Корзина шишек (СИ)

— Сама доберусь. Спасибо за вкусный ужин. Приятную компанию.
— Обменяемся телефонами?
— Лишнее.
Я ушла. Просто ушла, не оборачиваясь. Ошибкой ли была эта встреча? Не думаю. Это был просто вечер, который не должен был иметь продолжения. Всего лишь встреча, чтоб выговориться и узнать человека лучше. Алексей выговорился, а мне удалось узнать его лучше. Больше общаться мне с ним не хотелось.
Выйдя на улицу, я отдалась во власть холодного ветра. Подняв ворот пальто, я пошла в сторону дома. Ждать автобуса не хотелось. В это время он ходил редко, а моя квартира находилась всего лишь в трех километрах вниз по улице. Дойти было быстрее, чем доехать.
И тут до меня дошло. Аркадия больше нет. Немного чокнутого паренька, который жил в своих выдуманных мирах, постоянно страдая и чувствую страдания других. Его было жаль. Пусть они меня и обманули, не сказав о его состоянии, но мне его было жаль. Ведь тогда он оказался единственным человеком, который толкнул меня в спину и сказал, что так жить нельзя. Потом эти слова повторял Алик, но это были другие слова. Они воспринимались мною иначе. Когда их говорил Кешка, то хотелось верить, что все еще может быть хорошо. Алику я не верила. Я никому больше не верила, кроме сумасшедшего парня, со слишком спокойными глазами и вековой мудростью в них.
Захотелось рассмеяться, но вместо этого я позволила лишь тихий смешок. Все же я не умею разбираться в людях. А желание веры в сказку было таким сильным, что я готова была на все, чтоб в эту сказку поверить, забывая, что сказок не существует. Но верить хотелось. А еще хотелось вернуться в то время нашего последнего разговора с Аликом и спуститься по крутой тропинке. К реке, где когда-то мы пили чай с Кешкой, а я переживала, что Гриша сейчас с детьми в пиццерии знакомит их с любовницей, а теперь и женой. И вот тут было отличие Алика и Кеши. Кешка сказал бы, что преград нет. Можно сесть в машину и поехать куда глаза глядят, только потом, что есть такое желание, но одновременно он бы вернулся, потому что не хотел, чтоб о нем беспокоились близкие люди. Знал, что мама будет звонить, а бабушка не уснет, пока он не вернется, где его будет ждать тарелка супа. Но при этом он готовил лучше других. И пироги пек, когда у него было отвратительное настроение.
При этом он был грубым, нервным и порой пугал, но он понимал. Понимал ту боль, которая может быть в душе у человека.
Я шла домой, наблюдая, как фонари отражаются в лужи. Хотелось напиться. Купить бутылку водки и нажраться до поросячьего состояния, чтоб забыться. Тем более и повод был, но я сдержалась, боясь, что больше не смогу выбраться из той пучины отчаянья, если опять начну пить. Это отрезвляло, но на душе легче не становилось.
Кешку было жаль. Если бы я тогда не ушла… Нет. Человека, который решил свести счеты с жизнью, ничего не остановит.
  
Глава 12
 
Могло ли быть все иначе? Наверное, могло. Если бы я была смелее, умнее, было бы у меня побольше чуткости… Если бы я была другой. С другими исходными данными, другой семьей, которая жила бы в другом городе. И тогда бы у меня была другая история. Но я была такой, какая есть. Выросшая с бабушкой в деревне и мечтающая о большой и светлой любви. Хотевшая, чтоб жизнь была идеальной и старающаяся дойти в одиночку до этого идеала, таща близких за собой и не спрашивая, чего на деле хотят они.
А потом я попыталась поменяться. Стать другой. Измениться со Скарлетт на Мелани, не понимая, что это никогда не удастся сделать. Это ни плохо, ни хорошо. Просто это так и никак иначе. Есть люди, которые предпочитают делать, а есть те, кто заставляют работать других. Я относилась к первым людям, считая, что лучше надеяться на себя, чем на какого-то другого. И это оставалось принять, пусть и хотелось другого.
Я стояла на автовокзале и ждала, когда подъедет автобус. Солнце пробивалось из-за туч. Остатки листвы еще дрожали под порывами ветра. Холодно. Неприятно холодно. Я купила кофе в бумажном стаканчике и две слойки. Горячая еда должна была согреть. А еще надо было купить куртку вместо пальто. Пальто удобно носить, когда ездишь в машине, а не когда ждешь общественного транспорта. Но я все еще упрямо покупала именно пальто, а не куртку. Почему? Тут не было объяснения. Привычка. Или я хотела выглядеть как раньше. Красиво. Солидно. Так, чтоб нравиться себе. Глупо. А может это единственное, что мне оставалось. Что держало на плаву. Я снимала комнату. Работала. Из-за постоянного стресса и борьбой с алкогольной зависимостью, я потеряла много килограмм, превратившись почти в тень. Чтоб не пугаться себя в зеркале, чтоб каждое утро находить смысл вставать с кровати, я следила за собой. Это была обязанность. Красить волосы, ногти. Вернуть на лицо макияж. Потом надеть шерстяное платье, полусапожки и яркое пальто, чтоб пойти в таком виде на работу. А еще у меня был яркий зонт с огромными разноцветными листьями. И когда я его открывала, то становилась частью листопада.
 
