"Фантастика 2023-146". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)

Матрос надвинулся на него, впился взглядом. Мужчина поневоле стал отступать назад, пока не уперся в стену. Пятиться дальше было уже некуда. Может, и можно было попытаться прорваться к двери и вырваться на перрон. Там тоже ждала охрана, однако даже самый хлипкий шанс лучше никакого.
Здесь никаких шансов не было.
Неясно, понимал ли это мужчина, или ему было легче надеяться на чудо, чем решиться на поступок.
Горобец приблизился вплотную. Он внимательно разглядывал каждую черточку на лице жертвы, каждую капельку пота. Под этим пристальным взглядом мужчина стал судорожно дышать. Хлипкий вздох, прерывистый выдох, повисшая долгая пауза и опять.
Вдруг мужчина издал протяжный стон, словно у него кто-то стал тянуть жилы. Это был именно стон боли, причем боли почти нестерпимой, безжалостной, от которой нет спасения.
И крик, животный крик мучаемого существа, которое даже не в силах защищаться.
Пот по лицу мужчины катился градом, на лице не осталось ни кровинки, только теперь он был словно парализован и шевельнуться не мог. Он не мог даже отвести взгляда от своего мучителя. Хотел, но не мог.
Снова стон. К поту присоединилась тоненькая полоска крови из прокушенной губы. Она особенно выделялась на фоне мертвенной бледности лица. Красное на белом.
Чуть в сторонке Григорий деловито закурил папиросу. Он-то не раз был свидетелем подобных забав матроса и уже не испытывал прежнего интереса к бесконтактной пытке. А раздающиеся вперемежку крики и стоны вообще оставляли его равнодушным. Вот если бы кто-нибудь корчился от рук Григория, тогда да. Тогда звуки могли бы доставить удовольствие.
Сейчас же была забава матроса. Мужчина принялся извиваться, выламываться, не переходя при этом некоторых границ, будто был связан невидимыми путами. Он бился, и это битье постепенно превращалось в агонию.
Закончилось все резко. Мужчина издал последний, совсем уже слабый стон и вдруг повалился безвольным мешком.
Матрос оторвал от него взгляд и повернулся к Григорию.
Вид у матроса был настолько страшен, что дрогнул даже его помощник. Что-то зловеще-демоническое и одновременно с тем безумное было не только в глазах, но и в каждой черточке вытянутого лица. У Григория возникло чувство, что следующей жертвой рискует стать он. Не за какую-то вольную или невольную вину. Просто потому, что Горобцу сейчас нужны жертвы.
Возможно, так бы оно и было. Вид чужих мучений действовал на Федьку посильнее водки и кокаина. Он наливался силой, той, что покидала людские тела, и эта сила распирала его, бушевала, затуманивала сознание.
Одних людей смертельная опасность обездвиживает, делает покорными, другим придает энергии. К счастью для себя, Григорий был из последних.
В два стремительных прыжка он оказался у двери, рванул ее и повелительно рыкнул:
– Давай!
Охрана, стоявшая около подвернувшихся под руку обывателей, замешкалась. Тогда Гришка выпрыгнул наружу, подхватил оказавшуюся к нему ближайшей молоденькую девицу и мощным броском забросил в вагон.
Пронесло!
Хотелось перевести дух, только задерживаться не годилось.
Григорий быстро, хотя уже не прежней стрелой, поднялся в пыточную и захлопнул дверь. Не всем положено видеть, что тут порою творится. Не всем.
Видеть – не видели, зато слухи ходили разные. Не менее жуткие, чем действительность.
Влетевшая в вагон девушка упала прямо на разрубленную половину первого мужика, дико вскрикнула и подскочила. Ее платье, простенькое, но все же выдававшее в ней не крестьянку, а дочку какого-нибудь мещанина, перепачкалось кровью, и та же чужая кровь оставила следы на щеке, руках и сплетенных в косу волосах.
– Гы! – осклабился матрос, произнося междометие, словно слово.
Пальцы его опущенных рук пошевеливались, а в глазах сверкало лихорадочное возбуждение. Валяющиеся трупы словно дополняли портрет матроса.
