Спаси меня (СИ)

— Никита, ничего такого не было, Кристина все не так поняла, правда, — начинаю оправдываться, пока машина подъезжает к огромным, железным воротам загородного особняка.
— Заткнись, — злобно рявкает. Правильно, маски сброшены, мы на его территории, а значит больше нет нужды притворяться порядочным, любящим мужем, — быстро выходи из машины и молча иди в дом, сейчас разберёмся, что не так поняла твоя безмозглая подруга.
Выбираюсь из машины скорее на автопилоте и на ватных, непослушных ногах плетусь в сторону дома. Слышу, как позади меня мой ненавистный муж что-то громко обсуждает с охраной, потом видимо вручает им ключи от машины и в два счета догоняет меня.
— Шевелись, — подталкивает в спину, и я чуть ли не падаю, от волнения цепляясь ногой за ногу, — специально время тянешь?
Я молчу, уже нет смысла что-то доказывать, пытаться объяснять, он в своей голове все решил, разложил по полочкам и придумал самое идеальное для него завершение вечера. Мне остаётся ждать, терпеть и попытаться хотя бы не умереть. Как всегда.
— Всё вон! — Рявкает на персонал дома, который послушно выбежал встречать своего хозяина, — если кого увижу, шкуру спущу, — добавляет, хотя это уже лишнее, повторять дважды никому не требуется, они научены опытом и знают последующее не хуже меня. Работать у этого урода престижно, высокооплачиваемо, а на остальное им плевать, они давно научились закрывать глаза и уши, ведь так намного проще и легче жить и самое главное, работать в этом доме. Никто из них никогда и слова поперёк не вставит. Вышколенные до омерзения.
— Значит ты теперь решила изменять мне, дрянь?
Одним сильным рывком он хватает меня за копну волос на затылке и тащит в сторону гостиной. Взвизгнув, хватаюсь за его руку, чтобы хоть как-то ослабить болезненную хватку. Но мне не удаётся, все силы уходят на стремление поспевать за ним, иначе становится ещё больнее. В гостиной он со всей дури толкает меня вперёд, и я падаю вниз, сильно ударяясь головой об ножку журнального столика. Слышу свой сдавленный стон и быстро хватаюсь рукой за ушибленное место, будто это поможет, будто боли хоть немного станет меньше. Наивная идиотка.
— На меня смотри, — снова хватает за волосы и подтягивает мою голову к своему лицу, — ты мне изменяешь? Отвечай, живо!
— Н…н… нет, — запинаюсь, всхлипывая.
— Врешь, сучка, — яростно бьёт наотмашь по щеке, отчего меня отбрасывает на пару шагов от него. Руками цепляюсь за ножку дивана, чтобы что? Попытаться встать? Нет, он не даст мне сейчас подняться, слишком рано, его злость ещё не до конца изверглась.
— Молчишь? — Выплевывает ядовитым голосом, — молчишь, потому что нечего сказать, или ты своим куриным мозгом думала, что я ни о чем не узнаю? — Со всей силы бьет ногой в живот, и я сгибаюсь пополам. Откуда-то со стороны слышу болезненный крик и совсем не узнаю свой голос. А мой изверг муж продолжает что-то говорить, сопровождая каждое предложение очередным ударом куда придётся: в живот, спину, ноги, руки. Я уже не слышу его, не воспринимаю реальность, словно внезапно внутри нечто очень важное переломилось, умерло, освобождая искалеченную душу. Наверное, подобное ощущают люди, когда теряют силы, когда они больше не могут собираться по кусочкам и бороться, наконец сдаются, отдаваясь во власть пожирающей пустоте. Я вроде бы есть в этом мире, жива еще, но совершенно ничего не чувствую, даже боль, которая должна сейчас тягучей цепью оплетать все моё тело не мешает, не ощущается остро, как должно быть на самом деле. Внутри все выжжено дотла, а на месте искалеченной души зияет огромная, совершенно пустая дыра.
— Не смей вырубаться, я с тобой не закончил, — грубо цепляет пятерней за подбородок и разворачивает в свою сторону, — ненавижу этот твой пустой взгляд, в котором кроме презрения ничего нет, — морщась бросает мне в лицо, потом молча скользить взглядом с ног до головы, словно решая что-то про себя. Да ладно, а я думала он заранее подготовил пытки и продумал с чего начнёт и чем закончит. Секунда тишины и вдруг неожиданно он утыкается лбом в мою ноющую от боли щеку, а затем шумно затягивает носом воздух, — почему ты всегда доводишь меня? Я же не хочу делать тебе больно, но может тебе так больше нравится? Ты получаешь удовольствие, когда я тебя наказываю? Скажи, — больно зажимает зубами мочку моего уха, слегка натягивая её на себя. Я непроизвольно дергаюсь от него в сторону и конечно он замечает это. Его взгляд резко меняется, возвращая опасный блеск в безумных глазах. Он похож на сумасшедшего, догадка остро врезается в замученное сознание.
