Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ)
— Ты уверен, что власти не знают о выходе из города, через который ты меня ведешь? — спросил я на ходу у Михо.
— Если бы знали — вряд ли позволяли бы таскать через него контрабанду, — хмыкнул тот.
По законам, установленным местным правительством еще до Альянса, практически любое имущество, ввезенное в город с нежилой территории, облагалось сталкерской пошлиной, размер которой постоянно увеличивался и, в конце концов, достиг весьма приличных размеров. Кроме того, правилами предписывалось, что все вещи должны проходить радиологический контроль. После начала войны Альянс «временно» ввел на всей своей территории дополнительный сталкерский сбор, размер которого был еще выше, чем местная пошлина. Было объявлено, что сбор будет отменен после окончания войны. Однако по прошествии нескольких лет слово «временный» начисто забылось.
На сегодняшний день, чтобы соблюсти все законы, сталкерам приходилось отдавать таможенникам практически половину стоимости добытых ими ценностей еще до того, как им удавалось их сбыть. А если еще учесть, что таможенники безбожно завышали стоимость товаров — деятельность законопослушных сталкеров становилась откровенно убыточной, и они быстро исчезли как вид. Контрабанда осталась единственным выходом из положения, и, вопреки противодействию властей и суровым мерам наказания вплоть до смертной казни, стала невероятно распространенным и прибыльным промыслом.
Вряд ли стоило удивляться, что сородичи Миро оказались замешаны в контрабанде также, как они замешаны в торговле оружием и наркотиками, сутенерстве, воровстве, всех видах жульничества и неизвестно каких еще преступлениях.
— Военные не могут не интересоваться такими вещами. Ведь через тайный ход могут проникнуть не только контрабандисты, но и вражеские диверсанты, — засомневался я.
— Олтеница — не крепость, — презрительно фыркнул Михо. — Кроме парадных входов, сюда можно попасть сотней путей. Сомневаюсь, что ментам известно даже о половине… Нам сюда! Приготовь фонарь, там внутри тьма-тьмущая.
Я достал пластиковый фонарик, приобретенный когда-то в одном из супермаркетов Сиднея за пятьдесят пенсов, просто на всякий случай — в столице было не так уж много темных мест, а отключений электричества не бывало. Ничего лучшего у меня дома не нашлось, а по прибытии в Олтеницу я просто не успел раздобыть себе какого-либо снаряжения.
— Игрушечный, что ли?! — снисходительно ухмыльнулся Михо, осмотрев мой фонарик.
У него был длинный, металлический фонарь, наподобие тех, которыми пользовались раньше полицейские. Светил он дай Боже. Эх, как пригодилась бы мне сейчас тонфа со встроенным мини-прожектором!
— Ну что застыл? Идем.
Я полез следом за цыганом в дыру, напоминающую канализационный колодец. Ржавая лесенка была такой шаткой, что я всерьез опасался, выдержит ли она мой вес. Лишь презрительные насмешки проводника, мол, чего копаешься, заставили меня быстро преодолеть с десяток ступеней. Внизу, к счастью, не воняло дерьмом, зато стоял затхлый запах сырости.
Еще мама рассказывала мне, что земля под Олтеницей вдоль и поперек изрыта катакомбами, вырытыми еще в Темные времена, когда люди прятались под землей от ультрафиолета и радиации. Ни у кого не было карт этих подземелий, и среди горожан ходило немало страшных историй о детях, которые забирались сюда и пропадали бесследно. Нередки здесь были и обвалы. Глядя на земляные стенки, кое-как укрепленные деревянными подпорками, я легко мог в это поверить.
Бредя по темному подземному ходу, следом за проводником, двигающимся проворно, как кошка, я думал о том, как я сумел докатиться до такого положения. За прошедшие четыре дня я трижды попадал в перестрелку, если не считать всей прочей херни, которая со мной произошла. Может быть, я сплю?!
