Наследница огненных льдов (СИ)

– Ну, и лови, – без всякого энтузиазма отозвался он. – Ты же это в первую очередь для себя будешь делать, а мне только объедки отдашь.
– Ну, хочешь, забирай целую рыбу.
– И кишочки? – с явной надеждой в голосе спросил он.
Фу, ну что за извращенец?
– Хорошо, – стараясь скрыть отвращение, сказала я. – забирай внутренности.
Всё, сделка свершилась, и Брум нехотя заполз на ладонь хозяйки чума. А потом я, как и прочие обитатели жилища, с интересом наблюдала за притягательным действом: младшая дочь Яломатке вырезала разноцветные кусочки меха, а Брум их друг к другу пришивал. Правда, перед этим он заставил меня порыться в рюкзаке, где я к собственному удивлению нашла черные нитки с иголками – те самые, что я невольно везла из Флесмера в своём багаже.
– Опять ты их ко мне положил.
– Конечно, – берясь за иголку, отозвался он, – я так и знал, что рано или поздно ты продашь меня за кусок мяса.
– Но это же не навсегда, – даже не стала я отрицать, – только до завтрашнего дня.
– Ладно, так и быть, поверю. Но утром я и пальцем не притронусь к шитью.
На том и порешили. Я с любопытством следила, как сестра Микальгана искусно отрезает ножом от только что пришитого Брумом кусочка меха всё лишнее, и в итоге шкурка превращается в фигурку белого оленя. А потом Брум пришил к ней большой серый кусок фона, от него сестра Микальгана тоже отрезала всё лишнее, и Брум снова пришил к краю белую шкурку, чтобы девушка и из неё вырезала оленя.
Какая интересная техника. Теперь понятно, как была сшита нагрудная сумка Эспина. А я-то гадала, как это мастерицы всё так верно рассчитывают и с точностью до миллиметра кроят все кусочки рисунка. Нет, оказалось, что они корректируют свою работу на ходу. Рационально. Но я бы и так тоже не смогла. Вон и Брум мучается, проталкивает иглу через толстую оленью кожу. И что это он говорил про костяные иглы и нити из жил? Ничего подобного, в чуме имелись вполне привычные катушки нитей и стальные иглы. Видимо, за последние годы, что здесь не было Брума, быт кочевников изменился в лучшую сторону, и промтовары из сульмарского магазина стали им куда доступнее.
Пока хухморчик и хозяйская дочь занимались меховым ковром, старая невестка Яломатке затащила в дом просушенную оленью шкуру, явно не сегодняшнюю, а содранную с другого зверя накануне. В её руке появился интересный инструмент: толстая палка с выдающейся каменной пластиной посередине. Женщина обхватила эту палку за оба конца и двигала ею вдоль расстеленной по ногам шкуре. Пластина скребла по мездре, которую то и дело смазывали некой дурно пахнущей субстанцией, что из чума хотелось бежать вон.
– Что это такое? – из последних сил спросила я, прикрыв нос рукавом.
– Так рыбьи потроха с протухшей икрой. Они хорошо оленью кожу размягчают, что всё лишнее с неё вмиг соскребается. Мягкая шкура потом будет, хорошую парку их неё можно сшить.
Всё, этой информации мне хватило, чтобы выбежать на свежий воздух. Подумать только, тухлая икра! Почему бы не привезти из Сульмара вместе со швейной фурнитурой ещё и уксус – им ведь куда приятней выделывать шкуры.
Оглядевшись по сторонам, я увидела, что караван из соседнего чумовища уже прибыл, и вовсю идёт сборка чумов. Сначала на свободный участок мужчины накидали срубленные ветви ольхи, потом по периметру воткнули длинные жерди, а их верхушки стянули вместе кожаным ремнём. Затем на высокий конический остов еле-еле накинули огромное полотнище, сшитое из оленьих шкур, и уже на него кольцо за кольцом нанизали берестяное зубчатое покрытие.
– Мы с палаткой дольше возимся, а тут такая махина.
Неожиданно за спиной возник Эспин. Я развернулась и поймала себя на мысли, что после вчерашней ссоры он впервые заговорил со мной. Ну, если не считать указания есть кровяной суп и не обижать хозяев.
– Как думаешь, – решилась я спросить Эспина, – эти люди обижаются на нас?
Эспин посмотрел на меня, потом на бедных кочевников, что начали вносить свои пожитки в установленный чум, и спросил:
– За что им на нас обижаться?
