Привет, Маруся! (СИ)
— А можно спросить? — поинтересовалась Голубева, и, не дождавшись разрешения, затараторила:
— Мне в карточке после медосмотра написали: живот мягкий, б/б (-). Я спросила, что такое б/б (-), мне ответили, что большой — большой. Я, конечно, не худенькая, но и огромного живота у меня нет. За что такие оскорбления?
— Сокращение б/б (-) означает: болезнью Боткина не болела, — ответил преподаватель. — Ну, так что, Машкова, долго будете скромничать? Давно уже пора уяснить, что медицинские работники — существа бесполые.
У меня на глазах навернулись слезы.
Ваня Воропаев, внимательно посмотрев в страдальческие глаза бывшей одноклассницы, вдруг попросился на кушетку вместо меня, мотивируя тем, что побаливает в правой подвздошной области. Прям ноет и ноет. Потом проходит. Потом опять появляется. Боли такие тянущие, ноющие. Дяденьке понравилось такое четкое определение места болевой локации в животе, описание болей, и он занялся самым умным студентом на потоке.
— Ваня, спасибо тебе, просто спас меня, — сказала я после занятия.
— Не понимаю, почему ты стесняешься? Ничего в этом постыдного нет.
— Да знаю я.
В нашей группе Ваня был единственным парнем. Когда мы учились в одиннадцатом классе, я никаких особенных способностей в изучении различных дисциплин за ним не наблюдала, разве что у друга Кутусова были явные способности к русскому и литературе, и учительница не раз об этом говорила. А в колледже он стал для нас недосягаем по всем профильным дисциплинам, и, если никто не знал ответа на вопрос, преподаватель спрашивал Ваньку, наслаждаясь грамотным ответом студента. Откуда что взялось? Говорят, он читал книги по медицине, как художественные произведения, а учебники по программе изучил уже за полный курс. Мы, девчонки, стеснялись его только первое время, а потом все это ушло. Могли при Ване переодеваться, оголяться по пояс — никого это не смущало. Но с точки зрения коммуникации, все равно в группе, я думаю, ему было непросто: бедняге не с кем было поговорить на чисто мужские темы, однако с Кутусовым и другими одноклассниками он, наверное, общался, хотя бы в переписке. Когда во время моей поездки в Питер Стас вдруг заинтересовался личностью Валеры, я поняла, откуда информацию ветром надуло, Ванюшка постарался, не иначе. Стучал, видимо, парнишка исправно, без сбоев.
Я сидела в столовой, когда неожиданно за мой столик приземлился Воропаев, мне это показалось странным: общался он со мной лишь при крайней необходимости. Стеснялся, наверное. Ваня, глядя мне в глаза, без всякой предварительной подготовки зарядил прямо в лоб:
— Стаська, ты беременна?
Я едва не уронила со стола поднос — так неожиданно, как выстрел, прозвучал его вопрос.
— Гм… Эм…Почему ты так решил? — поинтересовалась, не сумев скрыть удивление.
— По нескольким признакам. Во-первых, ты на днях в лингафонном кабинете украдкой ела мел. Я случайно это увидел. Во-вторых, посмотри, что у тебя на подносе? Маринованные огурцы и бисквитное пирожное с белковым кремом. Несовместимые продукты. А сегодня на перемене ты открыла лак для ногтей и с упоением его нюхала. В конце концов, у тебя увеличилась грудь. И последнее: твой отказ от пальпации живота.
— Все эти признаки косвенные. Можно было бы все твои доводы разделать как бог черепаху. Но незачем. Все равно узнаешь, не скрыть. Ты прав: я действительно беременна.
— А можно узнать, кто отец ребенка?
— Зачем тебе это? Отец ребенка — сбитый летчик.
— А серьезно? Это Валера?
— Да. Это Валера. Парень, который меня часто встречал возле колледжа.
— А почему сейчас не встречает?
— Потому что в командировке. Еще ничего не знает. Сюрприз готовлю.
Фу-ух. Скажи, что это Стас, Ванька: клац-клац по кнопкам — и Кутусов здесь. Он, хоть и сказал, что пока мать живет с отчимом, ноги его в Энске не будет, но ради такого случая немедленно примчится. Поэтому придется бессовестно лгать. Пусть сидит в Питере со своей Сашкой и ждет их ребенка. И так только — только престал названивать и писать.
