечая это, давится смешком, но ничего не говорит. Обходит машину и садится на водительское место. В то время как я прижимаю сумку к груди в защитном жесте и прячу нос в вороте джинсовки.
Последнее, что мне сейчас хочется — общаться с Соколовским. Особенно после того, что произошло возле университета. Особенно ощущая, как после слёз моё лицо горит и, вероятно, некрасиво распухает, отекая. Особенно, чувствуя на себе его тяжёлый взгляд.
Порше мягко урчит, заводясь. Глеб трогается с места и на удивление профессионально выруливает с парковки на проезжую часть. Пока наблюдаю за проезжающими машинами через лобовое стекло, успеваю удивиться тому, насколько аккуратно водит Соколовский. Мне почему-то казалось, что он будет гонять, как долбанный шумахер.
— Долго будешь прятаться? — Подначивает парень, и тянется, включая магнитолу. По салону разливается тихая, ненавязчивая музыка в стиле «wave».
На улице окончательно вечереет. Вдоль трассы загораются огни, освещая нам путь. Мне не хочется отвечать, поэтому я делаю вид, что уснула. А сама, прячась за волосами, украдкой наблюдаю за мелькающими мимо неоновыми вывесками и огнями ночного города.
Глебу нельзя отвлекаться от дороги, потому что вечером очень оживлённое движение, как оказалось, поэтому он лишь шумно вдыхает и выдыхает, так и не дождавшись ответа.
Едем мы, по моим ощущениям, долго. Всё из-за пробки на съезде с главной трассы. В ней мы простояли, минимум, полчаса. За которые я и вправду успела задремать. Прошлой ночью плохо спалось из-за всего того, что случилось, и поэтому усталость внесла свои коррективы в моё состояние.
— Приехали, — басит парень.
Голос вырывает из дрёмы. Я пугаюсь и роняю сумку, не сразу понимая, где и с кем нахожусь. Проснувшийся мозг быстро подкидывает мне картинки-воспоминания, которые восстанавливают события.
— Уже?
Оглядываюсь. Глеб каким-то чудом умудрился заехать прямо во двор. К самому подъезду.
— Не «уже», — кривится мажор, — а только! Ну, и пробки были на пути в ваше захолустье. Да я на бензин потратил больше, чем если бы дал тебе денег на такси.
— Так дал бы на такси, я не просила везти меня, — огрызаюсь я и сильно сжимаю веки. Они болят после слёз, да и лицо горит. Надо умыться холодной водой.
Я смотрю на парня. Его желваки играют, губы сжаты в тонкую линию. Руки с силой впиваются в руль. Так, что видна каждая костяшка, несмотря на то, что в салоне света недостаточно.
— Не за что, — выплёвывает брюнет.
А затем нагибается в мою сторону, поднимает упавшую на пол сумку и ставит мне её колени. Я в последний момент успеваю вжаться в кресло, чтобы он не коснулся меня. Но мажор не спешит отстраняться. Вместо этого он яростно обхватывает пальцами мой подбородок и заставляет посмотреть на него.