Невольница судьбы (СИ)

— Ты что, похитил девушку из правящей семьи? — вскинулся распорядитель.
— Это моя жена, — спокойно объяснил Сэтман. И откуда столько в нём выдержки?
Я ожидала, что разговор пойдёт по тому же пути, что и разговор с булочником, но тут он резко вильнул в сторону.
— Так это о вас меня предупредили посланники господина? — он явно имел ввиду Элуваруса и это меня насторожило. Вряд ли тот велел заботиться о нас. Но, похоже, зря я напряглась. Мужчина кивнул и заговорил вновь: — Я не могу поселить вас в благонравном районе. Пойдёте жить к таким же, как вы, изгоям. На условия проживания не жалуйтесь. Может, прежняя жизнь была куда приятнее нынешней, но надо привыкать к тому, что есть. Для тебя, — он кивнул Сэтману, — работу можно подыскать в каменоломнях. Все изгои трудятся в карьере, и выбирать не приходится. А вот для твоей жены работы нет. Её никуда не возьмут. Радуйтесь, что хоть для одного работу нашёл. Изгнанных никто не хочет нанимать. Все вы порочные.
Его слова больно задели самолюбие. Не знаю, как другие изгои, но мы с мужем не такие уж и порочные, чтобы тыкать нас носом в это неблагозвучное слово.
— Работа в карьере мне подойдёт, — сказал Сэтман и добавил: — А жену я всё равно не отпустил бы работать.
— Почему? — не сдержалась я. Что это за дискриминация?
Вместо Сэтмана ответил главный распорядитель:
— Потому что женщины-изгои выполняют самую грязную и отвратительную работу в городе. А раз твой муженёк отрёкся от своего рода, значит, чрезвычайно дорожит тобой, и не станет отправлять на тяжёлую работу.
От его слов мне стало не по себе. Значит, ему известны все детали нашего брака. Знает кто такой Сэтман и кто такая я. Только жаль, что я сама не знаю кто я в этом мире. По словам Элуваруса — порождение магии. По моему же мнению — камень на шее Сэтмана, тянущий его на дно.
— Но меня не страшат трудности! — вспылила я, метая молнии из-под ресниц. — Неужели не ясно, что я готова на всё, чтобы заработать деньги?
— Да? — глаза распорядителя сузились до щёлочек. — Сначала узнай, чем эти женщины зарабатывают, а потом говори, что на всё согласна.
Тут до меня дошло, что раз их не берут ни на какую работу, они вынуждены торговать своим телом. Эта мысль ввела меня в краску. Чтобы оправдать свои слова, внесла точность:
— Я имела ввиду — мыть полы в зажиточных домах, или убирать на улице.
Распорядитель сощурился ещё больше:
— Ни в один зажиточный дом не пустят изгнанницу. А на улице убирают более достойные люди.
Вот это да! Я даже недостойна убирать на улице? До этого думала, что дворник — грязная работа, за которую не каждый возьмётся. Оказывается, я сама ещё грязнее подобной работы.
— Давайте оставим эту тему, — заговорил Сэтман. — Вполне достаточно, что работать буду я.
По ехидце, скользнувшей по лицу распорядителя, поняла, что не всё так просто, как думает Сэтман. И не ошиблась.
— Плата за жильё высока, — отметил мужчина. — Так что на еду будет хватать с трудом.
— Мы разберёмся, — заверил его Сэтман с холодной сталью в голосе.
Распорядитель кивнул и начал что-то писать на клочке бумаги. Потом протянул Сэтману. Тот шагнул к нему и взял, с интересом изучая написанное.
— Все мужчины-изгои работают в каменоломнях, — для чего-то повторил он, будто с первого раза мы не уяснили. — Так что сегодня познакомишься с соседями и завтра вместе с ними пойдёшь на работу. Моё направление отдашь главному надсмотрщику.
Надсмотрщику? Меня аж передёрнуло от этого слова. Как в тюрьме, или у рабов. Впрочем, наше положение мало чем отличалось от их.
Сэтман кивнул, будто для него происходящее — норма жизни. Не знаю, что у него творилось в душе, но держался он молодцом. Мне бы такое самообладание!
— Найдёте пятьсот сорок восьмую улицу от городской башни. Там спросите Моллирса. Он покажет вашу комнату.
Замолчав, он тут же потерял к нам интерес, уставившись в тетрадь, которую читал, когда мы вошли.
Сэтман повёл меня прочь. И впрямь, чего стоять, если уже всё нам объяснили.
— Я должна буду найти работу, — тут же завелась я, как только мы оказались на улице.
 
