Астральный гамбит (СИ)
Светку я ему все же не отдал — опустил на подплывшее по воздуху закрепленное на метле ложе сам. Артефакт унес спящую Каратову прочь. «Не пожалели же маны…» — некстати подумалось мне.
— Что такие кислые? — окинул нас тем временем взглядом Юрий Константинович.
Тоже ерничает?
— Они еще не знают, — расплылся в лукавой улыбке Петров-Боширов.
— Чего именно мы не знаем, господин штабс-ротмистр? — быстро спросила его Воронцова.
— Вообще-то, уже просто ротмистр, — качнул золотым эполетом жандарм.
— А не знаете вы главного, — снова заговорил Корнилов. — Сегодня утром в рамках соглашения о разделе продукции первая партия пыльцы из Стара-Загорской пещеры поступила на императорские склады!
— Первая — и последняя? — мрачно буркнула Златка.
— Отнюдь, Ваше Высочество, — с улыбкой покачал головой заместитель начальника корпуса. — Впрочем, прошу прощения — вы снова для нас просто кадет Иванова! — попытался сделать строгое лицо Юрий Константинович — безуспешно.
— Будьте любезны объяснить! — вскинув голову, потребовала Златка — или лучше: Иванка? — Про пещеру! Она что, уцелела?
— Турки там что-то перепутали, — уже не сдерживал смеха Корнилов. — Вместо Стара-Загорской пещеры они взорвали королевский пыльценосный колодец Келлингли в Северном Йоркшире. Вильгельм XI в ярости и грозит султану всяческими карами.
— Что? — ахнула не только болгарка — опешили все мы.
— Как такое возможно? — выдохнула Милана.
— Похоже, кто-то подсунул османам неправильную карту, — проговорил Юрий Константинович. — Ума не приложу: кто бы сие такой мог быть? — хитро покосился почему-то он на Петрова-Боширова.
— Не иначе, сам Князь духов постарался, — с простодушным видом развел руками новоиспеченный ротмистр. — Ну а кто еще?
Гм… А за какие заслуги, кстати, жандарм получил повышение в звании?
— О Князе духов мы с вами, господа кадеты, поговорим позже, — в свою очередь заявил есаул Семенов. — И о-очень подробно поговорим… Но сие — когда отгремят фанфары. А пока примите мои самые искренние поздравления. Волею Государя Императора за мужество и самоотверженность, проявленные в ходе проведения особой операции, вы удостоены награждения медалями Ордена Всеслава Полоцкого!
Со стола хозяина кабинета вспорхнули шесть бархатных коробочек и стайкой полетели к нам. Растерянные, мы даже не сразу сообразили их подхватить — я свою так и вовсе чуть не уронил.
— Сие — высокая честь, — наконец посерьезнев, проговорил Корнилов. — Но вы ее заслужили. Поздравляю, господа кадеты!
— Служу России и Его Величеству Государю Императору! — взметнул два пальца к козырьку фуражки Ясухару.
— Служу России и Его Величеству Государю Императору! — вторили ему все мы — увы, без салюта.
— В силу деликатных обстоятельств операции, Указ о вашем награждении не подлежит публичному оглашению, — заметил Семенов. — Посему и церемония такая — кулуарная… Вы вправе — и даже обязаны — открыто носить полученную медаль, но призваны сохранить в тайне основания получения оной. Сие понятно?
— Так точно! — ответил за всех нас Тоётоми.
— Вопросы есть?
Вперед дернулась Златка, но ее опередила Милана.
— У меня вопрос к господину ротмистру, — посмотрела она на Петрова-Боширова. — Разрешите?
— Задавайте, — благосклонно кивнул ей заместитель начальника корпуса.
— Что стало с графом Анатолием? — осведомилась Воронцова у жандарма.
Ответил тот не сразу.
— Сожалею, молодая графиня, — придав лицу скорбное выражение, проговорил он наконец. — Ваш отчим ушел в Пустоту. Виной тому недавний пробой. Примите мои соболезнования — и крепитесь: теперь весь груз ответственности за фамилию ложится на ваши плечи…
— Благодарю, — невозмутимо кивнула ротмистру Милана.
— Ну а за саму вас, молодая графиня, покамест отвечает корпус, — заявил Семенов. — И с любезного дозволения его руководства приглашаю вас на короткую беседу… Молодой князь Огинский-Зотов, вы следующий на очереди, — перевел есаул взгляд на меня.
