Цветок забвения (СИ)

— Получается, он отшельник в большей степени, чем ты.
— Буквально? Да. Датэ изучил техники всех четырех великих кланов.
— Ты сказал это так, будто это невозможно.
Потому что это невозможно!
Я вся обратилась в слух, но мужчина медлил.
— Ты что, совсем ничего не знаешь об отшельниках? Внутренних мирах? О Мудреце? Его учениках?
— Это боги наёмников, а не шлюх, к тому же, их не зря называют Забытыми. Может, когда-то отшельники и были олицетворением праведности и чести, но то время прошло. Калеки стали обычными убийцами, Старцы — сторожевыми псами. Но твою проповедь я послушаю с удовольствием.
Судя по её голосу, эта проповедь должна была закончиться чем-то прямо противоположным тому, чем должна заканчиваться обычно. Ни намёка на святость.
— Главное божество называют Мудрецом.
— Это я знаю.
— Он выбрал себе в ученики четырёх самых слабых, угнетённых и безнадёжных человека. Калеку. Старца. Дитя. И Деву.
— Мудрец решил, что самые угнетённые из женщин — девственницы?
— В дальнейшем они были обязаны соблюдать запреты. Хранить невинность, например.
— Не тебе говорить мне о запретах. В любом случае из меня вышла бы лучшая Дева, чем из тебя — Старец.
— Наверное.
— И почему хранить невинность нужно только Девам?
— Калекам положено блюсти целибат.
— А Старцам?
— Старцы, как и Дети, считаются бесполыми, у нас другие запреты.
— Но предполагалось, что с женщиной ты никогда не ляжешь?
— Предполагалось. Но стояк — неважное достижение по сравнению с тем, чего добился Датэ, нарушая собственные запреты.
— Твоему стояку позавидовал бы даже он.
— Может быть.
— Для чего ему вообще понадобилось осваивать техники всех четырёх кланов, если причина не в комплексе неполноценности, вызванном кастрацией?
— Он решил объединить кланы и собрать под своей властью вечно враждующие империи.
— Какая благородная цель.
— Скажи это Девам.
— Они отказались к нему присоединиться?
— Думаю, у них вообще не было выбора. Это единственный клан, с которым Датэ не собирался договариваться. Но всё началось именно с них, на это должна быть причина.
— Но ты ведь сам сказал, что кланы всегда друг с другом враждовали. Калеки и Девы в особенности.
— Да, считается, что начало их противостоянию положили ещё основатели кланов. Слепой мужчина и женщина, у которой глаза — основное оружие.
— Он завидовал ей, потому что был слаб в том, в чём она сильна?
— Нет. В этом и был весь смысл. Так Мудрец уравновесил способности своих учеников: преимущество одного крылось в уязвимости другого. Очередной пример того, что понимают под гармонией. Например, в скорости и силе Калеке не было равных. Дева же физически была намного слабее.
— Даже слабее Дитя?
— Даже слабее обычного ребёнка. Но она не зря считалась самой могущественной из нас. Пусть она ничего не понимала в боевых искусствах, её техники могли подчинить любого. Поэтому, когда Калека и Дева встретились…
— Это романтическая история?
— Не особо. Он убил её, а она наградила его безумием. Но Датэ сам сказал, что это лишь легенда для него, не более. Он не стал бы начинать свой великий поход с оправдания подобных предрассудков.
— «Сказал»? — переспросила женщина. — Ты что, встречался с ним? Видел его? Он уже здесь?!
— Нет. Это было давно. Он ещё и вполовину не был так знаменит, как сейчас, а я был куда моложе и самоувереннее и даже не представлял, что могу проиграть.
— Но ты до сих пор жив.
— Этого было бы достаточно для человека, но не для отшельника.
— Брось, ты сражался с ним. Никто из тех, кто с ним сражался, не может сейчас этим похвастаться.
— Это не так.
Я задумалась. Не намекал же он на меня?
— Тем не менее, только ты можешь ответить мне на этот вопрос: с чего ты так уверен, что он не калека в том самом месте?
Мужчина вздохнул.
— Мы с ним сражались, а не членами мерились.
— Это почти одно и то же. Ну?
Вряд ли он хотел в подобном признаваться, но наркотический дым развязал ему язык.