 
– Они ведь приняли нас в своём чумовище как дорогих гостей, а ты их просто продал Яломатке.
– Я что сделал? – изобразил удивления Эспин.
– Они ведь теперь фактически в рабстве, – пояснила я свою мысль, что теперь не давала покоя. – Ты же слышал, что сказал Яломатке. Эти люди будут работать на него за кусок мяса, а кто не справится, того он просто выгонит в тундру на голодную смерть.
– По-моему, он их просто стращал.
– А что, если нет? Ты же видел их лица, как они не хотели перекочёвывать к этому чумовищу. Эти люди знают что-то такое об Яломатке, чего не знаем мы. Они ведь были готовы умереть, лишь бы Яломатке не пленял их.
– Я не пойму, чего ты от меня хочешь? – заметно помрачнел Эспин. – Это ведь ты уговаривала их не накладывать на себя руки и искать другой выход из ситуации. Я его и нашёл. Чем ты теперь не довольна?
– Мне их жалко, – честно призналась я. – Яломатке – злой человек.
– Это уже не наша проблема. Завтра мы отсюда уедем и больше никогда не вернёмся.
Сколько же равнодушия и пренебрежения в этом ответе, просто поразительно.
– Это ведь так удобно, правда? – не сдержалась я. – Натворить дел и сбежать, чтобы не отвечать за последствия. Признайся, ты просто злопамятен и до сих пор не можешь простить этим людям медвежью охоту. Думаешь, что тебя хотели скормить чёрному деду, и потому убедил Яломатке забрать этих людей себе.
– Я хотя бы что-то сделал, а не занимался пустыми разговорами, – процедил Эспин и поспешил развернуться, чтобы вернуться в чум.
Ну вот, примирения не получилось, и теперь мы ещё больше рассорились. И почему так происходит? Я слишком много говорю, или Эспин слишком остро на всё реагирует? Что-то он слишком раздражителен в последнее время. Наверное, тяготы похода дают о себе знать. Лишь бы Эспин не достиг точки кипения и не потребовал поворачивать назад. Если это произойдёт, я не смогу одна двигаться дальше. Даже с Брумом. Был с нами Зоркий… Нет, и с ним я бы не смогла в одиночку ставить палатку и рубить ветки на костёр. А если бы с нами был Вистинг… Нет, с этим ужасным человеком я бы побоялась идти куда-либо вдвоём. Если бы только рядом с нами был ещё и Эспин… Ну почему же всё не получается так, как я задумала?
Под конец дня, когда Брум успел пришить к ковру семь лоскутных оленей, хозяйка и несчастный жених Сулотынто постелили нам циновки для сна. Эспину досталось место позади занавеси в виде шкуры, наверное, самое тёплое в чуме.
Я посмотрела в сторону Эспина в надежде поймать его ответный взгляд и понять, что он сейчас чувствует, что думает обо мне. А он даже не глянул на меня и скрылся за шкурой. Сильно обиделся. Как же мы будем дальше идти на север? Ведь завтра Микальган довезёт нас до Многоглавых гор, и там мы останемся одни. Надо попросить прощение первой, надо себя пересилить и умерить гордость. Ради похода, ради дяди Руди.
Глава 53 
Проводы из чума Яломатке в дальний путь выдались бурными, даже слезливыми. А всё из-за Брума – женщины категорически не хотели его отпускать:
– Меховой говорун, возвращайся к нам, мы всегда будем тебе рады. И угощение приготовим, самое лучшее.
– Да, конечно, – буркнул Брум, прежде чем скрыться в недрах нагрудной сумки, что теперь перешла от Эспина ко мне, – делать мне больше нечего.
Обещанные подарки за наёмный труд хухморчика я получила сполна: и ожерелье из дырявых камешков в полоску, и кожаный пояс с берестяными ножами, что теперь красовались поверх моей кухлянки, и даже два куска сушёной оленины, что теперь лежали на дне рюкзака.
Свои вещи мы погрузили в сани Микальгана, а сами уселись по бокам, чтобы пятёрка оленей умчала нас навстречу безлюдным снежным просторам.
До самого обеда нам не встретилось ни одной реки, только мелкие подмёрзшие ручейки, через которые олени перебрались без особых усилий. А потом наступило время привала. Олени не стали далеко отходить от стоянки и принялись выкапывать из-под снега ягель, чтобы им поживиться.