Первая белая книга "На пути в неизвестность" (СИ)

— И как же? — епископ не довольно отвернулся от лоснящегося лица пришедшего и закрыл глаза, своим вопросом требуя подробностей.
— Комендант Трюдо был занят тушением пожара, а должен был направить людей на подмогу к вам!
— Тушение пожара важное дело, не говорите глупостей.
— Но он помогал тушить амбар с награбленным… — монахи снова стали теснить командира от алтаря.
— Какой вздор. Уберите его. Я хочу отдохнуть от всей этой болтовни, — епископ разразился жутким кашлем, а помощники принялись наклонять его голову, так чтобы он не захлебнулся слюной.
— Вы не понимаете, они свозили запрещенные товары в этот склад, а Трюдо им помогал в этом! — командир пытался кричать, не понимая, что своими криками мог навлечь на себя гнев прихожан.
— Да заткните вы его кто-нибудь… — сдерживая кашель проговорил епископ с ненавистью глядя на лоснящееся лицо командира, его длинные нос и тонкую полоску губ, пытавшихся до него что-то донести.
— Я могу доказать, что он помогал Сольвани… — его крик потонул в толпе монахов, которые взяв его за руки и ноги понесли назад к выходу.
— Стойте! Пустите его назад! — монахи подчинились словам епископа, и словно личная охрана герцога повели кричавшего толстяка назад к алтарю.
— Назовите мне причину, по которой вы сюда пришли?
— Я устал смотреть на несправедливость и ложь, что льется бесконечными потоками из уст коменданта. Он уже три недели помогает привозить головорезам Сольвани запрещённые товары, держа в страхе остальную стражу. Берет взятки, много взяток, об этом все знают и еще… — маленькие черные глазки бегали из стороны в сторону, а разум все пытался подобрать нужные слова, но от волнения у него будто в горле пересохло.
— Это все? — снова засомневался в сказанном епископ, намереваясь в любой момент прогнать стукача, склонившегося над ним.
— Хлеб. С гербом Ордена Воскрешения… Тот который совсем недавно появился в городе? — командир наклонился над стариком и продолжил уже шепотом:
— Это дело рук Трюдо. Я могу доказать. Тогда ночью, когда было нападение. Комендант со своими людьми тушили тот самый склад, в котором хранился хлеб Ордена.
— Не мыслимо! Как я могу вам верить? Может вы клевещите на коменданта? — снова сомневался в словах стукача епископ.
— Я командир стражи восточных ворот и доказал свою преданность городу. К кому, как не к вам, мне было идти, чтобы говорить эти слова. Я уверен, что дворяне или сам герцог не стали бы меня слушать. А комендант, узнав об этом, нашел бы способ меня повесить. Я здесь, и я в отчаянии. Я ведь мог это все предотвратить? — командир перешел на эмоции и даже попытался пустить скупую слезу.
— Я польщен, удивлен и раздосадован. От ваших слов мне стало гораздо легче. Мои люди проводят вас внутрь храма, чтобы дать вам все необходимое. И конечно… — епископ снова разразился жутким кашлем, но быстро пришел в себя, добавив:
— Я наделяю вас полномочиями моего поверенного в этом запутанном деле. Вы просто обязаны мне помочь, да что там помочь мне, помочь городу, церкви и самому герцогу.
Эти слова воодушевили командира, и он улыбнулся тонкой полоской розовых губ, обнажив свои гниющие зубы. Его внутреннее самодовольство ликовало, теперь он стал самим карающим мечом церкви, занесенным над головой коменданта. С такими мыслями он поцеловал плечо епископа, всего пропахшего воском и дубовыми бочками, и направился следом за монахами. Теперь, находясь в прекрасном настроении, он обдумывал какие слова будет говорить своему бывшему начальнику, и по недоразумению коменданту города Гротеск.
Если бы командир остался у алтаря и послушал то, о чем говорил епископ своим помощникам, то он точно умер бы от страху прямо на месте. Но он настолько был уверен в том, что выкопал довольно глубокую яму Трюдо, что не заметил, как сам в нее угодил.
Епископ дал очень точный приказ своему бессменному помощнику, стоявшему постоянно возле алтаря:
— Я хочу, чтобы вы этого стукача приковали вместе с тем мальчишкой, что знает все про мазь и бинты. Еду никому не давать до тех пор, пока я сам не смогу их допросить. И да, обязательно поставь кого-нибудь подслушивать за дверь. Пусть рассказывает тебе обо всем что там услышит.