— И чем вам так нравится эта гадость? — Он нагло отобрал у меня слойку. Откусил. Выплюнул в ближайшую урну и выкинул туда слойку. — Моя выпечка вкуснее. Они свои слойки готовят явно на машинном масле.
Кешка достал из пакета пакет с пирожками. Протянул мне.
— Вот. Попробуй и сравни. Я ведь правду говорю.
Я смотрела на него и не верила, что это он. В черной кожаной куртке, черной шапке, с густой бородой и мудростью в глазах. Спокойной мудростью, человека, которого слишком много пережил. И вот, он стоял передо мной и протягивал пирожок. Первая мысль была, что я сошла с ума. Плохой сон, стрессы — все это могло повредить восприятие. Я могла спокойно потерять ощущение реальности. Придумать…
— Не хочешь как хочешь, — он положил черный пакет с пирожками и зонтом на столик, за которым я стояла. Взял мой кофе.
— Кеш.
— Что?
— Это правда ты?
— А чего ты плачешь? Какая-то странная реакция…
— Ты живой?!
Желание дотронуться до него, понять, что это не галлюцинация, было слишком сильным. Я готова была к реакции, что это какой-то левый мужик, пусть похожий на Кешку, готова была, что это все привиделось, что это сон, а мне пора лечиться, но совсем не ожидала теплых объятий, которые окутывали паутиной. От него пахло сдобой и ванилью. Этот аромат смешивался с резковатым ароматом одеколона.
— Почему я должен был быть мертвым? — спросил он.
— Мне сказали. Твой дед. На той недели. Не верится, что ты живой.
— Живой. Чего мне сделается? Если немного ослабишь хватку, то докажу.
— Извини, — стало неудобно. Я хотела отойти, но он не дал. Обнял одной рукой. Другой достал из кармана паспорт.
— Смотри.
— Я же все равно не знаю твоей фамилии.
— Но фотку же видишь? Похож?
— На те, с которых ты вернулся из армии.
— Вот видишь. Это я. Не приведение, которое пришло тебя мучить, — ответил он. Вроде пытался пошутить, но решил остаться серьезным.
— Это тебе только двадцать семь? Какой же ты молодой еще!
— А ты думала, что старик? — тут он все же хохотнул. — Это я так плохо выгляжу? Тогда понятно, почему ты решила, что я помер.
— Твой дед сказал, что ты с собой покончил. — Я перевернула страничку в паспорте с пропиской. Все верно. Адрес совпадал.
— Это надо быть таким гадким человеком! Раз решил мстить, так будет пакостить даже по мелочи, — он посмотрел на часы. — Ты сейчас куда едешь?
— К матери хотела съездить.
— Что-то важное или можешь перенести?
— Просто визит вежливости. Мы сейчас вроде начали общаться.
— А если мы потом к ней съездим? Можешь составить сегодня мне компанию? — спросил Кеша.
— Куда?
— На кладбище. Настю хотел сегодня проведать. Я там давно не был. А тут годовщина… И в это время работал. Не смог выбраться. Съездишь со мной?
— Алик сказал, что она жива. От тебя сбежала.
— Поверила?
— Он фотографии показал.
— А мне сказал, что ты вернулась к мужу. Что вы помирились. Даже вновь поженились и свадьбу сыграли. И фотографии показал.