Еще во вторник я засыпал в своей уютной квартирке, искренне полагая, что в моей жизни присутствует некий порядок, и даже считая ее полной рутины. В среду я стал свидетелем убийства. В тот же вечер я впервые в жизни напился, выдал пару государственных тайн в видео, выложенном в Интернет, и изменил своей девушке. В четверг, мучимый похмельем, я с ней расстался. В пятницу я уже был в пекле невиданных доселе уличных беспорядков. В паре метров от меня взорвалась бомба, убившая моего приятеля. Меня едва не прикончил какой-то психопат с револьвером. Тем же вечером, в нарушение полицейских правил, я испортил свой датчик, чтобы в нарушение еще более строгих правил, рискуя жизнью, бежать в «желтую зону». Там я встретился со старой подругой моего отца, которая оказалась его любовницей, а также раскаявшейся шпионкой, работавшей на моего опекуна, рассказавшей мне о нем кучу правды, которой я бы охотно никогда не знал. И вот наконец суббота. Я оказался на другом конце Земного шара, едва не погиб на пустошах от пуль нацистов и сейчас пускаюсь в бега от контрразведки Альянса…
«Когда я думал про себя, что мне нужна небольшая встряска, чтобы привести мысли в порядок, я имел в виду нечто менее масштабное, Боже», — подумалось мне в тот момент. — «Было бы вполне достаточно небольшой ссоры и примирения с Дженет. Или, скажем, какой-то легкой автомобильной аварии…».
— Чего молчишь, что скис совсем? — переступая через крыс, которых в этих тоннелях было великое множество, бросил через плечо Михо. — Мы, между прочим, почти пришли.
Мы остановились за очередным изгибом тоннеля.
— Тебе осталось пройти пару сотен шагов по этой прямой штольне. Тогда она возьмет уклон вверх, и ты упрешься в решетку. На двери висит замок. Держи, вот ключ. Как выйдешь — запри обратно, а ключ закинь внутрь, подальше. Я потом поберу. Не хватало еще, чтобы сюда снова пролезли троглодиты с пустошей.
— Какие-такие троглодиты? И что значит — «снова»? — нахмурился я, поправляя автомат на плече.
Еще в Генераторном я слышал немало историй о людях с пустошей, которые деградировали и одичали настолько, что практически не владеют человеческой речью и питаются падалью. Джером клялся, что видел нескольких таких во время своих странствий в станицу. Однако я не склонен был ему верить, а после многих лет жизни в цивилизации эта байка и вовсе показались мне смешной. Но Михо, по-видимому, не смеялся.
— Бывает, они влезают сюда. Знаешь, какая тут сеть тоннелей? Может, парочка еще до сих пор здесь бродит, крысами питается. Но ты не сцы! Они, вообще-то, нормальных людей боятся, прячутся от них. Разве что во сне могут подобраться, стащить что-нибудь из рюкзака.
— Я не полный идиот, чтобы спать здесь.
— А вот я как раз советую тебе спать, не выход из тоннеля. А то на пустошах водятся большие стаи бродячих псов. Вот эти как раз могут загрызть тебя во сне.
— Отличная новость. А здесь меня могут загрызть крысы, — глядя себе под ноги, где как раз пробегало несколько жирных грызунов, нервно пробормотал я.
— Крысы людей не едят, — хохотнул цыган, но, немного подумав, добавил: — Обычно не едят. Если, конечно, крыс очень много, и они очень голодны — тогда могут. Если вспомнить, то я слышал пару таких историй.
— Нет уж, пожалуйста, избавь меня от них. Напомни-ка лучше, как я узнаю, удалось ли твоему брату договориться насчет места в охране конвоя?
— Если не удастся, то конвой не остановится, когда ты будешь голосовать.
Я не хуже цыган знал, что у охраны транспортных конвоев на этот счет строгие инструкции, продиктованные суровыми реалиями пустошей. Если они сами не затормозят, лучше даже не пробовать перегородить им дорогу — могут просто расстрелять.
— И как мне тогда вернуться? Тем же путем? — я с сомнением покачал головой, припомнив пройденные катакомбы. — Если бы даже не темень, я бы в жизни не запомнил всех этих поворотов.
— Парень, ты задаешь мне такие вопросы, будто я твой ангел-хранитель. Ты мне даже не родственник. Мне сказано вывести тебя через тоннель — я вывел. Дальше сам разбирайся.
— Очень мило, — хмыкнул я.
По-видимому, если не срастется с конвоем — мне останется только пойти к воротам Олтеницы и сдаться. Я не мог, конечно, исключить, что мне грозит приговор за шпионаж. Однако более вероятным выглядел сценарий, при котором власти Альянса отпустят меня, помучив некоторое время допросами. Нет ничего приятного в румынской тюрьме. Однако смерть на пустошах — еще менее приятный сценарий.