Наследница солёной воды (ЛП)

Рамзес взглянул на своё запястье, ласковая улыбка разгладила усталые морщинки вокруг глаз.
— И да, и нет. Финн сделал их, когда был мальчиком… Он заметил, что у меня есть плохая привычка опаздывать, куда бы я ни пошёл. Он подумал, что носить время с собой может быть мне полезно.
— Он был прав?
Ещё одна улыбка, чуть более весёлая, и внезапно она смогла увидеть в нём пару сыновей: умную сторону Финна и мягкую сторону Каллиаса.
— К сожалению, нет. Всё, что они на самом деле делают, это говорят мне, что я опаздываю.
Ей удалось выдавить раздражённый смешок из её застрявшего горла, несмотря на нервы, дискомфорт и фантомную боль.
— Я просто…
Просто что? Следовала по следу дыма в комнату, которую она почти узнала? Обводя пальцами старые картины, чтобы увидеть, помнят ли они, как создавали очертания? Будучи полной и абсолютной катастрофой шпиона?
— Хотела бы зайти внутрь? — предложил он, избавляя её от необходимости искать конец своей реплике.
Желание войти было чересчур сильным. И она кивнула.
— Если можно.
— Конечно, всё в порядке. Это твоё.
Но он всё ещё колебался, уставившись на ручку, как будто не мог до конца вспомнить, как её повернуть. Затем он поймал её пристальный взгляд, его рот искривился, преобразившись с нерешительной гримасы на застенчивую улыбку. Его карие глаза смягчились, и он признался:
— Никто из нас не был в этой комнате довольно долгое время.
— Потеряли ключ? — легкомысленно спросила она, но шутка показалась ей неудачной.
Её остроумные замечания здесь неуместны. Не с ним.
Его горло дрогнуло, и что-то в его взгляде потускнело. Он не ответил, просто повернул ручку и позволил двери распахнуться.
Что-то очень холодное скользнуло по крови Сорен, когда она сделала шаг вперёд — словно призрак прошёл в противоположную сторону, мимо неё, сквозь неё, оставляя влажный холод могилы сквозь её кости.
«Это не комната», — подумала она, переступая порог.
Это гробница.
Паутина свисала со всех углов: со смехотворно большой кровати с балдахином, придвинутой к левой стене, с ярко-розовых занавесок, закрывающих огромное окно, и с плюшевого узорчатого подоконника на центральной стене, с туалетного столика из золота и слоновой кости справа. На полу были разбросаны куклы и игровая одежда, как будто маленькая девочка, которая провела здесь свои дни, исчезла в середине путешествия в своё воображение, став грёзами о самой себе наяву. Справа и слева от комнаты были две двери — в ванную и гардеробную, как она догадалась.
Сорен наклонилась и подняла одну из фарфоровых кукол, её тёмно-каштановые волосы были неровно подстрижены, накрашенное лицо наполовину стёрто, на платье были пятна, похожие на шоколад.
Из её груди вырвался визг, и она выхватила свою куклу из рук брата, прижимая её к себе, сжимая в кулаке её испорченные волосы.
— Финн, ты сделал её уродливой! Мне это нравится!
Она пальцами коснулась щетинистых кончиков волос куклы, в её глаза вонзились горячие булавочные уколы. Боги, у неё раскалывалась голова.
Рамзес стоял на страже сразу за дверью, как будто ему поистине было невыносимо последовать за ней внутрь. Он прислонился плечом к дверному косяку, его глаза следили за каждым её шагом, за каждым вздохом.
— Ты вообще это помнишь?
Она покачала головой, крепче прижимая к себе куклу.
— Нет.
«Да. Может быть. Я не знаю».
Его следующий вопрос был ещё мягче, ещё более нерешительным:
— А что ты помнишь?
Так много. Недостаточно. Ничего полезного.
— Кабинет моего отца, — сказала она, проводя большим пальцем по меловому лицу куклы, её мозолистая кожа находила его каким-то шероховатым и мягким одновременно. — Это было до празднования моего дня рождения, мне кажется. Много букв. У меня чернила в косах. И я… Я помню… ярмарку. Или фестиваль. Играю в прятки с моими братьями.
Он издал тихий звук, нечто среднее между вздохом и гудением.