 
— Тебе всегда были противны мои прикосновения, — отстраняется и снова во взгляде беснуются языки злости и похоти. Не будь я так избита и обессилена, то высказалась бы сейчас со всей горячностью, с радостью выплюнула всю правду об истинной причины почему я с ним, но эту правду, как я думала, он и без меня прекрасно знал, к чему тогда задаёт эти вопросы?
— Ты неблагодарная тварь, поняла? Как быстро же ты забыла, что я, слышишь, я и никто другой, вытащил тебя из того дерьма, в котором ты, захлёбываясь тонула. Идиотка.
Да, помог, но я уже сполна заплатила за это!
Он любит жёстко, грубо, больно и сейчас в нем все больше и больше разгорается желание. Я знаю. В следующую секунду он резко хватает меня под локоть и молча тащит наверх. Я стараюсь быстрее перебирать ногами, чтобы не свалиться с крутой лестницы и не переломить себе шею. Хотя мой мучитель не позволит этому случиться, разве кто-то захочет расстаться с любимой игрушкой? Точно нет.
В комнату он втаскивает меня уже в полуобморочном состоянии, но его это мало волнует. Завтра притащит своего личного врача, и он быстренько залечит все мои раны, все для удобства и удовольствия этого дьявола, самое главное — никто не должен ни о чем узнать, ведь будущему политику нужна идеальная супруга, нужна картинка идеальной семьи. Всё то, что можно благополучно демонстрировать в обществе.
— Раздевайся, — мощным толчком опрокидывает меня на кровать животом вниз, сам же принимается стягивать кожаный ремень с брюк. Я слышу как звенит металлическая пряжка, сползая с пояса, но не могу даже пошевелиться, так и лежу пластом мечтая сгореть, взорваться или каким-то другим способом исчезнуть из этого мира навсегда, избавиться от насилия и издевательств, от постоянного унижения. Но тому не бывать, правде же? Позади меня монстр в человеческом обличие рычит, теряя последние капли терпения. В следующую секунду чувствую грубые рывки на спине и слышу треск моей любимой блузки, а затем холодок от соскальзывающей по спине лёгкой ткани. Юбку карандаш он не снимает, а просто нетерпеливо затягивает наверх. Я не сопротивляюсь, нет сил, да и желания тоже, он все равно это сделает со мной, к чему растягивать время до неизбежного конца? Пусть быстрее все закончится, пусть закончится уже.
Крепко зажмуриваюсь и в ту же секунду слышу хлесткий звук ремня, а затем ощущаю пронизывающую до костей жгучую боль на ягодицах. Изо рта вырывается предательский стон, но я заглушаю его, уткнувшись лицом в мягкий плед-покрывало. Он не бьёт в пол силы, никогда. Потом последовал ещё удар и ещё, я, кажется, временами теряла сознание, но каждый раз возвращалась из небытия в реальность. Жевала покрывало, лишь бы ни один стон не вырвался из горла, лишь бы не доставить ему ещё большего удовольствия от своих страданий. Ему, конечно, плевать на моё состояние, он заводился от этого всего ещё больше, я знала, я чувствовала. Его член резким рывком вошёл в меня в тот момент, когда кожаный ремень удавкой обернулся вокруг моей шеи. Я закашлялась, но он с остервенением продолжал вколачиваться в меня сзади, возбуждаясь все сильнее и сильнее. Двумя руками я цеплялась за ремень, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха, но он только жёстче натягивал его.
— Ты моя… моя, — рычал с каким-то диким безумием мне в затылок, — и принадлежишь мне и только мне, — дико мял ягодицу, потом цеплялся этой свободной от ремня рукой за волосы и наматывал их на кулак, натягивая на себя одновременно с ремнем, словно держа на произвольном поводке. И брал моё тело, жёстко, больно, с бешенством разъярённого, голодного зверя. С последним, сильным толчком он кончил прямо в меня, излил всю свою злость, ярость и низменные потребности властвовать и унижать слабого.