Кукла-талисман

– Креветки тоже иногда рвутся в драконы, – остроумие старшего дознавателя задушило веселье на корню. Было ясно, кто здесь эта самонадеянная креветка, и ладно еще, что не лапша. – Фудо-сан, места проживания первых двух женщин были установлены? Или это одна и та же красотка? Один и тот же дом?
Архиварус разлил саке в пустые чашки. Мне, опять же, чисто для вида. Ну и пусть! Не больно-то хотелось.
– Кажется, в архиве сведений об этих жилищах не сохранилось. Увы, Сэки-сан. Я подозреваю, что проверка не проводилась. Или проводилась, но результат не был подан в письменном виде.
Брови Сэки Осаму сошлись на переносице:
– Кто проводил дознание?
– В обоих случаях – господин Абэ.
Фудо вздохнул и уточнил:
– Покойный господин Абэ.
Дознаватель Абэ скончался в конце зимы. Я не был с ним близко знаком, да и никто, по-моему, не был. Сухой, замкнутый человек, Абэ держался особняком. В памяти остался только его кашель – сперва ты слышал этот кашель, а потом уже видел, как из-за поворота коридора выходит дознаватель: бледный как призрак, а на щеках цветут розы болезненного румянца. Шептались, что зимы он не переживет, так и случилось. Деньги на погребальные обряды Сэки Осаму выделил из средств управы, что само по себе было делом невероятным. Семью Абэ не без оснований считали состоятельной, в пожертвованиях они не нуждались. Вдова отказывалась, но старший дознаватель настоял. Кажется, он с большим уважением относился к покойному сослуживцу.
Обряды провел лично Иссэн Содзю, настоятель храма Вакаикуса, и это тоже говорило о значительности усопшего.
Многие не пережили зиму: лютую, морозную, ветреную. Холод убивал человека за человеком, собирая урожай мертвецов прямо на улицах. Трупожоги с ног сбились, стаскивая окоченевшие, твердые как бревна тела для костра. По большей части умирали дети; наш дом беда тоже не обошла. Скончался мой маленький брат Мигеру: захворал и сгорел в три дня. «Хорошее имя, – помнится, сказал настоятель Иссэн, когда я назвал ему имя ребенка. – Сильное.» И спросил: «Вы будете его менять в день совершеннолетия?» Я тогда ответил: «Мы оставим это имя как взрослое.» Я не знал, что до взрослого имени Мигеру-второй не доживет.
Я потерял их обоих: слугу, которому был обязан жизнью, и брата, которого едва успел узнать. Родители мои перенесли утрату со сдержанностью, достойной семьи самурая. Но я слышал ночами, как отец стонет во сне, а может, не во сне, выказывая унизительную слабость. Матушка, напротив, вела себя так, словно ничего не случилось. Я старался не встречаться с ней взглядами, понимая, чего ей стоит держать глаза сухими и хлопотать по хозяйству, делая вид, что от позднего ребенка не осталось даже воспоминаний. Таким поведением матушка старалась поддержать отца, хорошо зная, кто на самом деле прячется под личиной ее мужа, человека сурового и молчаливого.
Она старалась, но получалось плохо.
Верно сказано: «Муж с женой должны быть подобны руке и глазам: когда руке больно – глаза плачут, а когда глаза плачут – руки вытирают слезы.»
– Значит, Абэ, – голос Сэки Осаму прервал мои грустные мысли. – Окада-сан, не подскажете ли: во время тех расследований господин Абэ встречался с настоятелем Иссэном? Фудо-сан, вас я тоже спрашиваю.
Хватит, велел я себе. Горе, как рваное платье, надо оставлять дома.
– Кажется, да, – откликнулся секретарь.
– Да, – согласился Фудо. – Он говорил мне о намерении посетить Вакаикуса. Но я не знаю, связано ли это с теми фуккацу.
Окада кивнул:
– И я не знаю.
– Третий случай, – задумчиво произнес старший дознаватель. – Первыми двумя занимался Абэ. Он мертв. И вот теперь вы, Окада-сан, послали третьего перерожденца к дознавателю Рэйдену. Случайность?
– Случайность, – подтвердил Окада. – Совпадение.
– Случайностей не бывает, – возразил архивариус. – Совпадения – знаки, которые нам посылает судьба. Не так ли, Сэки-сан?
Я вздрогнул. Ледяные мурашки посыпались по спине от затылка до копчика. Только что Фудо повторил слова Одзаки Хэруо, человека, задушенного в доме, где никто не жил уже второй год.
 
