Выбрать волю (СИ)
Дойдя до караула, Дерек досадливо поморщился и сухо сказал:
— Под мою ответственность, Грис.
Начальник караула переглянулся со своими людьми, осуждающе покачал головой, поджал губы и открестился, пропуская их внутрь:
— Как знаешь.
Как в бреду, Эсна следовала за Дереком по знакомому пути; наконец, он открыл перед нею кабинет, подтолкнул внутрь, а сам остался снаружи и аккуратно прикрыл дверь.
Несмотря на солнечный день, в кабинете царил полумрак. Шторы плотно защищали помещение от света и тепла, и лишь свечи на столе позволяли работать с бумагами.
Сидящий за этим столом Грэхард не сразу понял, что вошёл не Дерек.
— Ну и что у тебя там за срочные дела?.. — достаточно дружелюбно поинтересовался он, оборачиваясь и осекаясь на полуслове.
Брови его недовольно нахмурились.
Сердце Эсны сжалось от страха.
Она подумала, что не стоило ей так сюда рваться.
Неприятная пауза затягивалась.
Эсна не знала, как и о чём заговорить. Она и в более благоприятных условиях не сумела бы подобрать нужных слов; а уж под мрачным прищуренным взглядом владыки и те немногие слова, на которые её могло бы хватить, вылетели из её головы напрочь.
Грэхард же переживал очередную вспышку гнева. Ему было свойственно остро реагировать даже на небольшое ослушание — что уж говорить о таком вопиющем бунте!
Хуже всего для Эсны было то, что выглядела она совершенно потерянно и напугано; и этот вид, вопреки всем желаниям владыки, всё-таки вызывал в нём тёплый отклик и потребность пойти на мировую. Перед Грэхардом во всю ширь встал внутренний конфликт: ему хотелось отбросить собственное решение доказывать самому себе, как прекрасно он обходится без Эсны, и без лишних слов перейти к закреплению примирения поцелуями.
Мысли об этих самых поцелуях — и не только о них — исступлённо бились в его голову, туманя сознание.
И это обозлило его ещё сильнее.
Он не хотел сдаваться своим чувствам. Он не желал отступать перед любовью. Он испытывал потребность доказывать самому себе, что он сильнее тех чувств, которые она внушает ему. Он хотел победить — не её, разумеется, поэтому что её жалкий вид однозначно свидетельствовал, что она уже кругом побеждена, — а своё чувство к ней.
В этот момент он не видел перед собой Эсну, не видел перед собой человека, — он видел сокрушительную силу, которая ломает и гнёт его волю, заставляя подчиняться себе. Эсна была воплощением этой силы, её олицетворением, и он хотел уничтожить и растоптать её — как воплощение того, что лишает его воли и силы.
— Ба, солнечная! — насмешливо протянул он. — Для женщины, которая пришла предложить мужчине себя, ты слишком долго стоишь на одном месте.
Не ожидавшая таких оскорблений Эсна вздрогнула и подняла на него удивлённый взгляд.
Он приподнял брови и язвительно напомнил:
— Мы же, кажется, уже выяснили, что мне ты нужна только для одной цели, а для всего остального есть Дерек? — издевательски протянул он имя соратника. — Значит, ко мне ты могла явиться только для одного-единственного дела, не так ли?
Эсна вспыхнула и сжала кулачки. Его слова были особенно болезненны и оскорбительны из-за того, что она, действительно, так тщательно наряжалась сегодня, рассчитывая и на вполне логичные следствия супружеского примирения. Так что ранил он её, скорее всего, больше всего тем, что сказал, по сути, правду, — но вывернул эту правду так, что она почувствовала себя не любимой женой, которой дорожат, а падшей женщиной, которая бегает за мужчинами.
— Нет, момент, конечно, не слишком удачный, — продолжал изгаляться владыка, вертя в руке перо, — поэтому тебе в любом случае придётся подождать, пока я закончу, — с усмешкой резюмировал он, демонстративно возвращаясь к бумагам на своём столе.
Её естественным побуждением было в слезах выбежать отсюда; но она столько нервов потратила, чтобы оказаться здесь, что, вопреки всему, гордо прошествовала к ближайшему стулу и села там.