— Единственное, что ты должна, так это не перечить мне, — бросил Сэтман. Видимо, моё рвение его не радовало. Он верил, что сможет обеспечить семью.
— Но ведь главный распорядитель сказал, что большая часть денег будет уходить на оплату жилья, — напомнила я, чтобы он не скидывал меня со счетов. Могу и пригодиться.
— Ирина, — он даже остановился и развернул меня к себе, — пойми же, наконец, что ты не сможешь найти работу. Или ты решила поменять свои ласки на кусок хлеба и кружку молока? Учти, брачные браслеты защитят тебя от посягательств мужчин. Но если ты сама кому-то позволишь овладеть тобой, то этот человек сможет в любой момент потребовать повторения, и не потерпит отказа. Браслеты тебя уже не смогу защитить от него.
Я часто заморгала. Как-то странно он рассуждал о супружеской измене. По мне, так более уместными были слова: «узнаю, что изменила, убью». Впрочем, и так понятно, что по голове не погладит за подобное. Да и вообще, с чего он взял, что я пойду на это? Даже разозлилась.
— Ты совсем с ума сошёл? — зашипела я не хуже гадюки. — Решил, что я смогу так низко опуститься?
Он печально посмотрел на меня и сказал:
— Те женщины, что раздвигают ноги перед торговцами, тоже не думали, что придётся делать это. На самом же деле, ниже изгоев нет никого. И продажа тела для многих — лучшее из зол.
Судорожно сглотнув, уставилась на мужа. Получается, что я ещё мечтать буду о том, чтобы кто-то согласился дать мне кусок хлеба после секса со мной? И я ещё должна буду умолять об этом? Ну уж нет! Такого точно не будет! Я сумею придумать, как заработать деньги. Но сейчас решила промолчать. Да и о чём говорить?
Увидев смирение в моих глазах, Сэтман снова повёл меня по улице. На душе у меня было хреново. Получается, что для меня работы нет, а Сэтман вынужден будет горбатиться в каменоломнях? Но это же адский труд! Только выбора, походу, у него не было. На другую работу его никто не звал. И тут я поняла, что мы — рабы, вынужденные пресмыкаться перед власть имущими и более зажиточными горожанами. Гордость злобно фыркала, но я постаралась не обращать на неё внимания. Если для меня наше положение ужасно и унизительно, то представляю, каково Сэтману. Но он не подаёт вида. Что ж, я тоже не подам.
Чем дальше шли, тем грязнее становились улицы и дома. Обветшалые стены печально смотрели на нас ввалившимися глазами-окнами. Отовсюду выныривала нищета, словно хотела посмеяться над нами. Мне было жутко: неужели придётся жить в домах, наподобие этих?
Мимо нас то и дело проезжали лошади, запряжённые в гружённые повозки. Стараясь не быть затоптанными, мы шли по обочине. Но сюда выливали помои, и приходилось обходить зловонные лужи. Скоро в моём мозге пульсировала лишь одна мысль: «какой ужасный город».
Я прижалась к руке Сэтмана, будто так окружающий мир станет добрее ко мне. Куда ни глянь, везде любопытные лица. Всем интересно посмотреть на приезжих. Изгнанные… Никогда не думала, что это слово будет жечь, как раскалённое железо.
— Почему люди не восстанут против несправедливости? — не понимала я, поглядывая на собравшихся. Они кучками стояли возле домов и перешёптывались.
— Какой несправедливости? — не понял Сэтман.
— Ну… Их избегают, поселили в отдалении, как прокажённых.
Сэтман даже не посмотрел на меня, чтобы ответить:
— Они, как и мы, сами выбрали свою судьбу. Изгоями никто не рождается. Ими становятся. Эти люди опорочили себя в глазах общества.
 
— А я думала, что у изгнанников дети тоже изгои.
— Дети? — переспросил Сэтман, будто я спросила о величайшей нелепице в мире. — Ирина, я уже говорил, что магия не позволяет женщине забеременеть, если ей угрожает опасность.
— Какая ещё опасность? — встревожилась не на шутку, и даже оглянулась, словно она подкрадывалась из-за угла.
— Скоро ты поймёшь, что большей опасности, чем быть изгнанным, и не сыщешь, — голос Сэтмана выдал печаль.