Заходер и все-все-все…
Более поздняя запись: Великий муж — это тот, кто не утратил своего младенческого сердца (Мэн-Цзы). Сопоставление с Христом — «Если не будете как дети etc…»
И еще одна история. Борис рассказывал ее неоднократно, думаю, неспроста. Это история (слегка сокращенная) с поиском коня для Циньского царя Му-Гуна.
Царь просит престарелого Болэ найти ему знатока, который мог бы разыскать лучшего коня Поднебесной.
— Хорошего коня можно опознать по его стати и взгляду, костям и мускулам, — ответил Болэ. — Но лучший конь как бы невидим, как бы неуловим, как бы не существует, как бы пропал. Такой конь не поднимает пыли и не оставляет следов. Я знаю человека, который разбирается в этом не хуже меня. Его зовут Гао.
Му-Гун призвал этого человека к себе и послал его на розыски коня.
Через три месяца Гао возвратился и предстал перед царем.
— Я нашел то, что нужно, в Песчаных Холмах.
— Что это за конь?
— Кобыла, каурая.
Царь велел привести кобылу, но она оказалась вороным жеребцом. Царь сильно опечалился и спросил Болэ:
— Оказывается, тот, кого мы послали отбирать коней, ни на что не годен. Он не умеет даже отличить кобылу от жеребца и не разбирает масти!
Тут Болэ восхищенно воскликнул:
— Так вот, значит, чего он достиг! Такие люди, как Гао, прозревают Небесный исток жизни, они схватывают суть и забывают о ненужном, пребывают во внутреннем и отрешаются от внешнего. Он видит то, на что хочет смотреть, и не замечает того, на что смотреть не нужно. Такие, как он, в лошадях видят нечто куда более важное, чем лошадь.
Поэзия Востока занимает особое место. В частности — Омар Хайям.
У Бориса собраны, кажется, все издания, всех переводчиков. Есть даже изящный машинописный томик. И все эти книжечки лежали у него на виду, чтобы он мог в любой момент полистать. Более других переводчиков он ценил И. Тхоржевского. А рисунки Павла Бунина, с которым Борис дружил, прекрасно дополняют эту поэзию. В тетрадке у Бориса несколько иллюстраций к Хайяму, выполненных Буниным ему в подарок.
Полка с редкими или курьезными книгами.
Потрепанный томик проф. Флоринского «Усовершенствование и вырождение человеческого рода», изданный в Вологде в 1926 году.
Еще более растрепанный — даже без титула — томик, о названии которого можно догадаться, прочитав предисловие, где сказано, что это «Очерки по психологии сексуальности» Фрейда.
«Умственные эпидемии» и «Повальные чудачества» под одной обложкой. В первой части книги титульный лист отсутствует, вторая принадлежит д-ру Портулакову. Издано в Петербурге в 1889 году.
«Вселенная». (Для читателей 8–14 лет.) Издание книгопродавца и типографа М. О. Вольфа. 1863.
На этой же полке почетное место отведено толстому тому «Творчество народов СССР», изданному к двадцатилетию Великой Октябрьской социалистической революции в СССР «уже тогда покойным А. М. Горьким и еще беспокойным Л. З. Мехлисом», — комментировал Борис, показывая книгу.
Для Бориса, шутливо называвшего издание «Золотой Книгой», оно служило источником развлечения. Он так дорожил этим томом, что, когда ему предложили купить у кого-то второй экземпляр, он не отказался, и у него стоят два одинаковых!
Борис устраивал веселое представление, читая полюбившиеся ему стихи.
Представьте, как звучали эти строки, когда он читал их унылым тоном, особенно последнюю…
Худо жили саами, когда царь был: грамоты не знали, смеялись редко.
Стала советская власть.
Вот мы, саами, обрадовались!
Торжественное чтение:
О банках, трестах, промыслах, принадлежащих нам, — пою,О том, как вольно стало жить недавним беднякам, — пою,Америке и Англии я песню не отдам свою!Им не соперничать с Баку, — я слово честное даю:Не стоят вместе все они и улочки одной Баку!Следующие стихи произносил, складывая губы, словно ел перезревшую хурму.
Кто это, будто голубка, ночью по черному морю идет?Это по нефти красивая девушка — сам инженер идет!Как добралась ты до самой сути, мудрости полна?Много таких в нефтяном институте, светлых, как луна!Победоносно:
Все мы такими скоро покажемся, что поразится мир!На пианино играть отважимся, — и поразится мир!Шелк вырабатывать так обяжемся, чтобы сверкал на свету!В этом шелку мы в Баку покажемся, будто миндаль в цвету.Эти стихи читались на три разных голоса:
Он: Пугливая, ты будь моей. Отдам тебе шелка Багдада!Она: Отважный, мне шелков не надо, я в комсомоле Ленина!Хор: Яр, яр, о, сладостная яр!Так, куплет за куплетом, ей предлагают: сережки, жемчуг, пояс яркий, на шубу плюша, браслет. Все отвергается: «Я в комсомоле Ленина!» И, наконец, — кольцо.
Она: Нехитрый мой, забудь про кольца и стань отважным комсомольцем, тогда зови меня своей!Апофеоз хора: Яр, яр, о, сладостная яр!Русская песня «Палач-генерал», первые слова из которой Борис взял для эпиграфа к своему стихотворению «Старая песня» (из «Заходерзостей»):
Под частым разрывомГремучих гранат…К сожалению, не обнаружила на месте любимый нами русско-французский разговорник, который тоже служил развлечением в свободное время. Обычно он комментировал стиль пособия для путешественников, Борис пояснял, что, скорее всего, его составители были студенты-французы, плохо знающие свой язык и уж совсем плохо — русский. Помню дословно примеры, которые ничего никому не могли объяснить, но зато давали нам в те далекие времена цензуры возможность применить их по нашему усмотрению. Например: «Змей, проскользнувшись по траве, укусал невинного агненка». «Долженствуя повсюду властвовать собой, солдат есть волен и счастлив». И совершенно загадочная, но столь многозначительная фраза: «Хотели бы, чтобы мы горели, не раздражая неприятеля».
Также не оказалось на месте альманаха, в котором рассказ (перевод с французского) начинался словами: Гуап, гуап!! — Тубо, Арто, тубо!
Мы с трудом понимаем, что заставляют замолчать собаку, которая лает. Борис пользовался этим примером, чтобы показать абсурдность перевода, когда заботятся о «точности», забывая о смысле.
Безусловно, наша домашняя библиотека не ограничивается только тем, что упомянула. Я воспользовалась перечнем книг, чтобы нанизать, как на нить, различные воспоминания — трагические, веселые, подчас неожиданные или курьезные, — связанные с ними.
«Моя несчастная любовь — компьютер»Совершенно очевидно, что, испытывая необыкновенную страсть ко всему электрическому, лингвистическому и скобяному, Борис не мог пройти мимо компьютера. Я смею утверждать, что среди братьев-писателей он один из первых ступил на стезю компьютеризации. В 1987 году Борис написал заметку, черновик которой лежит передо мной. Называется она: Будь он проклят, этот компьютер (с подзаголовком, послужившим названием для этой главы).