Выбрать волю (СИ)

Мысль о том, что отец не виновен в тех преступлениях, которые она ему приписала, не принесла ей ожидаемого облегчения. Она уже не могла просто отбросить все те муторные, тяжёлые эмоции, которые переживала в эти недели, — да и разумные аргументы княгини чем дальше, тем больше казались ей справедливыми.
То, что в этом конкретном случае отец был невиновен, не отменяло того факта, что она всегда была игрушкой в его руках. Любимой — но игрушкой.
Эсна сжимала зубы и кулаки и понимала, что жаловаться тут не на что. Ей явно повезло больше, чем любой другой, и было бы чёрной неблагодарностью обвинять в чём-то отца, который все свои силы приложил к тому, чтобы жизнь её была лёгкой и радостной.
Но Эсне впервые подумалось, что это не так важно — жить легко и радостно — и что куда важнее жить по-своему. Пусть это и будет тяжело и муторно, но — по-своему.
Она не умела и не знала, как это, но была уверена, что сумеет научиться.
Она бунтовала против отца, но под раздачу попал Грэхард — просто потому, что в браке с ним она увидела ту несвободу, которая сковывала её всю жизнь, и в этом новом витке её жизни Грэхард попросту заменил ей отца, став новым господином и надзирателем. Который, конечно, делает всё для того, чтобы ей жилось легко и радостно.
Это чувство вины за то, что она не чувствует себя благодарной, особенно подстёгивало гнев Эсны. 
Грэхард стоял между нею и свободой; и ей в голову не пришла мысль, что развод с ним не сделает её свободной, а лишь вернёт под власть отца. Она была слишком истощена нервно, слишком вымотана эмоционально, чтобы заглядывать так далеко. Сейчас она могла только наблюдать сковывающие её узы брака, ненавидеть того, от кого она стала зависимой, и искать способа сбросить с себя это ярмо.
Поэтому, вопреки чаяниям Дерека, она не успокоилась, отсидевшись пару дней в своих покоях. Напротив, с каждым часом её решимость всё крепла. Она находила всё новые и новые аргументы в пользу развода, и особенно тяжёлым камнем на весы её размышлений упало признание Грэхарда.
Она не могла бы сказать, что именно казалось ей самым кошмарным: то, что он семь лет маялся тайной любовью к ней, то, что, пойдя на поводу этих чувств, он убил её первого мужа, то, что он скрывал это, то, что он нашёл способ задурить ей голову и заполучить её, то, что он убил Дэрни, чтобы скрыть свои грехи... Наверно, всё это вместе создавало ту картину, которая казалась Эсне совершенно невыносимой.
Забавно! Она не любила первого мужа, и скорее радовалась своему вдовству, но теперь, узнав, что тот был убит, она почему-то вбила себе в голову, что он был совершенно прекрасный во всех отношениях человек, с которым её связывали самые нежные и близкие отношения. Ей вспоминалось исключительно хорошее о нём; а зачастую это хорошее просто придумывалось, по схеме «Если бы он выжил, то у нас...». Эсна не могла отличить своих фантазий от реальности, и тем страшнее была для неё мысль, что больной какой-то совершенно разрушительной одержимостью Грэхард уничтожает всё на своём пути к цели — обладанию ею.
Эсна переосмыслила поступки владыки по-новому, и теперь то, что ранее казалось ей романтичным признаком истинного чувства, стало видеться как способ добиться желаемого. Ей пришла в голову идея, что безумный в своём желании обладать ею Грэхард сметёт всё, что будет ему мешать, не чинясь с чувствами других.
И ей стало страшно, мучительно, остро страшно.
Она болезненно чётко чувствовала то, в какой зависимости от него находится, и насколько сама её жизнь и жизни тех, кого она любит, зависят от его капризов. А Грэхард, как ни крути, не производил впечатление человека, способного сдержать свои разрушительные порывы.
В общем, когда поостывший от прошлой встречи владыка почтил её своим визитом, она только больше утвердилась в своём окончательном решении всеми правдами и неправдами добиться развода.
Конечно, толкового диалога между ними не случилось. Грэхард заявил, что о разводе не может быть и речи, а князь Кьерин может хоть собственной бородой подавиться, но ничего не добьётся.
 
