Засранец Бэдд (ЛП)

— Моррисом Моррисоном?
Я захихикала.
— Ага. Все звали его Морри. Ненавидел свое имя, родителей, а еще ездил на новеньком Мустанге, который купил с заработанных денег от продажи травы на игровой площадке после уроков в начальной школе. — Парочка подростков зашли в зал, сели на пару рядов ниже от нас, тихонько посмеиваясь. — В выпускном классе был Джои Фастинелли, но я встречалась с ним всего пару недель, просто чтобы позлить маму. Он был тем еще козлом и я не спала с ним. Кайо Пруит был милым, но не слишком смышленым. Грег Майклс, звезда футбола, метил в Гарвард, самодовольный придурок, с которым я встречалась только потому, что у него был БМВ и кредитная карточка, и встречался он со мной, только чтобы позлить родителей, что меня вполне устраивало, потому что в школе меня считали крутой из-за того, что я встречаюсь с ним и пару неплохих дизайнерских сумочек. И наконец, Айзек Горовиц. Милый, гол как сокол и почти безграмотный, зато довольно красивый и готов был с себя снять последнюю рубашку, если попросишь. Он был для меня воплощением другой жизни. Его мама была африканских кровей, а отец — не практикующий ортодоксальный еврей. Айзек был… потрясающим. Удивительным. Возможно самый добрый человек, которого я когда-либо встречала.
Зейн затих на минуту, затем повертел тот же локон волос между пальцев.
— Расскажешь что произошло?
Мне нужно было выдохнуть пару раз, чтобы ответить.
— Его дразнили всю его жизнь. В начальной, средней, старшей школе. Били, насмехались, относились как к дерьму. Его это никогда не задевало, просто продолжал быть собой, несмотря ни на что. Нас поставили вместе работать над проектом по продвинутой физике. Он был почти безграмотен, потому что страдал дислексией, но в цифрах он знал толк, а я не особо разбиралась в физике, но была далеко не глупой, поэтому смогла попасть в продвинутый класс. Я поздно записалась, и Айзек был единственный, кто остался без партнера потому, что никто не хотел с ним работать. Поэтому пришлось мне. По крайней мере, я думала так поначалу. Как и все, я смотрела не него свысока и жалела его, потому что я не понимала его. Затем мы стали партнерами по проекту и мне удалось узнать его поближе. Я выяснила, каким он был человеком, не обращая внимания на его старые грязные шмотки, которые до него уже кто-то носил, заметила, как заикался во время уроков английского, каким невероятно стеснительным и замкнутым он был.
— Не нравится мне к чему это все идет.
Я покачала головой.
— Все гораздо хуже чем ты можешь себе представить. — Я попыталась сглотнуть поступивший к горлу ком. — Я начала вступаться за него. Стала его другом, затем, в конце концов, мы начали проводить все свободное время вместе. Я потеряла свое социальное положение в школе, но Айзек заставил меня понять, что это все глупо и не важно, и… Я не знаю. Мы никогда не говорили с ним о любви или чем-то таком, но Айзек был… особенным. Он был очень, очень важен для меня. Издевательства становились все хуже. Теперь я тоже была их мишенью. Напомню, это была Индиана, деревня. Большинство детей… скажем так, были довольно ограниченны во взглядах. Как и их родители. Но не все были такими. Были и очень милые, добрые люди. Но были и другие, жестокие люди. Они рисовали баллончиками свастику на его шкафчике, сжигали кресты перед его домом, и делали другие ужасные вещи. Они не просто толкали и били его, если он проходил мимо, они сделали его настоящим изгоем города. — Мне снова пришлось сглотнуть — Я уже говорила, когда мы с Айзеком стали встречаться, все стало еще хуже. Во много раз хуже. Об этом знал весь город. Его отца избили настолько сильно, что его пришлось госпитализировать, он потерял работу на заводе, его маму уволил ее босс, мой дом обкидывали яйцами, спускали шины, и делали другие неприятные вещи.
— Господи.
Я кивнула, тяжело моргая.
