Последний снег

Пока они ехали, небо потемнело, лес затянуло серым туманом. Габриэль сидел с закрытыми глазами, сжав кулаки. Когда они въехали в поселок, Лиаму показалось, что все смотрят на них, словно на машине было написано, что они сделали. Он припарковался перед домом, где Габриэль жил со своей девушкой. Заглушив мотор, прокашлялся и сказал:
— Все, я завязываю.
Габриэль никак не прореагировал, и Лиам ткнул его в бок. Солнце снова вышло из-за туч и резало глаза.
— Ты слышал, что я сказал?
У брата напряглись жилы на шее.
— Мы еще не закончили.
— Я — закончил. Не хочу, чтобы ты приходил ко мне. Не хочу видеть тебя рядом с Ваней.
На губах Габриэля заиграла улыбка. Что его рассмешило? Лиам ждал новой атаки. Ждал, что брат будет бить его головой об окно, врежет по носу. Но ничего такого не произошло. Вообще ничего не произошло. Только воздух вибрировал от напряжения.
— Не переживай. На фиг ты мне нужен.
— Вот и хорошо.
— Я могу тебе доверять?
— О чем ты?
— Глупостей не наделаешь?
Заныл зуб. Открыв дверцу, Лиам сплюнул на землю. Во рту был привкус крови.
— Не наделаю.
Он сказал это только для того, чтобы брат отстал, и это сработало. Габриэль смерил его долгим взглядом — немое предупреждение — и вышел из машины. Лиам смотрел, как он заходит в подъезд. Яркое солнце нестерпимо резало глаза. В машине было тепло, но Лиам никак не мог отогреться.
Подошло время идти на работу, а Видара все не было. Лив в рабочей униформе стояла у окна и смотрела в сторону леса, ожидая, что отец в любой момент появится из-за деревьев. Он отвозил ее на работу каждый день, даже больной садился за руль. Но минуты текли, а его все не было. Он не придет, подумала она. И вместо того чтобы испугаться, испытала чувство облегчения.
Села на водительское сиденье, повернула ключ и завела мотор. Потом включила радио на полную громкость и всю дорогу до заправки подпевала в голос. Когда парковалась за складом, Нии-ла как раз выбрасывал мусор в контейнер. У него глаза на лоб полезли.
— А я и не знал, что ты умеешь водить машину…
— Ты многого обо мне не знаешь.
Он улыбнулся.
— А где твой папаша?
Лив пожала плечами. От помойки воняло, но она все равно подошла помочь ему опустошить ведра.
Однажды Видар увидел, как она смеется с Ниилой, и всю дорогу хмурился.
— Сколько у него оленей?
— Откуда мне знать?
— Если собралась связаться с лопарем [1], то хотя бы узнай, сколько у него оленей.
Ниила открыл дверь склада и, пропуская ее вперед, настороженно спросил:
— Что-то случилось?
— Нет, почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты просто сияешь.
Лиам зашел к матери, забрал Ваню, а когда они с дочкой пришли в гараж, сказал, что хочет прилечь — заболел. При виде испуга в глазах малышки у него все сжалось внутри. Он попытался изобразить улыбку. У папы просто температура. Он лег на диван, и Ваня тут же принесла одеяло, подушку и плюшевого мишку для компании. От ее заботы ему стало только горше. Ему было стыдно за себя. Такой заботы он не заслуживает. И он конечно же не достоин такой дочери, как Ваня.
Лежал в полузабытьи, краем сознания отмечая, что Ваня смотрит мультики. Его и правда лихорадило. Натягивал одеяло до самого подбородка и старался не спать, опасаясь кошмаров.
Ближе к вечеру он услышал звон браслетов матери и ее тревожное дыхание у себя над головой. Мать что-то положила ему на лоб. Наверное, один из своих камней. Камень ничего не весил и приятно холодил голову, как поцелуй. Но все равно ему хотелось стряхнуть его и прогнать мать, однако тело не слушалось. Так и лежал, пока не забылся.
Очнулся от того, что мать приподняла его голову и поднесла чашку к губам. В нос ударил запах хвои и мяты. Он сжал губы, отказываясь пить.
— Мне казалось, ты завязал.
— Я завязал.
— Думаешь, я поверила в твою болезнь?
— А мне плевать, веришь ты или нет.
Матери стоило вышвырнуть его из своей жизни, как она это сделала с Габриэлем. Давно пора усвоить, что никакие травки и никакие камни не исправят ее сыновей. И что ее любовь им не нужна.
 
Дыхание Вани защекотало ему ухо.
— Ты очень болен, папа?
— Нет. Это просто температура. Мне нужно поспать.
