Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)

— Ладно, — сказала Камилла, — все понятно. Сколько у нас еще времени до конца обеда?
— Руслан Каримович поел?
— Да.
— Вы тоже?
— Да.
— Значит, нисколько. А то мы в восемь часов не уложимся. Вас сейчас проводят обратно, у вас есть полчаса на общение, а за это время и мы подтянемся.
  
Взрыв
 
Мы вернулись в кабинет Нагорного где-то в половине шестого.
Конвой дежурил у двери в адвокатскую комнату. Александр Анатольевич связался с Камиллой по кольцу:
— Госпожа де Вилетт, время вышло.
Салаватов на этот раз появился первым, Камилла шла за ним.
— Александр Анатольевич, — сказал он, — я могу вас просить о беседе наедине?
Нагорный задумался.
— Пятнадать минут, — наконец сказал он, — пойдемте.
И они ушли в адвокатскую комнату.
Минут через десять двери в основную часть кабинета Нагорного, ту, где стоял диван, распахнулись, и к нам решительно вошел конвой. Почти одновременно открылась дверь в адвокатскую. На пороге появился Салаватов, которого держал за локоть Нагорный. По-моему, очень крепко держал. Я бы не удивился, если бы остались синяки. Не знаю, насколько сильны мои зеркальные нейроны, но они диагностировали состояние Александра Анатольевича, как еле-сдерживаемую ярость.
— Под БП, — тихо скомандовал Нагорный конвою.
Дальнейшее произошло настолько быстро, что, думаю, Салаватов не сразу понял, что случилось. Его взяли за плечи, молниеносно опустили на кресло под биопрограммером и заставили лечь.
— Фиксировать? — спросил один из конвойных.
— Да, по минимуму, — сказал Александр Анатольевич.
Руки Салаватова разложили ладонями вверх на плоских подлокотниках, обтянутой такой же черной кожей, что и кресло. Конвойный взял его левое запястье и чуть надавил на пластиковый браслет так, что он коснулся такой же пластиковой ленты, пересекающей подлокотник. И браслет намертво сросся с лентой. Второй охранник так же быстро фиксировал правую руку.
Детектор показывал крайнюю степень стресса. Без резких пиков. Просто очень высокий фон.
— Дальше мы сами справимся, — сказал Нагорный конвойным, — спасибо, ребята.
И они ушли.
— Да чего вы так боитесь? — спросил Александр Анатольевич Салаватова. — Я же уже все знаю, хуже не будет, но ваше любезное предложение никак принять не могу.
Детектор показал пик на слове «все».
— Не все? — среагировал Нагорный. — Дальше-то куда? Руслан Каримович, вы, что зарезали сотню девушек, засолили их в бочках и держите в подвале дачи?
Салаватов нашел в себе силы улыбнуться. А эмоциональный фон даже несколько снизился.
— Вот, Артур, обрати внимание, — обратился ко мне Нагорный, — маринованные девушки Руслана Каримовича совершенно не интересуют. Не солил человек девушек. Ну, хоть в чем-то точно не виноват. И то, слава богу. А вот теперь посмотри, Артур, какая сейчас будет реакция.
Салаватов напрягся. Эмоцианальный фон пошел вверх.
Нагорный держал паузу так долго, что Руслан Каримович начал успокаиваться.
— Вы на ступенях суда хотели убить Хазаровского? — наконец, спросил Генпрокурор.
И выше и так высокого эмоционального фона вылетел пик.
Лицо Салаватова исказилось как от боли, он запрокинул голову и сжал зубы.
— Сердце? — спросил Андрей.
— Да, — еле выдавил он.
— Стрессовая боль? — спросил у врача Нагорный.
— Да. Но перед сеансом таблетки нельзя давать. БПшником можно мышцы расслабить.
Гера кивнул.
— Ну, давай, — сказал Нагорный, — иголочку ставь, боль снимай, но больше пока ничего не делай. Я хочу еще буквально пару минут при естественном эмоциональном фоне поговорить, а то ты его сейчас запустишь на полную катушку, и мы вообще никаких эмоциональных реакций не увидим.
Гера пересел на круглый стул рядом с Салаватовым и поставил на столик рядом с креслом до боли знакомый мне пластиковый пакетик.
Достал из пакета резиновые перчатки, надел, дезинфицировал предплечье Салаватова и проколол вену точно такой же золотистой «иголочкой», с которой и я проходил в Центре в общей сложности десять дней. На поверхности кожи остался маленький металлический шарик.
 