— А это точно не Стас постарался?
Я уже едва сдерживалась. А потом гаркнула, как отрезала:
— Так, Воропаев, ты кажется, у нас специалист по тушению пожаров? — намекнула я про недавнее школьное прошлое приятеля. — А сейчас, наоборот, во мне разбудишь вулкан. И его не потушить никакими силами, знаешь, что в гневе я страшна. Сказала, нет, значит — нет. Отстань от меня.
***
Говорят, когда человек счастлив, он чувствует крылья за спиной. Я тоже ощущала эти крылья и не ходила в последнее время, а летала от сознания того, что скоро буду мамой маленького чуда — ребенка Стаса.
Впервые за последние годы я ощущала невероятное желание жить: с радостью летела на учебу, практику, а потом так же — домой. С Анькой мы жили дружно, однако она несколько раз порывалась снять квартиру: видите ли, ей было стыдно стеснять нас с папой. Что за глупость? Мы с папой были счастливы, имея под боком наш светлый лучик — Аню. Вот так сказала! Почти как Добролюбов в своей статье «Луч света в темном царстве». В сущности, так и было: после совместного проживания с Квашняк, ее бесконечных упражнений в доведении меня до приступов ярости, соседство с Сенкевич — надежным, добрым, жизнерадостным человеком — я воспринимала как подарок небес.
Недавно состоялся суд, нет, не небесный, а наш, самый справедливый суд в мире. Квашняк-старшая получила по совокупности статей (там еще было что-то с сокрытием налогов) шесть лет лишения свободы. Марго, чтобы продолжить обучение в вузе, вынуждена была продать свою квартиру и снять другое жилье. Ничего, дочка не пропадет. Найдет себе нового папика, который не узнает правду о некоторых семейных скелетах. Теперь-то Марго умнее: не станет рассказывать бой-френду байки о матери-рецидивистке, чтобы надавить на жалость. «Фу, как стыдно, — сказала я себе, — сама скатилась до уровня сплетницы Квашняк-старшей». Сейчас бы Валера внимательно посмотрел бы на меня своими карими глазищами, немедленно пристыдил бы и привел бы высказывание кого-нибудь из великих, к примеру такое: «Великие умы обсуждают идеи, средние умы обсуждают события, мелкие умы обсуждают людей». 11
Вспомнила Валеру — и вот он здесь. Ну зачем? Не надо мне никого.
Примечание
11 Э. Рузвельт — американский общественный деятель.
Глава 19
— О, Валера, ты за мной? Вроде бы не договаривались? — удивилась Катя, узрев возле дверей колледжа брата.
Он, почему-то глядя в мои глаза, нерешительно ответил:
— Нууу…хм. Заехал в магазин стройматериалов, а потом решил сестренку до дома подбросить. Здравствуй, Стася. Рад тебя видеть.
Тоннельным зрением заприметив Воропаева, стоящего на крыльце, я кинулась с объятиями к Голубеву — пусть посмотрит кино и обо всем доложит предводителю петербургского дворянства, а то заладил: «Терзают меня смутные сомнения, что ты говоришь не правду. Ведь это Кутусов — отец ребенка, а не тот парень с внедорожника?» Вот надо было Стасу немедленно доложить Ваньке о наших взаимоотношениях! Понимаю, конечно, что друг, но зачем же выкладывать такие интимные подробности. Я своим подругам ничего об этом не говорила, сами догадались.
— Привет, Валера. Как я рада тебя видеть!
Валера посмотрел на меня с некоторым замешательством, но приобнял.
— Может, подвезти тебя, Стася, все равно ведь по дороге?
— А подвези, буду рада.
Дня через два история повторилась вновь. С одной стороны, мне это было на руку: очень хотелось, чтобы Кутусов поверил, кто отец ребенка. С другой — я не могла бесконечно пользоваться добросердечием Валеры. Перед Новым годом от Кати поступило предложение снова встретить праздник в деревне, но и папа, и Аня были против. Незачем так рисковать, уж лучше остаться дома, все же город: если меня прихватит, вот больница под боком. Пришлось отказаться. Еще через пару месяцев папину дочку положили на сохранение. Валера приходил ко мне почти каждый день, из чего пациенты моей палаты сделали вывод, что он — муж. Мой. Разубеждать их я не стала, а с Валерой решила провести профилактическую беседу.