Выбрать волю (СИ)
Честно признать, Дерек ужасно обиделся. Он ещё мог простить Эсне ту подушку — в конце концов, женщины, что с них взять! Но старый друг, швыряющийся в него чашками, — это чересчур!
Согласитесь, вам тоже не понравилось бы, если бы в вас с порога зашвырнул посудиной человек, от которого вы никакого подвоха не ожидаете. Так что да, Дерек обиделся и теперь мстил — на свой шутовской манер, гипертрофично превратив свою обиду в буффонаду.
И без того взбешённый Грэхард, естественно, не оценил. Кроме того, ему и голову не могла забрести мысль, что верный помощник может обидеться. Дереку не по чину было обижаться. Так что его поведение глазами владыки выглядело вопиюще недопустимым. Мрачно сложив руки на груди, он вперил тяжёлый взгляд в оруженосца. Тот не впечатлился.
— И главное, Грэхард! — патетично воздел он руку к потолку. — Вот зачем ты крушишь трофейный фарфор? Отечественной керамики тебе мало? Почто наши воины сложили свои головы в той битве с либерийцами, если ты теперь так наплевательски относишься к трофеям? Ну не нравится тебе сервиз — отдал бы мне, я бы его продал!
От удивления у владыки аж глаз дёргаться перестал:
— Зачем? — тихо уточнил он, потеряв нить беседы.
Дерек картинно всплеснул руками — в доспехах получилось шумно и неловко. Лучики солнца забликовали на полированном металле.
— Чтобы шубу купить! — огорошил он своей логикой.
Медленно моргнув, Грэхард снова тихо уточнил:
— Зачем тебе шуба?
Вопрос был нелишним: в Ньоне зимы были мягкими и тёплыми.
— Чтобы в Ниию свалить, тугодум! — постучал себя по виску Дерек. — А то здесь, — обвёл он рукой тонувшие в полумраке покои, — становится опасно жить, понимаешь ли!
Конечно, вся эта шутовская выходка имела своей целью разрядить обстановку и снять нервное напряжение. Обычно сцены такого рода удавались Дереку мастерски, и он легко гасил гнев своего господина, доводя ситуацию до абсурда и высмеивая её.
Но сегодня фокус не сработал. Грэхард был на взводе, и легкомысленного тона не принял.
— Ни в какую Ниию ты никогда не поедешь! — зло выдохнул он и раздражённо добавил: — И сними уже это!..
— У-у, как всё запущено, — пробурчал себе под нос Дерек, споткнулся об очередной гневный взгляд и подозвал из-за двери стражника, чтобы тот помог ему выбраться из доспехов.
Грэхард мученически морщился на производимый грохот, но терпел, и чашек больше не бросал, хотя и хотелось. Но, в самом деле, то либерийский фарфор страдает, то марианские бронзовые мечи — тоже, видите ли, военный трофей... Нужно с этим завязывать!
Чтобы чем-то занять себя, он привычно задёрнул шторы плотнее.
— Фух! — вытер пот со лба Дерек, освободившись, наконец, от тяжёлых накладок и сгрузив их страже. — А теперь, раз обстрел отменился, давай поговорим по душам, любезный! — бесстрашно прошествовал он к Грэхарду и облокотился на его стол. — Какая муха тебя укусила?
Увы, обезоруживающая фамильярность сработала не лучше шутовства. Владыка грозно прищурился.
Привычно считав его настроения, Дерек скорчил непередаваемую рожу, возвёл глаза к потолку, перетёк в почтительный поклон и гнусаво поинтересовался:
— Угодно ли грозному владыке прошествовать в зал заседаний — или будут иные приказания?
Не удостоив его ответом, Грэхард стремительно двинулся на выход, по направлению к тому самому залу. Вздыхая, Дерек поспешил за ним, на ходу проглатывая приходящие ему в голову шутки вроде «нужно распорядиться раздать князьям доспехи» или «нужно сказать слугам, чтобы вынесли графин со стаканами из зала!» Печальный опыт подсказывал, что сегодня эта тактика не будет иметь успеха.
Вопреки мрачным опасениям Дерека, на совете Грэхард пребывал в своём обычном рабочем расположении духа: грозном, конечно, но без излишних эксцессов.