— Чтобы выиграть время, я врезал ему между ног. И это сработало.
 
Она громко расхохоталась.
— Так вот каково твоё высшее мастерство? Ты испробовал на нём все свои техники, а в итоге победил приёмом, который в ходу у бордельных шлюх? Буду знать, когда он появится здесь.
Она продолжала хихикать, а я почему-то отчётливо почувствовала на себе чужой взгляд.
— Его ты использовал тоже? — уточнила женщина, отдышавшись.
— Что?
— То, что лежит в этом ящике. — Я напряглась, ожидая ответа. Но мужчина молчал. Долго. — Я слышала, как о тебе говорили внизу другие солдаты.
— Да?
— Что ты пришёл с Востока, но не похож на беженца. Скорее на мародера.
— Хм.
— Кто-то предположил, что у тебя в ящике награбленное золото. А кто-то говорил, что знает тебя.
— Правда?
— Мол, ты держишь там, под печатями, своё самое сильное оружие. И ты достаешь его лишь в крайнем случае. Твой козырь. Третий меч, — прошептала она, словно выпытывая великую тайну. — Если это так, то ты точно использовал его в сражении с Датэ.
Вряд ли. Своё собственно сражение с Бессердечным я проиграла. Почти умерла. Поэтому, думая о нём теперь, чувствовала отчаянье, горе, парализующий страх, такой же материальный, как и кандалы. При том, что не могла вспомнить никаких конкретных деталей: ни черт его лица, ни обстоятельств гибели нашего клана.
Десять лет… Столько спать себе не мог позволить даже бессмертный. Не знаю, почему время начало беспокоить меня именно теперь, ведь его не существовало в моём мире. Времена года там не сменяли друг друга, а ночью было почти так же светло, как и днём. И мы не старели. С каждым лунным циклом, Девы становились лишь прекраснее. Но десять лет без света?.. Не представляю, во что я превратилась.
— Мой третий меч… — повторил мужчина. — Нет. Я слишком дорожу им. А вот Датэ своим оружием привык раскидываться…
— Ты сумел его обезоружить? Серьёзно?
Он успешно переключил её внимание. Вновь зазвучали шаги по полу. Женщина подошла совсем близко ко мне, и я затаилась. Послышался шорох ткани… а потом через ряд отверстий в крышке в ящик проник тусклый свет: она сняла вещи, которые были второпях брошены сверху.
Боги, я всё-таки вижу!
Ничего конкретного, на самом деле. Доски потолка, под которым клубился дым. Мне захотелось увидеть больше, всю картину целиком, хотя минуту назад я не смела рассчитывать даже на это.
— Что ж, согласна, этот меч достоин королей. Трудно представить, как выглядит оружие, которым ты по-настоящему дорожишь. — Она повозилась и в итоге резко выдохнула. — Почему я не могу достать его?
— Видишь символы на ножнах? Это защитная печать. Только я могу его использовать. — Когда она заявила, что нечестно скрывать от неё и это оружие, мужчина сказал: — Это опасная игрушка. Лезвие может разрезать даже проклятую печать, что говорить о женской коже.
— Ты поставил печать на меч, который может разрезать любую печать? — уточнила она, но он не ответил. Может, кивнул или пожал плечами. — А чем докажешь, что он принадлежал именно Датэ?
— Посмотри на рукоять. На знаки на навершии.
Она подошла ближе к свету, отгораживая меня от него.
— Красиво. Это цветок мака и… какая-то ветка. Что это значит?
— Я не спрашивал. Но такие же знаки он носит на своих ладонях.
— Носит?
— Шрамы. Калеки берегут свои боевые шрамы, это их дар богу. Они психи, повёрнутые на боли. Но Датэ выделяется даже среди своих. В бою его задеть невозможно, поэтому он режет себя сам и превращает шрамы в узоры, словно хочет…
Он осекся.
— Что? — спросила она.
— Не знаю… Словно хочет обезобразить себя. Он поставил себе шрамы даже на веки и рот.
— Разве шрамы не главное украшение мужчины?
— Ага. Даже ты согласилась бы, что он перестарался с этим.
Она рассмеялась, а я подумала, что при всей своей нелепости в этом есть что-то логичное. Ведь только раны — достойное таких монстров «украшение».