В плену удовольствия. (ЛП)

- Вы однажды спрашивали меня о моей матери. Так вот, Анджело написал всё верно: она была хрупким цветком, растущим в пустыне. Моему отцу она была нужна лишь для того, чтобы рожать ему сыновей. К несчастью, для этого ей не хватало выносливости. Когда еще один ребенок родился мертвым, моя мать нашла утешение в опиуме – это единственное, что помогало ей держаться.
Ева ошарашено произнесла:
- Извинтеи. Я не знала.
- А откуда вам знать? – безжизненным голосом заметил Эш. – Это ото всех скрывали. Мой отец был гордым человеком. Он делал вид, что его жена страдает от нервной болезни, потому что потеряла стольких детей. В каком-то смысле он был прав. Именно по этой причине моей матерью сначала завладела меланхолия, а потом уже дошло и до опиума.
Он поднес бокал к губам и сделал большой глоток.
- Я… А сколько вам было лет, когда умерла ваша мать? – мягко спросила Ева.
- Четырнадцать. Она скончалась на моих руках. Не помню, где тогда был отец. А я как раз вернулся домой на каникулы. За матерью, как и за моим братом Гарри, ухаживала сиделка. Бабушка взяла бы на себя заботу о них, но отец, поссорившись, запретил ей переступать порог нашего дома. - Эш наклонил голову, и Ева заставила себя посмотреть ему в глаза. – Это случилось так давно. Теперь я не часто вспоминаю о тех плохих временах.
Ева понимала, что в доме, напоминавшем унылую пустыню, Эшу, скорее всего, жилось нелегко. Именно он был опорой для матери и брата – а к кому еще они могли обратиться за поддержкой? Нелегкое бремя легло на плечи юного Эша. И все же он ни разу не проклял свои несчастья, не пожаловался на трудности, которые добровольно на себя взвалил. Все превратности судьбы Денисон встречал улыбкой и пожимал плечами. И он вовсе не пустой человек, как когда-то думала о нем Ева. Эш – твердый, надежный, словно камень.
- Вот почему, - добавил он, – я так вспылил, когда прочел то, что написал Анджело. Мне показалось, что этот человек хорошо знаком с моей семьей.
Официант убрал их суповые тарелки, и вскоре на столе появились пирог с рубленным мясом, вареный картофель и брюссельская капуста. Выбора блюд в этой небольшой гостинице не было: всем посетителям подавали одно и то же.
- Но почему именно Анджело? Вот чего я не понимаю. Почему вы слышите именно его голос?
- Не знаю. Могу только догадываться. Полагаю, мы с ним каким-то образом связаны. Действие его историй происходит в садах. Может, связь именно в этом?
- Но по описаниям в его историях вы не можете определить, о каких садах идет речь?
- Нет. Когда, подобно мне, посетишь такое множество садов, все они начинают казаться одинаковыми.
Эш ненадолго задумался, а потом спросил:
- А еще чьи-нибудь голоса вы слышите?
Ева покачала головой.
- Думаете, я сама не пыталась изо всех сил понять, откуда я могу знать этого убийцу и как у него получается передавать мне свои мысли? – Она положила вилку и нож на тарелку. – Как зритель я как-то раз была в Лондонском центральном суде на процессе об убийстве. Но при этом никакие посторонние мысли не вторгались в мой мозг.
- А что мисс Клэверли говорит об этих голосах?
- Я рассказала ей только об одном голосе, потому что не хочу, чтобы она за меня беспокоилась. – Ева медленно выдохнула. – Положа руку на сердце, я совсем запуталась. Анджело, ворвавшийся в мой ум, страшится разоблачения. Он бессердечный, хладнокровный душегуб, готовый на всё, чтобы его не раскрыли. Но те истории в «Геральд»… В них речь идет о нем, и, прежде чем появятся новые, Анджело захочет заставить замолчать их автора – кто бы тот ни был. Он понимает, что если попадется, то кончит жизнь на виселице, и убьет любого, чтобы этого избежать.
Эш откинулся на спинку стула, размышляя над словами Евы, а потом сказал:
- Я понимаю, почему вы сбиты с толку. С чего бы Анджело публиковать эти рассказы, если он так страшится разоблачения?
- Вот что меня озадачивает.