Несчастная девушка затравленно посмотрела по сторонам. Спасения не было. Дверь закрыта, на пути к ней стоит здоровенный амбал Гриша. Сабля на его боку напоминает о судьбе как минимум одной недавней жертвы.
 
А может, всех жертв?
Девица не присматривалась, от чего умерли другие. С нее хватило невольных объятий с куском окровавленного мяса. Наверняка и другие, заведенные в вагон, выглядят не лучше. Да и куда переживать о судьбе чужих, когда своя находится под угрозой!
Вот сейчас здоровяк извлечет свою саблю, и остро отточенная сталь резкой болью пройдет через тело…
Не извлек. Он вообще стоял неподвижно. Лишь перекрывал выход да с недобрым интересом переводил взгляд с пятящейся девушки на того, в бушлате, и обратно.
Два звука раздались практически одновременно: тихое обреченное поскуливание девушки и такое же негромкое утробно-звериное рычание Горобца.
Федор сделал шаг в сторону жертвы. Той было уже некуда отступать. Сзади была вагонная стенка, впереди – лютая смерть, явившаяся в образе матроса с безумным огоньком в глазах.
Но оставался еще один шанс. Страшный, неприятный, навевающий страх. Однако только он еще сулил какие-то надежды на спасение.
– Нет. Не убивайте, – голос сел до шепота, а дрожащие пальцы сами стали суетливо расстегивать крючки на одежде.
Получалось неловко, стыдно. Одежда словно поставила цель выполнить одну из своих функций: защитить от нескромных глаз нежное девичье тело.
Рукава неожиданно стали тоньше рук, отдирались как собственная кожа, подол путался, стал тяжелым, словно был сделан из железа, голова неожиданно увеличилась в размерах, стала больше тела и не позволяла стянуть платье через верх, в то время как расширившиеся бедра служили преградой для снятия вниз…
Следовало спешить, чтобы похоть восторжествовала перед жаждой крови, только, как часто бывает при спешке, на деле все было еще медленнее.
– Не убивайте…
Девушка наконец избавилась от одежды и теперь стояла с покрасневшим от стыда, страха и волнения лицом. Беззащитно-голая, даже не пытавшаяся прикрыться, ибо только в наготе заключалась последняя крохотная надежда…
О том, что похоть может быть связана с так пугающей ее жаждой убийства, как-то не подумалось.
На лице Григория появилась похабненькая усмешка. Не очень-то и хотелось, но почему бы не позабавиться с красоткой, прежде чем она покинет этот мир? Еще лучше – чтобы она покинула мир в самом процессе. Есть и такие способы. Разодрать в определенных местах, а то и вскрыть живот, словно консервную банку…
Матросу было наплевать, о чем думает его приятель. Он сделал еще один шаг, вскинул на девушку глаза, и в них проступил мрак грядущего небытия.
С животным криком девушка скорчилась, обхватила руками низ живота, повалилась на посыпанный песком пол вагона. Обрушившаяся невесть откуда боль показалась запредельной, невыносимой, сводящей с ума. Показалось, сильнее быть не может, некуда сильнее, оказалось же…
Горобец небрежно поддел ногой девичью голову, чуть повернул ее так, чтобы заглянуть в глаза, и новая волна еще более жуткой боли пронзила несчастную жертву.
Боль терзала, разрывала тело изнутри, сжигала его незримым огнем. И не спастись, не защититься, разве что умереть или хотя бы уйти в беспамятство…
Последнее чуть было не удалось, но пристальный взгляд Горобца сумел удержать сознание девушки.
Чего удумала! Уйти раньше времени! Это только ему решать!
Обнаженное тело то дергалось, то трепыхало, то застывало на короткий миг. Стоны переходили в вскрикивания, те – в молчание. Тогда, когда от боли перехватывало дыхание.
Завись все исключительно от Горобца, он бы наслаждался забавой до бесконечности.
Увы! Вытаращенные глаза девушки стали стекленеть, а подергивание тела было сродни таковому же у мертвой лягушки, терзаемой током.
На этот раз Григорий предусмотрительно поджидал момент, так сказать, отлета души из тела. Он уже понял, что сегодня атаман нуждается в особо крепкой подпитке, и больше не хотел рисковать и оказаться в числе случайных жертв.
– Давай!