Он совершейнейше не обращал на неё внимания, полностью погружённый в свою работу. Невнимание, конечно, было полностью наигранным: ему казалось, что он всей кожей чувствует её присутствие.
Следующий час для обоих превратился в пытку.
Грэхарду сосредоточиться на работе так и не удалось. Он невольно прислушивался к каждому шороху с её стороны; сердце его исступлённо билось, но он тут же окорачивал себя и напоминал сам себе, что больше на поводу у этих фокусов не пойдёт. Желая ужесточиться, он нарочно вызывал в голове мысли, которые могли бы ему в этом помочь: припоминал все совершённые для Эсны «подвиги», напоминал себе, как мало она ценит его внимание и уговаривал сам себя, что смешон, нелеп и жалок, и должен всячески укрепиться внутренне и избавиться от этого наваждения.
Он чувствовал себя связанным по рукам и ногам любовью к ней, и бунтовал против этих пут, в отчаянной жажде почувствовать себя свободным и сильным.
Напрасные мечты! С каждой минутой он всё отчётливее осознавал, что решимость его тает, что в сердце его прокрадываются нежность и жалость, что он проигрывает, неизбежно, фатально проигрывает, — и ощущение этого проигрыша заставляло его звереть и крепиться.
Эсна, естественно, всех этих метаний не видела и увидеть не могла — спина владыки не баловала обилием выражений и оставалась в высшей степени невозмутимой. Поэтому единственное, что она понимала твёрдо и полно, так это то, что она ему ни капельки не нужна, и ему нет ни малейшего дела до её чувств.
Поэтому немудрено, что, когда Грэхард, наконец, решился продолжить разговор — не потому, что закончил свою работу, а потому, что так и не проработал ни минуты, — Эсна уже внутри себя поняла, что никакого разговора между ними не случится.
Так что когда он почти даже дружелюбно — а этот его тон, лишённый язвительности или угрозы вполне, вполне заслуживал гордого звания «дружелюбный» — поощрил её фразой:
— Я тебя слушаю, — она ничего не ответила.
Не то чтобы у Эсны вообще имелась способность связано говорить о своих чувствах и переживаниях. Даже в самой что ни на есть комфортной обстановке, когда Грэхард любезно уговаривал её поделиться переживаниями, — даже и тогда у неё не очень-то получалось. Так что глупо и неоправданно было ожидать, что что-то получится сейчас.
Она, впрочем, попыталась было, и даже открыла рот — но ни одно слово так и не пришло ей на ум.
Поэтому она просто пожала плечами, бросила на него обречённый какой-то взгляд, встала и вышла.
Глава третья
Выйдя, она аккуратно закрыла за собой дверь и пошатнулась: ноги отказывали её держать. Оценив ситуацию, Дерек споро схватил её за руку и оттащил в ближайшую гостиную, подальше от ушей стражников.
Она незамедлительно разрыдалась; горько и болезненно. Напряжение, сжимавшее её весь этот час, требовало выхода. Нервы её, все перекрученные бесплодным ожиданием, теперь отказывались подчиняться воле.
Она чувствовала себя глубоко униженной и безмерно несчастной; больно ей было в первую очередь от того, что в воображении своём она нарисовала себе совсем другого Грэхарда, и сцену их примирения видела совсем иначе. Контраст между воображением и реальностью оказался страшным и мучительно острым.
Невозможно было понять, чем она заслужила такое поведение, но она непременно считала, что в этом должна быть её собственная вина. Ей не пришла в голову мысль, что это Грэхард жесток, слеп и нелеп в своём эгоистичном стремлении самоутвердиться; она полагала, что обязательно должны быть какие-то причины, которые побудили его так вести себя, искала этих причин в себе, и, конечно, находила — точнее, придумывала.
Так, она однозначно придумала про себя, что она совершенно пустая и глупая женщина, от который один только толк и может быть — продолжение рода. Что все мысли её скучны и глупы, а чувства — нафантазированы и далеки от реальности. Что Грэхарду попросту и не может быть с ней интересно, потому что она такова, какова есть.