 
— Я вас понял, ваше святейшество. Отдыхайте вы очень устали…
— Запомни! Я хочу лично услышать, во всех подробностях, что Трюдо предатель!
— Непременно, во имя господа и церкви Рассвета.
***
В храме было довольно душно. Я старался не смотреть на монахов, которые подхватили незнакомца вслед за которым мы сюда пришли с Салли. Тучный мужчина, за которым мы наблюдали от самого пепелища до церкви оказался кем-то из стражи, герб на его груди говорил именно об этом. Незнакомец пытался вырваться из крепких рук монахов, но так и не смог, в последний момент прокричав на весь храм:
— Я могу доказать, что он помогал Сольвани…
Монахи подчинились приказу епископа, приказавшего отпустить незнакомца и последовали вслед за ним назад к алтарю. Народ вокруг возмущенно начал роптать о случившимся, но вскоре один из монахов снова запел, и остальные прихожане, подхватив слова песни, сразу позабыли о произошедшем.
Нужно было, во чтобы то не стало, подобраться поближе к алтарю, чтобы услышать, о чем тучный стражник говорит. Время ускользало, нужно было действовать и я, склонив свою голову, направился к алтарю. Не знаю, я был не силен в религии, да и бывать до этого в стенах храма мне не приходилось, если конечно не считать того случая, здесь же в темнице. Я почти сразу заметил, что все пришедшие смотрят на большой золоченный круг, так похожий на солнце с лучами разной длины, тянущимися во все стороны, висевший над самым алтарем. Никто не отрывал своих взглядов от золотого солнца, будто обращаясь к нему с молитвой. Я решил рискнуть, выйдя из толпы и глядя прямо на символ веры подошел по ближе. Никто меня не остановил или оттолкнул назад, как того стражника минуту назад. Монахи посмотрели на меня несколько мгновений и не увидев во мне никакой опасности продолжили петь со всеми остальными, стоя к алтарю спиной.
Я стоял очень близко, в ногах у епископа, ощущая резкий запах воска и дубовых бочек, аромат к которому я очень быстро привык, провалявшись два дня в постели учителя намазанный кремом. У меня не было сомнений, кто-то из учеников мастера Серо принес нашу мазь сюда. Отогнав свои рассуждения прочь, я начал прислушиваться к словам епископа, стараясь разобрать то, о чем они говорили. Его губы медленно шевелись, и я старался прочесть по ним, но он, будто чувствуя мой интерес, все время сбивался и кашлял, не давая мне такой возможности. Мой слух был заполнен молитвой и пением, через которые было очень сложно что-либо разобрать, но глядя на губы говорящего я продолжал угадывать, слово за словом. Чем больше я узнавал, тем интереснее мне становилось, что же будет сказано дальше, но кашель снова оборвал мои планы, и я продолжил смотреть на символ веры сложив руки вместе, будто молясь.
Мне показалось что тучный мужчина в дорогих сапогах и эмблемой стражи на груди остался доволен. Он поцеловал епископа в плечо и направился в сопровождении монахов куда-то за алтарь в одну из дверей в глубине храма. Я еще раз глянул на тощее лицо епископа, на котором проступали контуры черепа, таким оно было худым и продолжил читать по его губам каждое слово, проговаривая их про себя. Последняя фраза заставила мое сердце очень быстро биться, как только до меня дошел весь ее смысл.
«Я хочу, чтобы вы этого стукача приковали вместе с тем мальчишкой, что знает все про мазь и бинты»
Меня всего затрясло в тот самый момент, когда наши взгляды с епископом встретились. Его глаза, выпученные из орбит, смотрели прямо сквозь меня, будто бы зная, что именно я услышал и о чем подумал. Я оцепенел, чувствуя на как неприятный холодок пробежал по моей коже и волосы повставали на руках дыбом. Я машинально почесал руку и виновато опустив свои глаза под ноги повернулся. Нужно было спешить к выходу, мне было душно и холодно одновременно, страх и сомнения захватили меня предлагая бежать. Я переборол все эти навязчивые желания и благополучно добрался до прихожан, начав проталкиваться через толпу, до последнего ожидая что монахи схватят меня и поволокут обратно в темницу. Я не мог дышать, голова стала какой-то тяжелой, а в глазах начало темнеть. Салли подхватил меня за руку и помог открыть дверь, только на улице, жадно хватая ртом воздух я осознал, что могу дышать.