— Даже слышать ничего об этом не хочу! — раздражённо шипел он, потому что всегда предпочитал тактику «если мне что-то не нравится — этого не существует».
— Ты не можешь держать меня здесь насильно! — возмущалась в ответ не менее раздражённая Эсна, которая не была способна ни на какую дипломатию, потому что думала только о том, как бы избавиться от придавившего её гнёта чужой воли.
— Могу и буду! — гневно рыкнул он, взбешённый её сопротивлением.
Холодно откинув волосы, Эсна сложила руки на груди и зло спросила:
— И о какой же любви ты говоришь, если ты лишаешь меня права выбора?
Стремительно подлетев к ней, он навис над нею в своей любимой манере и рыкнул:
— У тебя был выбор. И ты выбрала меня. Пути назад нет, Эсна.
Она, кажется, уже выработала некоторый иммунитет против его нависаний, потому что не дрогнула и холодно напомнила:
— Ты не сможешь удерживать женщину, если её отец потребует расторгнуть брак. Есть закон, и он един для всех, в том числе и для тебя.
— Отлично! — пророкотал Грэхард. — В таком случае, мы просто лишим твоего отца возможности что-то требовать! — и вылетел вон, громко хлопнув дверью напоследок.
Резко побледневшая Эсна пошатнулась и чуть не рухнула в обморок: в его реакции она увидела обещание убить её отца.
Однако сам Грэхард имел в виду не совсем это. Он сделал логичный вывод, что князь не сможет ничего требовать, если ни о чём не узнает, поэтому попросту отдал ряд распоряжений, которые помешали бы Эсне каким бы то ни было способом связаться с родными.
На другой день Эсна с удивлением обнаружила, что ей запрещено выходить из покоев, писать кому-то и даже принимать кого-то.
Она долго стояла в ошеломлении, не веря, что всё это происходит в реальности.
По сути, он превратил её в узницу.
И... она просто не знала, что предпринять теперь, потому что, как выяснилось, круг разрешённых для неё действий вдруг стал ужасно узким.
Грэхард, как уже неоднократно отмечалось, совершенно не умел выстраивать отношения, и предпочитал решать проблемы радикально. Идею Эсны с разводом он воспринял как минутную, но опасную блажь, и счёл разумным держать жену взаперти до тех пор, пока эта блажь из её головы не выветрится.
Будь Эсна похитрее, она бы, возможно, сумела притвориться сломленной и показать ему ту картинку, которую он жаждал видеть: ласковую и послушную жену. Это дало бы ей возможность получить послабления и связаться-таки с отцом — правда, представляется наиболее вероятным, что опрометчивый поступок такого рода привёл бы к самым кровавым последствиям, поскольку владыку не интересовало, какую цену придётся заплатить за обладание желанной женщиной. Поэтому, возможно, ситуация всё-таки сложилась к лучшему: старый князь ни о чём не узнал, хотя и встревожился. Ни он, ни Ална не получали вестей от Эсны уже больше месяца, и всё, что им удалось узнать через скалистого генерала и младшего Треймера — так это новость о её болезни.
Между тем, должны признать, что Дерек всю эту ситуация благополучно прошляпил, потому что так и продолжал избегать возможностей пересечься с Эсной, поэтому её затворничества, разумеется, не заметил, и мог бы и вообще не замечать ещё долго, если бы с ним не поговорила обеспокоенная княгиня.
Узнав, что Грэхард попросту запер жену в её покоях и никого к ней не пускает, Дерек почувствовал себя изрядно ошеломлённым: такого поворота событий он никак не ожидал.
Как подлезть к господину с деликатным разговором, тоже было не очень понятно: он демонстрировал явное раздражение и нежелание говорить на эту тему. Однако Эсну нужно было спасать, поэтому Дерек решился.
 
— Мне не кажется, — дипломатично отметил он, подавая после совета владыке распоряжение на подпись, — что запирать женщину — это хороший способ наладить с нею отношения.
— Твоего мнения никто не спрашивал, — холодно скривился Грэхард, берясь за предложенную бумагу.