Поцелуй нарцисса (СИ)

Он хотел, чтобы Латгардис проснулась в теплой комнате. Вчера его жена доставила ему удовольствие. А вот он ей – навряд ли…
Теодор подбросил в камин полено и поплотнее закутался в вязаный плед. Брачная ночь прошла – и вместе с ней в очаге погас огонь.
Латгардис еще крепко спала, и он посматривал на ее спящее ангельское личико, полуприкрытое светлыми прядями волос. Будить свою герцогиню ему не хотелось несмотря на то, что сейчас он ее хотел сильнее, чем вчера. Теодор боялся напугать ее своим аппетитом. Да и навряд ли ему дадут спокойно насладиться соитием, маман уже прислала камеристку и скоро явится сама.
Герцог позвал Элли, тихо ждущей в соседней комнате.
— Пойди, разбуди госпожу!
Камеристка торопливо выбежала, сделала поклон и подошла к кровати.
— Госпожа, просыпайтесь, пора вставать, гости ждут! — громко сказала она, пошевелив хозяйку за плечо.
Этой ночью Латгардис ничего не снилось, или она просто не запомнила сон. Она услышала зовущий голос Элли, но вставать из теплой постели совсем не хотелось. Она чувствовала себя ужасно измотанной, а как только пошевелилась, неприятные, ноющие ощущения в нежном женском месте дали о себе знать.
— Сейчас… — простонала Латгардис и, собравшись силами и духом, поднялась.
Теодор посмотрел на нее и все понял. В брачную ночью он сделал ей больно, хотя привык доставлять женщинам удовольствие. Это был его первый опыт с невинной девушкой, до сих пор он обходил таких стороной. Еще один минус брака! С женщинами, привыкшими к мужчинам, не нужно особо нянчиться.
Теодор встал с кресла и подошел к жене. Все-таки нужно уладить то, что случилось.
— Не переживай, боли пройдут, и в следующий раз тебе будет приятно, — Теодор убрал растрепанные волосы с ее лица.
Почувствовав пальцы мужа, Латгардис сжалась и слегка дёрнулась, беспомощно глядя ему в глаза. Она была готова дать волю своим эмоциям, заплакать и умолять его не повторять то, что с ней сделал. Так эта мука будет повторяться? И как часто?
Теодор наклонил голову и припал к ее губам. Латгардис не могла пошевелиться от сковавшего ее страха. У нее перехватило дыхание, а сердце заколотилось так отчаянно, что стало больно.
Она понимала, что ей следует отстраниться и сказать ему, что не хочет, но она не смогла этого сделать. Прикосновение его губ стало таким приятным, чтобы от него отказаться. Вздох, дрожь тела, которое целиком было охвачено острым томлением – все было непривычно приятно. Кончик его языка медленно и жарко скользнул внутрь по ее нижней губе. Она ахнула, и тут же смутилась собственных ощущений.
Теодор поднял голову и улыбнулся. Ну хоть поцелуев она не боится. Шли секунды, и пока он пытался решить, поцеловать ли ее еще раз или отпустить, за дверью зазвучали шаги.
Теодор выпрямился.
— Кажется, маман пришла за нами. Мы давно должны были быть в зале. Сегодня у тебя первый выход в роли герцогини!
Латгардис устремила невидящий взгляд сначала на него, а потом на Элли. Пришла с себя, поспешно встала и пошла в угол, умыться в ушате.
В этот момент после громкого стука в дверь в комнату вошла Роза-Альбина, держа в руках драгоценный обруч.
— Доброе утро, мои пташки! Где наша новая хозяйка? — осведомилась она, обводя взглядом Теодора и Латгардис.
— Доброе, маман, — ответил Теодор спокойным тоном. У него не было желания ругаться и объяснять в сотый раз своей матери, что ей сюда нельзя. — Полагаю, что мы хотели сначала занять друг друга, как полагается молодым, а потом спуститься. Не так ли, женушка?
Латгардис постаралась не покраснеть и с трудом справилась с желанием бросить на Теодора негодующий взгляд.
— Да, ваша светлость, — подтвердила она ясным голосом и пошла одеваться.
— Еще успеется! — сказала Роза-Альбина, недовольно покачала головой и потушила все свечи, а затем отдернула занавески. — Сначала нужно проводить гостей!