Эш подался вперед и жестко произнес:
- Это он убил Гарри?
- Да. И не только его, - мягко ответила она. - Я видела не меньше трех жертв Анджело.
 
- И что им движет?
Ева, уже начиная уставать, ответила:
- Не знаю. Полагаю, месть за то, что его унижали.
- Это лишь предположение? От него мало толка. – Брови Эша сошлись на переносице, и он уставился отсутствующим взглядом на небольшое пятно на скатерти.
- Возможно, всё это – лишь игра моего воображения, - заявила Ева, чтобы проверить, как собеседник отреагирует. – Не исключено, что мои видения – всего лишь сны, и я придаю им слишком большое значение. А эти голоса рождены моими мыслями.
Размышляя о брате, Эш не обратил внимания на то, что Ева пристально на него смотрит. Неожиданно она отодвинула стул, встала и отрывисто сказала:
- Полагаю, наш разговор окончен? Я сообщила вам всё, что знаю. Я очень устала и, если не возражаете, хотела бы лечь спать.
Эша поразила внезапная перемена в поведении Евы. Только что она вела себя спокойно и непринужденно, а уже в следующее мгновение казалась раздраженной и хрупкой, словно хрусталь.
- Останьтесь, закончите ужин. Я еще о многом должен вам рассказать.
- Расскажете завтра. Я не голодна, и с меня на сегодня уже достаточно.
Ева повернулась и ушла прежде, чем Эш сумел придумать предлог, чтобы убедить ее остаться.
Ева не могла лежать спокойно. В этой маленькой комнате она чувствовала себя словно зверь, который заперт в клетке и бродит взад-вперед безо всякой возможности выбраться. Хотя угли в камине еще тлели, Ева дрожала и, поднявшись с постели, накинула халат, чтобы унять озноб. Поняв, что не сможет уснуть, она зажгла свечу на каминной полке с намерением почитать книгу, которую привезла с собой, но так и не смогла усесться. Ее беспорядочные мысли вращались вокруг Эша Дэнисона и их разговора за ужином.
Ева ругала себя как только можно за то, что ослабила защиту и открыла свой самый важный и темный секрет самому убежденному скептику в мире. Но казалось, будто Эш частично поверил, поэтому Ева решила рискнуть. Следовало быть умней. Его молчание доказало, насколько она ошибалась.
 Может, все это лишь игра моего воображения? Может, мои видения – всего лишь сны, а я придаю им слишком большое значение? Может, эти голоса рождены моими  мыслями? 
Именно в этот момент Эш мог как-то показать свою веру в нее. Но ответом было лишь молчание.
Ева села в кресло и тут же снова встала. Горло болело. Голова тоже. Она знала, почему находится в таком состоянии. Ей хотелось, чтобы Эш стал для нее такой же опорой, какой был для своей матери и брата. Это была именно та любовь, которую Ева хотела получать и желала давать. Если она не может иметь такую любовь, то и никакой не нужно.
Ева размышляла над тем, стоит ли ей заплакать, когда кто-то резко постучал в дверь.
– Откройте, Ева. Я знаю, что вы не спите. Снизу пробивается свет.
Голос Эша.
– Уходите! Я как раз собиралась лечь.
– Если вы не откроете дверь, я ее выбью.
– Что? – спросила Ева, насмехаясь. – Испортите свои безукоризненно блестящие туфли? Что скажет ваш камердинер…
Вскрикнув, Ева отскочила назад, когда дверь резко распахнулась и Эш влетел в комнату. Он был одет в темный плащ и принес с собой запах дождя и ветра. Волосы взъерошены, на ресницах бусинками собрались капли воды, а свирепый взгляд не позволял ей отвести глаза.
– Я решил прогуляться, – сказал  он, – в попытке выяснить, почему вы и я всегда оказываемся в тупике. Знаете, к какому заключению я пришел?
Что-то в этом жестком взгляде подсказало Еве быть осторожной:
– Н-нет.
– Мы слишком много разговариваем.
С этими словами Эш схватил ее за плечи, притянул к себе и обрушился ртом на ее губы. Ева была слишком ошеломлена, чтобы сопротивляться, а потом все ее существо охватило желание сделать больше, чем просто прильнуть к нему. Когда она наконец решила вырваться, то лишь для того, чтобы освободить руки и обнять его за шею.