— Может быть, сперва позволим юным кадетам отдохнуть с дороги? — осторожно предложил Петров-Боширов.
— И так четыре дня били баклуши в Канзасе, — усмехнулся Семенов. — Молодая графиня, задержитесь, прочих пока прошу подождать в приемной, — распорядился он.
Вместе с нами пятью из кабинета вышел и Петров-Боширов. Корнилов остался внутри — с Семеновым и Воронцовой.
— Получается, в Оклахоме мы только чуть все не испортили, — задумчиво заметила Муравьева уже за дверью. — Не очень понятно, за что тогда медали…
— Не столкнись янычары с сопротивлением, у них наверняка возникли бы вопросы, — с готовностью ответил ей жандарм.
— А то, что против них оказались неопытные кадеты, турок не насторожило? — спросила Тереза.
— Сие Америка, — развел руками Петров-Боширов. — Туда не всегда получается забросить, кого хочешь — османам сие известно не хуже нас. Да и держались вы более чем достойно. Так что не переживайте, награды заслуженные!
— Понятно, — кивнула молодая баронесса.
— Господин ротмистр, а можно поинтересоваться, от чего именно погиб граф Анатолий? — осведомился у жандарма я.
— Апоплексический удар, — чуть помедлив, ответил тот.
— Табакеркой в висок[1]? — прищурилась Муравьева.
— Зачем же табакеркой? — в деланом удивлении вздернул брови Петров-Боширов. И после некоторой паузы добавил вполголоса: — Чай, не царских кровей персона… Обычным кирпичом.
[1] В нашей реальности от, как злословили записные остряки, «апоплексического удара табакеркой в висок» скоропостижно скончался Император Павел I. Вероятно, что-то подобное однажды случилось и в мире магии
Глава 40
в которой я вхожу в открытую дверь
Несмотря на убежденность есаула Семенова, что в Канзасе мы, типа, и так неплохо отдохнули, на следующий день всей нашей шестерке был предоставлен выходной. Признаться, сперва я все равно собирался пойти на занятия — и так много пропустил — однако потом подумал: «Какого духа?!» — и почти до самого обеда проторчал у целителей, куда накануне поместили Светку.
Каратова спала. Как мне объяснили, раз в два-три дня ее будут будить, чтобы накормить, а затем снова погружать в забытье. О том, чтобы приступить непосредственно к лечению, никакой речи, по-моему, вообще не шло.
Когда я вконец достал персонал лазарета своими вопросами, мне вручили какой-то потрепанный старинный фолиант: на, мол, сам почитай. Чем я и занялся — в меру сил и умения. Книга так и называлась: «Снятая печать: трагедия освобожденного холопа». Я, правда, пока не разобрался, что это — серьезный научный трактат, публицистика или и вовсе художественное произведение, но из того, что успел осилить — шестую часть раздела «Введение» — картина вырисовывалась довольно безрадостная. О чем мне, собственно, сразу сказали в лазарете — да я слушать не хотел.
Выпросив разрешение забрать книгу с собой — целители, кажется, уже на все были готовы, лишь бы спровадить меня наконец из своей тихой обители хотя бы до завтра — с толстым томиком под мышкой я неспешно направился в казарму, но, проходя мимо полигона, столкнулся с выходившими из зала Муравьевой и фон Ливен.
— О! — радостно улыбнулась мне Маша. — А мы с Терезой как раз о тебе говорили! — еще в Канзасе с длинноножкой мы перешли на «ты». А вот в общении с молодой баронессой у меня почему-то сохранилось взаимное чопорное «вы» — ума не приложу, как так вышло.
— Сударь, вы от Светланы? Как она? — справилась о своем бывшем холопе моя манница.
— Без изменений, — развел я руками. — Да и откуда им взяться, если с ней ничего не делают?! — добавил сердито. — А ты как? — посмотрев на Муравьеву, спросил я уже спокойнее.
— Привыкаю потихоньку, — принужденно хихикнула та. — Но не перестаю благодарить Ключ, что родилась не полукровкой и не квартеронкой. Разорваться пополам — вот это, наверное, было бы по-настоящему ужасно. А так временами даже интересно по-своему: что ни минута, узнаю о себе что-то новенькое. Вот, только что выяснилось, что по части маскировки я теперь полный профан! — вздохнула она. — Раньше все за меня, оказывается, дух делал. Ну, та часть меня, что была наследием духов.