Янтарные глаза

Может, было бы в тысячу раз лучше, если б она просто тихо плакала.
Джайлз Хильдебрандт посмотрел на часы.
— Вы способны слушать, Пинкертина, или мне еще подождать?
— Я и слушаю,— процедила она сквозь зубы.
Он окинул ее насмешливым взглядом, но никак не прокомментировал этот выпад.
— Хорошо. Существуют вещи, которые я должен Лукасу передать. Однако, по определенным причинам, которыми я вас не собираюсь обременять, я не могу и не хочу делать это прямо сейчас. С другой стороны, можно предположить, что, когда настанет подходящий момент, меня не будет в живых. Решение напрашивается само собой. Я написал ему письмо.
Должно быть, она выглядела совершенно недоуменной, потому что он разочарованно покачал головой и потянулся к своему столу.
— Вот. Письмо здесь,— он показал ей продолговатый конверт из плотной белой бумаги и посмотрел в глаза.— Теперь я доверяю его вам, Пинкертина. А вы спрячете его у себя. Это очень важная вещь. Лет через десять, два­дцать или даже тридцать настанет момент, когда у Лукаса появятся проблемы. Вы должны распознать этот момент и отдать ему мое письмо.
Пинки смотрела на него, не веря своим ушам.
Он бросил письмо ей на колени, расположился в кресле и уставился в потолок.
— Так. А теперь спрашивайте.
— Почему… почему вы думаете, что я хочу о чем-то спрашивать?
Он ухмыльнулся.
— А вы разве не хотите? — Он снова осчастливил ее ироничным взглядом.— Послушайте, Пинкертина. У вас есть право на определенную долю любопытства, но мое время не бесконечно. Я готов вам отвечать, но только в случае, если разумные вопросы будут преобладать над глупыми. Для начала минус один балл. Так что постарайтесь оставаться хотя бы на нуле.
«Да что с вами, черт возьми, не так?!» — хотелось ей завопить. Но она понимала, что он с невозмутимым спокойствием ответит: «Минус два».
— Почему вы не доверите это письмо сестре Лукаса? — спросила Пинки вместо этого после недолгих размышлений.
— Очень хороший вопрос,— ответил он удивленно.— За него я начисляю вам сразу два балла.
Профессор Хильдебрандт помолчал.
— София подошла бы по многим причинам. Они любят друг друга — во всяком случае больше, чем обычно бывает у парня в пубертате и его сестры, которая старше на три года,— и наверняка и дальше останутся хорошими друзьями. Но проблема в другом, Пинкертина. Все силы моей интуиции подсказывают мне, что, когда у Лукаса появятся настоящие проблемы, он ни в коем случае не обратится с этим к Софии. Он будет стараться оградить ее от них до последнего момента. Она безгранично верит в его силу, а ему эта безграничная вера льстит. А это значит, что он будет во что бы то ни стало молчать, пока это будет необходимо, а может и лгать. Я веду Лукаса к тому, чтобы он в сложных ситуациях сохранял полное хладнокровие. Уже сейчас он вполне хорошо владеет собой. Если он не захочет, София никогда не поймет сама.
Пинкертине пришлось мысленно признать, что его наблюдательность ее впечатлила. От язвительного мужчины, который все это время демонстрировал лишь высокомерие, она совсем не ожидала такого понимания и эмпатии.
— А я, по-вашему, пойму? — спросила она.
— Неверно сформулированный вопрос, так как из ответа вы ничего не вынесете,— усмехнулся Джайлз Хильдебрандт.— Да, вы, по моему мнению, поймете.
— То есть… — Она хотела спросить: «То есть минус балл, или как?» — но не отважилась, потому что это очевидно был глупый вопрос.
— Как я это пойму?
— Усталость, бледная кожа и круги под глазами. Если вы приметесь настаивать, Лукас скажет вам правду,— заявил Джайлз Хильдебрандт с непоколебимой уверенностью.— Или вот как: если он хоть кому-то и сможет довериться, то это будет женщина вашего типа. К такой трепетной беспомощности, которую вы без конца проявляете, у него как раз слабость. А вы — потому что вы знаете то, что знаете,— потрудитесь, чтобы этой обобщенной гипотетической женщиной вашего типа стали конкретно вы. Вот так. Теперь еще плюс один.
Пинки чувствовала, как к ней возвращается желание безудержно рыдать. Зачем она вообще ввязалась в этот фарс с вопросами?! Больше всего ее сердило, что все это время и она невольно в мыслях ведет подсчет.
 
