Цесаревич Вася (СИ)

— Как на морском дне замёрз, Павел Алексеевич, — Вася поддержал игру ротного, хотя и не понял её смысл. — Думал не дойду эти триста метров, околею по дороге. Не возражаете, если куртку пока оставлю?
— Да ради бога! Господа, налейте чаю подпоручику.
— С ромом? — уточнил командир четвёртого взвода, ещё при погрузке в Гатчине бросавший на Василия неприязненные взгляды. — Рекомендую как лучшее средство от простуды, куда как лучше привычного вам молока.
А вот это было уже почти оскорблением. На самой грани. Васю пробуют на слабину, предлагая или показать зубы, или стать мальчиком для битья. В моральном, разумеется, смысле — цветущее когда-то буйным цветом цукачество в русской императорской армии во время прошлой войны сошло на нет, а после Великой Октябрьской Реставрации его душили жёстко и целенаправленно. Но кто же откажется поточить острые когти о новичка? Военный человек, особенно офицер, он животное хищное с природной тягой выстраивать иерархию.
А раз так, то почему бы не поучаствовать в этом увлекательном занятии?
— Вы правы, ваше благородие, можно и молока, — Вася с преувеличенной доброжелательностью улыбнулся прапорщику со значком парашютиста-спортсмена. — Распорядитесь, чтоб вскипятили. И мёда две ложки.
Какой-то офицер из нижегородских драгун жизнерадостно заржал, а прапорщик сделал следующий выпад:
— Увы, юноша, мы не рассчитывали на детское меню и не запаслись молоком. Боевые офицеры, знаете ли, предпочитают крепкие напитки.
— Конечно же знаю. Но вы не переживайте, когда-нибудь и вы попробуете эти напитки.
Мощный моральный удар потряс оппонента, но он не сдался и попытался снова перейти в наступление: 
— Но если чай с ромом не пьёте, то хотя бы в карты играете? Неужели ваша матушка настолько строга, что до сих пор вам этого не позволяет?
Вот тут Красный не знал что ответить. Император Иосиф Первый плохо относился к азартным играм, так что карты в семье не приветствовались. Не умел Вася играть в карты, и на умение капитана Родионова тоже не стоило рассчитывать — вряд ли господа офицеры режутся в подкидного, буру, сику или двадцать одно, популярные у воспитанников детских домов.
— Никаких карт до взлёта! — решительно заявил командир роты. — Чёрт побери, да принесите же подпоручику чаю!
Василий кивнул с благодарностью, и вдруг услышал в собственной голове голос, говоривший на английском языке с ирландским выговором:
«- Парень, давай хорошенько вздуем этого хлыща!»
«- Ты кто? Да и бить сослуживцу морду как-то…»
Перед Васей появилась прозрачная фигура типичного ирландца. Рыжий, нагло ухмыляющийся щербатым ртом, небритый, в зелёном котелке на голове и с элегантной тяжёлой тростью в руке.
«- Да мы тут практически все Патрики. Ты тоже так зови. И кто говорит про вульгарный мордобой? Мы будем играть в карты!»
Кажется, никто кроме Красного этого ирландца не видел. Да не кажется, а так оно и есть! Все смотрят с любопытством и ожиданием, но не на привидение, а на самого Василия.
«- А мы умеем играть?»
«- Обижаешь, патрон!»
И тут Вася его вспомнил. Это один из тех двух с половиной тысяч, что приходили к нему в бреду после взрыва бомбы сумасшедшей террористки. Как его там… нет, точно не Патрик. Да и неважно как зовут, а важно то, что при жизни ирландец был профессиональным шулером, попавшим на жертвенник английских некромантов-вивисекторов после того, как зарвался и хапнул не по чину. Нельзя выигрывать у герцогов, поставивших на кон фамильный замок и молодую жену!
«- Мухлевать будем?»
«- Зачем?» — удивился ирландец, и рядом с ним появились ещё три привидения, на этот раз китайского происхождения. — «Рекомендую братьев Ли, патрон! Лучший притон во всём Гонконге — опиум, скупка краденого, азартные игры, работорговля, шпионах на любую страну.»
Китайцы церемонно и молча поклонились. Кажется, разговорчивость не входила в число их недостатков.
«- Погодите, но мне казалось, что ваши души…»
«- Ушли на перерождение, да.» — согласился ирландец. — «Но наша память — их прощальный подарок. Ну что, патрон, играть будем?»