— Все, — сказал Гера, — сейчас будет легче, я включил.
Рука Салаватова расслабилась, и он задышал ровнее.
— Все в порядке? — спросил Андрей.
— Да, — усмехнулся Салаватов, — насколько вообще можно быть в порядке в такой ситуации.
— Начинаем? — спросил Гера.
Нагорный, не поднимая руки, так, чтобы Салаватов не видел, едва заметно поводил ладонью из стороны в сторону, что, видимо, означало «нет».
Но вслух сказал:
— Ладно, запускай потихонечку.
Гера понимающе кивнул.
— Руслан Каримович, — начал Нагорный, — нам пришлось прерваться, к сожалению, на самом интересном месте. Повторяю еще раз: «Вы на ступенях суда хотели убить Хазаровского?»
На графики СДЭФ появился пик, но не такой резкий, как в первый раз.
— Нет, — тихо сказал Салаватов.
И детектор выдал странный результат: вероятность правдивого ответа около пятидесяти процентов.
— Но такой план существовал вначале? — спросил Александр Анатольевич.
— Да, но это все было на уровне кухонных разговоров. Мы даже не были уверены, что он приедет в суд.
— Значит, суд был для меня?
На СДЭФ появился пик, но это уже было не так важно. Салаватова несло.
— Да, — сказал он.
— Кривин именно для этого и подал?
— Да, там место удобное, открытое, и много отражающих поверхностей. Митте сказал, что лучше не найти. Блуждающий луч создаст панику, и наши люди успеют уйти незамеченными.
— Понятно. Почему вы убили Кривина?
— Он понял, что его найдут, и хотел сдаться. Он мало чем рисковал, его участие было на уровне кухонных разговоров.
— Когда иск подавал, он знал о ваших планах?
— Приблизительно. Без деталей. Но всех участников знал.
— Понятно. Значит, мог выдать.
— Да, и обязательно бы выдал, если бы мы дали ему сдаться.
— Сколько вас было?
— Одиннадцать человек.
— Пофамильно.
Салаватов стал называть фамилии одну за другой. В число заговорщиков входил бывший кабинет Страдина почти в полном составе, исключая тех, кого успели уличить в коррупционных преступлениях и отправить на психокоррекцию. Было и несколько относительно новых людей: Герман Митте из кабинета Данина и Максим Подогас — министр электронных коммуникаций в правительстве Хазаровского. Присутствие Подогаса уже не было для меня неожиданностью. Видимо ему и должны были вернуться одиннадцать миллионов из двенадцати. Или не только ему?
— Ну, хорошо, — заключил Нагорный, дослушав список. — Это все?
— Да, — сказал Салаватов.
— Гера, теперь начинай, — приказал Нагорный.
— Что начинать? — переспросил Руслан Каримович.
— Все-таки человек-животное, — заметил Александр Анатольевич, — под БП положили, «иголочку» поставили, запястья фиксировали и понеслось. Руслан Каримович, все это время биопрограммер исключительно хранил ваше сердце от стрессовой боли. Вообще мозг не трогали. А вот теперь начнем.
Салаватов сжал губы.
— Так, Руслан Каримович, — начал Гера, — вы хорошо знаете, как это работает, и, наверное, не раз слышали подобные лекции, которые читали психологи вашим подопечным, прежде чем начать допрос под БП.
— Я его мало применял, — сказал Салаватов, — так что читайте. Она, кажется, такая успокоительная эта лекция.
— Ну, насколько успокоительная… пояснительная. Мы сейчас будем блокировать группы нейронов, которые, скажем так, мешают вам быть откровенным. Больно не будет. Не опасно, процесс обратим. Немного похоже на наркоз, но не вызывает галлюцинаций. И вы остаетесь в сознании, хотя сразу после допроса можете не все помнить. Потом, за пару суток память полностью восстановится. Самооговор маловероятен. Если по картинке с модов и уровню некоторых гормонов, я пойму, что может быть самооговор, мы снизим их уровень и повторим вопрос. Так что ничего страшного. Отнеситесь просто как к медицинской процедуре. Вы уже почти на максимум наговорили, чего вам бояться?