— Но вы ведь не можете знать, где каждый из нас окажется! А вдруг Лукас улетит куда-нибудь… куда-нибудь на Марс? Или я?
Отец Лукаса улыбнулся и вгляделся в нее.
— На самом деле, это вообще не играет роли, Пинкертина. Можно уехать, можно вернуться обратно. Ладно, этот вопрос я принимаю, так как расстояние в нынешнем мире космической экспансии кажется большой проблемой. Плюс два. Но если дело пойдет туго, Лукас вернется. Или его потянет на Ӧссе, и тогда мое письмо не пригодится. Или же сбежит на Землю — и для этого здесь будете вы. В том, что вы с ним останетесь в контакте, я совершенно не сомневаюсь.
Пинки пошевелила рукой и наконец коснулась письма, тяжестью лежавшего на ее коленях. Позже она пришла к выводу, что именно тогда настал тот момент — она решила, что не откажется.
— Вы что, правда всеведущий? — пискнула она.
— Я не всеведущий — просто предполагаю. Плюс один.
Она посмотрела на него обиженно.
— Ну, это вы учитывать не должны! Это ведь риторический вопрос! — выпалила она.
— Еще и очень глупый,— усмехнулся он.
Пинки поджала губы.
— Черт возьми, какой мне вообще интерес браться за что-то подобное?
Она хотела бросить письмо ему под ноги, но просто не могла выпустить его из рук.
— Потому что вы влюблены в Лукаса, и мы оба это знаем,— ответил он.— Среди девушек, которых знает Лукас, можно найти несколько подходящих. Вы к ним относитесь и как раз шли мимо, так что это в некотором смысле случайность. Теперь у вас нуль, Пинкертина. Это был лишний вопрос.
— Господи, откуда вы можете знать, кто влюблен в Лукаса?! — вырвалось у нее раньше, чем она успела удивиться.
Он посмотрел на нее скептически.
— Подумайте немного над тем, как вы себя ведете! — ухмыльнулся он и встал.— Представить не могу, чтобы кто-то мог не понять этого, посмотрев на вас! Это значит, что мы закончили, барышня. Счет не в вашу пользу.
Пинки вышла шатаясь. Она сама не знала, как вообще добралась до дома, потому что после всех пережитых эмоциональных потрясений была в таком шоке, что просто не замечала дороги. Неописуемый вкус прекрасного чая оставался на нёбе, письмо оттягивало карман, а в парализованном сознании перекатывалась одна-единственная фраза: «В том, что вы с ним останетесь в контакте, я совершенно не сомневаюсь».
Возможно, именно это утверждение больше, чем все остальное, стало петлей, которая с этого момента связывала ей руки. Это было обещание. Вы останетесь в контакте… или же останетесь вместе. В свои тридцать три Пинки понимала, что истолковала это неверно, но в шестнадцать она этого не видела. Она настолько понадеялась на уверенность, звучавшую в голове Джайлза Хильдебрандта, что так ничего и не сделала. Не намекала и ничего не предпринимала. Не пыталась оказаться вместе с Лукасом на танцах или на заброшенном острове или хотя бы застрять с ним в лифте. Даже если бы она не восприняла это так драматично, возможностей все равно было много: достаточно было хоть изредка ему о себе напоминать. Она же вместо этого с тех пор тщательно его избегала, чтобы это не выглядело так, будто он ей небезразличен, а он просто не обращал на нее внимания.
Если бы не эта фраза… и все последующие…
Если бы…
И Пинкертина тащила эти «если бы» на своих плечах.
  
Глава третья 
 
В осаде
 
Рой Стэффорд, в то время еще директор Совета по исследованию космоса (точнее, директор, ожидающий разжалования каждый день), отложил папку с докладом и закрыл глаза. «Вот и оно, Лукас,— подумал он.— Вот где лежит граница между падением и выживанием».
В последние два месяца они определенно двигались скорее к падению. После того как, согласно закону, они стали обязаны обеспечивать связь и медиантам, тайная аппаратная Совета превратилась в открытый кружок дебатов. Откуда-то из подземных нор или же могил вдруг вылезли десятки специалистов по Д-альфе, которые грелись в мимолетных лучах медийной славы, а извержение бесконечных потоков болтовни позволяло им все это дело раздуть до невероятных масштабов. Рой Стэффорд ждал лишь того, как его, кроме геноцида, обвинят еще и в том, что всех этих дураков он нанял, чтобы отвести внимание от своих страшных преступлений. По Медианету ходили тысячи интервью, комментариев и заметок; посмотреть их все — это уже работа на несколько лет, а ведь каждую секунду возникают новые: «Победа инопланетного лобби!», «Кровавые летописи Совета по исследованию космоса!», «Сбой в правительстве!», «Заговор тайных обществ!», «Рой Стэффорд позорно растоптал человеческие права!». Директор Совета уже давно не утруждал себя чтением всех статей, в которых его порицали, и это было большим счастьем, ведь иначе он быстро бы дождался заголовка «Рой Стэффорд собственноручно задушил десять назойливых медиантов».