 
«- А давай!» — мысленно согласился Красный, и добавил вслух, обращаясь к Ротмистрову. — Павел Алексеевич, почему бы в самом деле не расписать пулю?
— Мы играем на деньги! — вскинул голову прапорщик.
— Так я и не предлагаю на фантики или щелбаны. По десяти копеек за вист, а?
Капитан Ротмистров буквально наслаждался тихим зрелищем красивой игры, и размышлял о том, что юный подпоручик явно не тот, за кого себя выдаёт. Кстати, за кого он себя выдаёт? Да чёрт его знает, но разве может мальчишка четырнадцати лет за несколько часов оставить прапорщика Куликовского без жалованья на двенадцать лет вперёд?
И всё это с невозмутимым лицом, лишь однажды позволил себе улыбнуться, когда командир нижегородских драгун спросил у прапорщика:
— Апполинарий Григорьевич, у вас имение есть?
— Нет, только дом в Петербурге.
— Жаль… А то бы можно было паровоз в качестве памятника поставить.
— Какой паровоз?
— Тот, что на мизере словлен.
А как подпоручик колоду тасует? Просто песня!
Между тем самого Василия такая виртуозная работа с картами не радовала. Умение умением, но пальцы не привыкли, и несколько раз он с трудом сдерживался, чтобы не показать боль от выворачиваемых под немыслимыми углами суставах. Нет, профессия каталы точно не его призвание.
Зато забавно наблюдать, как призраки-китайцы, растекаясь по столу тонкой плёнкой, заглядывают в чужие карты. И на прапорщика смотреть тоже забавно, особенно в самом начале игры, когда Красный всё же снял куртку, представив на всеобщее обозрение орденские планки и нашивку за ранение. Особую пикантность добавлял орден Священного Сокровища, по традиции Российской Империи вручавшийся за выдающиеся успехи в обеспечении государственной безопасности. 
Третий из играющих, командир нижегородских драгун, поглядывает на эту награду, но вопросов не задаёт из опасения получить правдивый ответ. Тут дело такое…
А прапорщик поглядывает на канделябр — всё же традиции карточных игр в гвардии нерушимы, и даже в дирижабле играют при свечах. Ещё канделябром принято бить по лицу пойманных за руку шулеров. Вот он и опасается, так как Вася заметил попытку подсмотреть карты при сдаче с помощью полированного портсигара. Детский лепет, ей богу! Когда гора выше Эвереста, хоть лбом в стену колотить, всё равно не поможет.
***Автор не даёт толкование терминов преферанса, так как на сюжет они не влияют***.
— Разрешите папироску, Апполинарий Григорьевич? — видимо ротмистр Жуков тоже обратил внимание на нехитрую уловку прапорщика, но не стал поднимать шум. — Ага, спасибо! И Василия Иосифовича угостите.
— Благодарю, Георгий Константинович, но мне матушка курить запрещает, — отказался Вася, и подвинул портсигар поближе к канделябру.
— Строга?
— Не то слово! Даже за карточную игру может без сладкого оставить.
— Это жестоко, Василий Иосифович, — в глазах ротмистра плясали смешинки. — И как вы выходите из положения?
— Всегда находятся добрые люди, готовые профинансировать мой поход к кондитеру. Не так ли, Апполинарий Григорьевич?
Прапорщик открыл рот, чтобы ответить что-нибудь едкое и оскорбительное, но Георгий Константинович побарабанил пальцами по серебряному портсигару и как бы невзначай поправил свечу в канделябре. Потом потянулся с усталым видом:
— Время, господа. Заканчиваем?
— Заканчиваем, — согласился Вася. — Я ведь до сих пор не пил чай, а матушка настоятельно требует…
— Матушка плохого не насоветует, Василий Иосифович.
— Я тоже так думаю, Георгий Константинович.
Ротмистров ошибся в пессимистических прогнозах — прапорщик Куликовский проиграл жалование не за двенадцать лет, а всего лишь за два года. А вот подпоручик Красный удивил. Он не отказался от выигрыша, но потребовал внести его в ротную кассу для поощрения нижних чинов, что непременно отличатся в предстоящих боях. Прапорщика такое требование более чем устроило, так как щадило размазанное по ломберному столу самолюбие. Благодарный Апполинарий Григорьевич до того расчувствовался, что подарил подпоручику свой портсигар вместе с папиросами. Роскошный подарок, что и говорить! Правда, при этом почему-то весьма нервно поглядывал на канделябр.