Это внушало некоторый оптимизм; однако за обедом и после ситуация не изменилась. Стоило лишь вскользь упомянуть причину плохого настроения Грэхарда — как тот тут же каменел, начинал катать желваки по лицу и бросал взгляды столь выразительно убийственные, что Дерек посчитал разумным прислушаться к доводам инстинкта самосохранения и не лезть под огонь. В конце концов, это не его дело, ведь так?
...что касается Эсны, её день проходил не менее нервно. С утра она не стала выходить к завтраку и даже подумала было объявить голодовку.
Дело в том, что она почему-то ожидала, что после того, как засветит в Дерека подушкой, к ней непременно придёт мириться Грэхард. То, что Дерек в целом пришёл по своему собственному почину, и отчитываться о результатах своих провалившихся переговоров и не собирался, она не учла. Напротив, она ужасно обиделась, что бездушный и злобный супруг игнорирует её недовольство, поэтому все её усилия были направлены на то, чтобы сломить это игнорирование.
Тактика «пусть увидит, как я страдаю, и усовестится!» показалась ей самой логичной.
С голодовкой, правда, не сложилось, и к полудню она всё же велела принести завтрак — рыдания и истерики, оказывается, пробуждали ужасный аппетит. Но из покоев своих решительно не выходила, чтобы показать всю глубину своей вселенской обиды.
То, что никому не придёт в голову докладывать Грэхарду, что она сидит у себя весь день, она тоже не учла. Мог бы, конечно, что-то сказать Дерек, но ему-то откуда было знать?
Так что Эсна гордо торчала в своих комнатах весь день, ожидая явления раскаявшегося супруга.
Не дождалась и обиделась ещё больше.
Вечером она даже велела служанкам забаррикадировать дверь в покои диванчиками и креслами. Чтобы подчеркнуть своё нежелание видеть всяких заносчивых типов, которые утруждают себя явиться к ней только за исполнением супружеского долга.
Взбешённый Грэхард, который и слышать ничего не желал сегодня об Эсне, конечно, и не планировал приходить, так что баррикада пропала зря.
От этого с утра стало ещё обиднее.
Поджав колено под подбородок, она грустила на кровати, как вдруг, наконец, раздался долгожданный стук в дверь!
Эсна моментально навела на себя самый трагичный и болезненный вид — не то чтобы ей пришлось слишком стараться, выглядела она и впрямь не очень, — но всё это пропало зря, потому что визитом её почтила обеспокоенная небесная княгиня.
— Солнечная, ты приболела? — с порога ласково поинтересовалась она.
От разочарования Эсна расплакалась. Все, буквально все заметили, что с нею что-то не так! — под «буквально всеми» разумелись Дерек и княгиня — а этот чурбан бесчувственный!.. даже вечером не зашёл!..
Княгиня, посозерцав горюющую Эсну и остатки вчерашней баррикады, сделала логичные выводы и со вздохом:
— Ох, Богиня-Матерь! — прошествовала внутрь и присела на краешек кровати. — Ну что же ты, деточка!
— Он меня не любит! — горько пожаловалась Эсна и уткнулась в плечо княгини.
Последовал типичный женский ритуал по успокаиванию: с поглаживанием волос, мягкими утешительными словами и лёгкими прибаутками. Княгиня была в этом весьма искусна, и вскоре Эсна перестала плакать. Однако разговорчивости ей это не прибавило, и на все осторожные расспросы она лишь вздыхала и твердила, что у Грэхарда совсем нет на неё времени.
Проведя в покоях Эсны ещё с полчаса и посчитав тему исчерпанной — в конце концов, что тут можно прокомментировать по поводу степени занятости властителя страны? — успокоенная княгиня ушла к себе, рассудив, что всё само образуется.
Глава четырнадцатая
Но ни на следующий день, ни через один, ни даже через неделю лучше не стало.
Грэхард пошёл на принцип. Чувствуя своё самолюбие задетым, он выправлял его весьма кривым способом: доказывал сам себе, что прекрасно может без этой вот капризной златовласки. Вот прям прекрасно может. Вообще прекрасно.
Поэтому он категорично схватился за все проекты, когда-то отложенные до лучших времён, и, не продыхая, мотался с разъездами, приёмами и совещаниями. На любые попытки поговорить с ним об Эсне от отвечал взглядами столь мрачными и красноречивыми, что оставалось лишь заткнуться и сделать вид, что такой особы не существует.