— Ты ещё не готова в это поверить, не так ли?
Значит, он не упустил из виду, как она тщательно подстраховалась.
 
— Без обид, но до прошлой недели вы все были ничем иным, как безликими врагами, пытавшимися положить конец моему дому ради принцессы, которую убил давно умерший король. Я не уверена, на что вы пойдёте, чтобы наконец-то победить.
— Конечно, нет. И ты не должна.
— Слушай, ты не собираешься убеждать… подожди, что?
Рамзес приблизился к ней, осторожно ступая по деревянному полу, как будто это могло обжечь его. Он подошёл к ней, протягивая руку в безмолвной просьбе. Она медленно протянула ему куклу.
Боги, чем дольше она смотрела на него, тем труднее было притворяться, что она его не знает. Она знала это выражение его лица, складку между бровями, которая появлялась только тогда, когда он был напряжён или грустил, это единственное пятнышко на его бороде, которое не зарастало щетиной долго, в отличие от остальной части лица.
Это было нечестно. Какую бы жестокую шутку ни сыграли с ней боги, она хотела, чтобы это закончилось. Сейчас.
— Сорен… Это твоё имя, не так ли? То, которое они тебе дали.
Она кивнула, одним движением головы, не желая заходить дальше этого, неуверенная в том, что он собирался сказать.
Рамзес изучал куклу, проводя пальцами по её волосам с душераздирающей нежностью.
— Это была твоя любимая. Ты назвала её принцессой Цветочных лепестков.
— Очевидно, я всегда была творческим гением.
Из него вырвался смех, звучащий непривычно.
— Вообще-то, была. Ты и Финн… вы двое были вызовом. Но нам это нравилось, знаешь. Каждую секунду.
Наконец он встретился с ней взглядом, карие глаза были серьёзными, искренними, и она не увидела в них ни следа обмана. Никакой лжи. Никакой хитрости. Так отличается от своего младшего сына, от своей королевы.
— Я буду называть тебя Сорен, если тебе так удобнее. Пока ты не будешь готова поверить в это… если ты когда-нибудь будешь готова. Ты здесь в безопасности, столько, сколько потребуется, столько, сколько тебе нужно. Мы не ожидаем, что это будет быстро — ни я, ни ты… ни Адриата.
Её кулак сжался при звуке имени королевы. Она не была уверена, что сможет снова оказаться с ней в одной комнате.
— Я не уверена, что Адриата согласится.
Рамзес поморщился.
— Ты понятия не имеешь, как твоя потеря сломила её. Как сильно изменила её.
— У меня есть кое-какое понимание. Она выместила это в десятикратном размере на моих людях.
— Вина лежит не только на ней. Ваша королева тоже не невинна.
Сорен стиснула зубы.
— Она предложила мирные переговоры, когда умер её отец. Восемь лет назад. Вы их отвергли.
Глаза Рамзеса прояснились, и он отложил куклу в сторону, скрестив руки на груди.
— Мы их не отвергали. Мы отправили Джерихо, чтобы обменяться. Эскорт, посланный вашими людьми, напал на неё и её сопровождающих. Она была единственной, кто сбежал.
Любой самодовольный, самоуверенный аргумент иссяк на языке Сорен.
— Это неправда. Всё было не так.
— Спроси Джерихо. Она едва выжила.
Наконец, в глазах короля вспыхнула частичка того атласского гнева, но с ним всё было иначе, спокойнее. Скорее кипение, чем пламя.
— Мы были готовы простить королеву, которая была всего лишь принцессой, когда её отец начал свою войну с нами. Мы не желаем иметь дело с королевой, которая пыталась лишить нас ещё одной дочери, независимо от того, в каком отчаянии она сейчас находится. Она отказалась от этого шанса.
Сорен думала, что эмоции в глазах Джерихо были просто результатом того, что мягкосердечная принцесса боялась королевства, против которого они сражались. Но либо Атлас был очень опытен в том, чтобы штамповать ложь за ложью, либо часть этого должна была быть правдой.
Если не всё из этого.
— Значит, у тебя только одна сторона истории, — наконец сказала Сорен. — Ты не знаешь, что произошло. Всё, что у тебя есть, это слова Джерихо.