– Выпьем, – предложил господин Сэки.
Объявить, за что мы пьем, он и не подумал.
Мы подняли чашки, держа их церемонно, обеими руками. Старший дознаватель, архивариус, секретарь – они смотрели на меня поверх своих чашек. Их взгляды… Не знаю почему, но мне вспомнились погребальные обряды. Чахоточный Абэ умер зимой, но осень – тоже удачное время для кончины. Если что, вряд ли Сэки Осаму выделит для моего погребения средства из казны.
Точно не выделит: кто я такой?
 
4
 
«А что, господин? И ничего особенного!»
 
Старуха не солгала: баня действительно располагалась близ Ятагарасубаси – Большого Вороньего моста. Столбы в начале и конце моста были украшены изображениями трехлапого ворона – небесного проводника, посланного к императору Дзимму с целью даровать владыке победу. Случилось это давно и, разумеется, не в наших краях, но всякий раз, шагая по мосту, я чувствовал, что тоже имею какое-то отношение к возвышенной старине.
Глупости, конечно.
Мост часто ремонтировали, еще чаще ремонт шел насмарку, требуя нового. Чтобы ходить здесь с удобством, и впрямь надо было иметь три ноги, как у Большого Ворона. Пальцы тоже не повредят – держаться за перила.
Крыша бани, сделанная в китайском стиле, с высоким коньком и гнутыми карнизами, виднелась издалека. Это была совместная баня, для мужчин и женщин. Поговаривали, что к вечеру баня превращается в «мыльную страну», заведение особого рода, где молодые банщицы перед тем, как вступить с клиентом в плотскую связь, тщательно моют его горячей водой и растирают мочалкой.
Совместные бани с завидным постоянством запрещались указами сёгуна и распоряжениями правительства. Это случалось даже чаще, чем ремонт моста Ятагарасубаси. В народе такие указы звали «запретами на три дня». Имелось в виду, что первые три дня указ соблюдался со всей возможной строгостью, а на четвертый день местный чиновник, ведающий надзором за банями, получал «щегла в рукаве», то есть взятку – и все начинало работать, как раньше.
Мы с отцом ходили в баню подешевле, раздельную. Чтобы пар оставался в помещении, там не было окон, а входная дверь напоминала собачий лаз. Войти в эту дверь мы могли лишь согнувшись в три погибели, а войдя, справлялись с мытьем сами, без услуг банщиков.
Дверь бани у Вороньего моста – вернее, дверной проем, закрытый голубой занавеской – была выше моего роста. Над ней, прибитая к шесту, торчащему из стены, висела табличка с изображением лука и стрелы – иносказательно это значило «залезть в горячую воду». Слева от двери пара бамбуковых жердей отгораживала место наблюдателя. Отец рассказывал, когда-то тут сидел священник, молясь за посетителей, а теперь здесь просто взимали плату за вход. Сейчас место наблюдателя пустовало, но рядом стоял голый по пояс уборщик: отлынивал от работы, мерзавец, глазел на прохожих.
– Эй, ты! – я ухватил его за плечо. – Приведи сюда хозяина!
– Да на что вам хозяин, господин? – он ловко вывернулся, осклабился во весь щербатый рот. – Идемте, я вас проведу. Все сделаем в лучшем виде! Личный ящик для обуви и ценностей, под ключ…
Судя по гримасам уборщика, я бы поостерегся оставлять здесь ценности.
– Торюмон Рэйден, служба Карпа-и-Дракона! – рявкнул я так, что и Сэки Осаму бы обзавидовался. – Живо за хозяином, бездельник! Или устроить тебе головомойку?
Уборщик растворился так, словно был струйкой пара на ветру. Хозяин возник так, словно был голодным духом, а я – вкуснейшей из жертв.
 
– Господин, господин! – плотный, кругленький, он прыгал вокруг меня как мячик. – Клянусь, я ее установил! Можете проверить!
– Кого? – опешил я.
– Перегородку!
– Какую еще перегородку?
– Между женской и мужской половинами! Дощатую перегородку, вот такую – он показал рукой высоту злосчастной перегородки. – Все…
– В лучшем виде?