Теодор решил побыстрее удалиться с ее глаз в свою комнату, где его ждал камердинер, готовый одеть господина. Сегодня герцог пожелал наряд посвободнее, просторную тунику черного цвета, бордовое сюрко с вышитым единорогом и кожаные штаны. Пока что он никуда не собирался, нужно было отгулять второй день свадьбы, а потом проводить гостей.
 
— Латгардис, вы уже поняли, что теперь ваша комната возле супруга? — спросила маман, войдя к невестке.
— Да, госпожа, — новая хозяйка замка крутилась возле зеркала в темно-винном, вышитом серебряными нитями платье, цвет которого волшебно сочетался с ее бледно-розовой кожей.
Роза-Альбина подтерла косынкой слезинку. Она была счастлива. Латгардис подарит ей много здоровых и красивых внуков. Герцогиня подошла к невестке и надела ей на голову прозрачную косынку, а поверх – драгоценный обруч.
Сначала, по традиции, Роза-Альбина хотела отдать своей преемнице свой обруч, но решила, что у новой хозяйки должен быть свой собственный, и приказала сделать обруч из самоцветов.
Латгардис едва верилось, что в отображении зеркала видит себя – бастарда, «дьявольское отродье». Она горделиво подняла голову и порадовалась, что от скромной несчастной девочки сироты ничего не осталось. Теперь она – герцогиня, ее светлость – законная наследница гутонского трона.
Элли прикрепила брошь «красный ворон» на платье, и новая хозяйка была готова к выходу к гостям. В тот же момент из комнаты вышел Теодор, и новоиспеченная чета встретилась, как король и королева из разных земель.
Теодор и Латгардис почтенно поклонились друг другу, и герцог протянул жене руку.
— Ваша светлость, ваша красота затуманит разум даже самому разумному мужчине!
Латгардис улыбнулась уголком рта, и пара спустилась в зал. Вслед за ними – маман и камеристки. Все присутствующие гости уже с нетерпением ждали благородную пару, выстроившись вдоль помещения до самого камина. Они встретили Теодора и Латгардис громкими рукоплесканиями.
Этот день пролетел быстро.
Латгардис, еще сладостно уставшая и не остывшая после жаркой ночи с супругом, немного охмелела, едва выпив пару глотков бордоского вина. Почти все беседы со знатными дамами пролетели мимо нее, новая госпожа «Пристанища Единорога» летала в облаках.
Сегодня Роза-Альбина сняла с себя некоторые обязанности и передала их новой хозяйке, которая, несомненно, будет добросовестно управлять замком.
С первым заданием Латгардис справилась хорошо, она с удовольствием проводила почтенных гостей на выход, подарив каждой чете два собственноручно вышитых голубых носовых платков.
Труднее всего давалось увиливать от настойчивых поцелуев и объятий супруга, а держать себя достойно тоже входило в заботы герцогини, как и демонстрировать свое благородство и воспитанность.
Последнее задание Латгардис выполняла из последних сил. Роза-Альбина сидела в кресле у камина, пила свой отвар и, довольная, наблюдала, как невестка руководила уборкой после пира. Ведь жизнь в замке состояла не только из примерки богатых нарядов и прогулки по садам. Как каждая госпожа своего дома, Латгардис должна была командовать и челядью, и кухней.
Маман не расстроилась, что сделала невестке столь богатый и щедрый подарок, который переливался на ее голове при мерцающим свете всеми цветами радуги. Пожилая герцогиня чувствовала, что в жене ее сына было что-то особенное, кроме ее благородства.
Со своими белоснежными волосами Латгардис выглядела точности как дева-фея с единорогом, на старом гобелене, который лежит где-то в сундуке чулана.
Когда в зале остались лишь близкие родственники семьи, уставшая Латгардис присела в кресло возле свекрови с одним желанием: побыстрее снять с себя башмачки и положить ноги на табуретку возле камина.
К ним присоединились Эллен и Лилиан. А хорошо подвыпивший посол короля, обнимаясь в стороне с Теодором и Жан-Марком, в чем-то громко клялся.
Конечно же, это заметила и маман, как и то, что ее единственная дочь украдкой смотрит в сторону герцога Лаона.
— Дорогие мои, что вы так бурно обсуждаете? Поделитесь с нами.