— Однажды я отвозила Айзека домой. Он жил далеко за городом, поэтому приходилось часто проезжать мимо пустырей и бесконечных кукурузных полей. Никаких пробок, никаких соседей или автозаправок, только шоссе и кукуруза. В меня врезались. Я потеряла управление, и мы оказались в поле. Я сильно ударилась головой и потеряла сознание. Когда очнулась, Айзек… черт, Айзека… они вытащили его из машины и избили… избили так, что он…
 
Я не смогла продолжить, Зейн сидел молча, держа мою руку в ожидании.
Я прокашлялась.
— Водитель грузовика увидел свет от фар, когда проезжал мимо и остановился. Вызвал помощь. Но к моменту приезда полиции Айзека уже не стало.
— Твою мать. Что стало с теми, кто сделал это?
Я засмеялась.
— Ничего. Я их не видела… никто ничего не видел. Не смотря на то, что на багажнике моей машины была огромная вмятина и остатки краски, или то, что все знали, кто именно так сильно ненавидел Айзека, никакого расследования толком и не было. «О нет, пацан которого все ненавидели умер, какая жалость, видимо это был несчастный случай. Преступник кто-то не из местных». Вот и все. Его родители переехали, и я хотела уйти из школы. Мама не разрешила, поэтому… Я закончила, получила аттестат и пошла в армию.
— Черт побери, Мара.
Я пожала плечами.
— Да, было… хреново. Но что меня поражает больше всего, так это то, что после того, как мы начали встречаться, травить его начали еще сильнее. Я знаю, что это не моя вина, но я все равно отчасти виновата. Они убили его. Но возненавидели его сильнее, когда он начал встречаться со мной. Видимо, я все-таки была популярной? Я ведь общалась самыми популярными ребятами из школы. Поэтому когда начала с ним встречаться, им показалось, что Айзек украл меня у них, испортил меня в каком-то смысле.
Фильм уже начался, но никто из нас не обратил на это внимание, как и та парочка подростов, поэтому наш разговор никому не мешал.
Я замешкалась, затем громко вздохнула.
— Итак, был Айзек. Что еще тебе рассказать? Однажды меня изнасиловали на свидании, когда я была в армии. Он подсыпал мне что-то, и потом я очнулась в переулке, болело все тело, и я была голая. Весело было. Конечно же, парень, который сделал это, не подумал о том, что мы были очень близко к медсанчасти. Все наши ребята помогли мне его найти и… познакомили его зубы с асфальтом, если можно так выразиться. Самое дерьмовое в том, что это было не первое наше свидание с ним. Мы встречались уже примерно месяц к тому моменту. Уже даже переспали. Но затем он подсыпал мне оксибутират натрия в напиток и изнасиловал меня. Ты мог бы подумать, что из-за него я обозлилась на мужчин. Сложно кому-то доверять после такого, понимаешь? После Айзека, а затем и Чада… свидания казались мне глупыми, опасными и бессмысленными, поэтому я перестала на них ходить.
Зейн замолчал на мгновение, глядя на экран, но, очевидно, что он не смотрел фильм.
— Я не знаю, что и сказать.
Я взяла его за руку.
— Ты хотел знать, и я рассказала тебе. Вот чем я живу. — Я сжала его руку. — Тебе ничего не нужно говорить. Главное что ты слушаешь.
— Мара, мне жаль, что тебе пришлось пройти через все это.
— Мне тоже. То есть ничего уже не изменишь, но это сделало меня сильнее, но именно поэтому мне сложно тебе открыться. — На несколько минут я смотрела в экран, не особо концентрируя внимание на фильме, но в моей голове крутилась только одна мысль. Скорее человек. — Хочешь, чтобы я рассказала тебе об отце?
Зейн повернулся в своем кресле и посмотрел на меня.
— Конечно, хочу, но только если ты сама хочешь о нем поговорить.
Я пожала плечами.
— Я подумала, раз уж я рассказала тебе об Айзеке и о Чаде, то могу и об отце рассказать. — Я кивнула в сторону выхода. — Может, уйдем? Что-то я сегодня не настроена на кино.
Зейн встал и вывел меня из кинотеатра, даже не задумавшись. Поблизости мы нашли бар и заказали несколько напитков. Когда мы нашли столик, Зейн сел возле меня, а я начала соскребать наклейку с бутылки своего светлого пива.
— Ой-ой, — сказал Зейн, — отклеиваешь наклейку. Плохой знак.
Я покачала головой.