Но заснуть никак не удавалось. Лицо Видара и страх не давали ему покоя. Подмерзший мох все еще чувствовался под ногами.
Когда он снова открыл глаза, рядом с ним сидел Габриэль — но не тот Габриэль, каким он был сейчас, а Габриэль-подросток, с конским хвостом и папиной самокруткой за ухом, с банкой пива в руках, стыренной у соседей. В углу мигал телевизор с выключенным звуком. Ночь была предоставлена им. Ночью ссоры прекращались. Они могли спокойно присесть и позволить себе расслабиться. Выпив, Габриэль становился тихим, уходил в себя. Но Лиам понимал, что это спокойствие видимое, внутри бушевал шторм. Мысли не давали брату покоя, ему нужно было с кем-то поделиться, чтобы не сойти с ума.
Габриэль закурил самокрутку и выдохнул дым в потолок, взглянул на Лиама из-под ресниц.
— Ты думал о том, каково это — убить кого-нибудь?
Лиам покачал головой.
— Нет. А ты?
— Я часто об этом думаю.
Брат говорил едва слышно, но слова эхом метались у Лиама в черепушке. Это было признание, от которого не отмахнешься. Лиам не знал, как реагировать. Он закрыл глаза, как делала мать, когда была не в состоянии выносить реальность. Габриэль ткнул его локтем в бок.
— Но, разумеется, не кого попало. Только какого-нибудь подонка, который заслуживает смерти.
Проснувшись, он увидел Ваню на полу рядом с диваном. Она все так же смотрела телевизор. Ее маленькая фигурка отражалась в окне, за которым была чернильная темнота. Почувствовав его взгляд, Ваня обернулась и расплылась в беззубой улыбке, осветившей комнату. И Лиам понял, что другого выхода у него нет.
Он должен все забыть.
Ради дочери.
Шесть часов стояния за кассой не уняли радостного порхания бабочек внутри. Когда пришло время ехать домой, вернулась зима, с неба посыпались крупные снежные хлопья. Едва коснувшись асфальта в мокром поцелуе, они тут же таяли. Но Лив все равно вела машину осторожно, пытаясь совладать с волнением. Что ее ждет?
Симон сидел на веранде с кем-то, но это был не Видар. Миниатюрное создание в выцветшей джинсовой куртке. Волосы выкрашены в яркосиний цвет. Подойдя ближе, Лив узнала Фелисию Мудиг, дочь соседей. Этого она никак не ожидала.
— Деда нет, — крикнул Симон. — В доме было пусто, когда я вернулся из школы. Только Райя выла в прихожей.
Они держались за руки. Ногти девушки были накрашены черным лаком, одна нога в обтягивающих джинсах небрежно закинута на колени Симона. Так вот кто его тайная любовь, чье имя он не хотел называть… Лив не знала, чего она ожидала, но уж точно не соседку с другой стороны озера.
Симон искал глазами ее взгляд. Глаза сверкали. На щеках играли ямочки. Видишь, мама? Это она! Моя девушка!
Лив вспомнился тот праздник в младшей школе, когда он сидел среди девочек, вне себя от радости, что его позвали.
Она улыбнулась. Хорошо, что у сына все складывается. А там поглядим.
— Фелисия, — сказала она, — так это с тобой Симон встречается?
Прозвучало смешно, и она тут же пожалела о своих словах. На лице Симона появилось смущение, но Фелисия не обиделась.
— Сюрприз, сюрприз, — ответила она. — А ты не ожидала, да?
— Признаюсь, нет. Как дела у Дугласа и Эвы?
Фелисия скривилась.
— Все хорошо. Папа, как обычно, в стрессе.
— Вот как?
— Говорит, коровы его в гроб загонят.
Дуглас Мудиг держал молочную ферму на той стороне озера. Он был крестьянином в четвертом поколении, но вся ответственность за коров лежала на жене. Эва приехала из Вильгельмины, и ей, единственной в деревне, удалось заполучить расположение Видара. Ничего удивительного — Эва из Вильгельмины говорила мало, а работала много. Эти два качества Видар ценил превыше всего. А Дугласа он, напротив, не переносил. Антипатия была взаимной. Они и словом не перекинулись с лета девяносто восьмого, когда спор о клочке земли едва не окончился дракой. Без спиртного, естественно, не обошлось, но мириться ни одна из сторон не желала. После того происшествия, стоило ветру принести запах коров или звон колокольчиков, как Видар начинал поносить соседей. Фелисия была единственной дочерью Мудигов. Дети вроде и жили рядом, но Лив не могла припомнить, чтобы когда-нибудь видела их играющими вместе. С таким же успехом они могли расти в разных концах страны. И виноваты в этом были взрослые.