Янтарные глаза
Некоторые из них лучше.
Прыгай!»
— У нее такой же стиль, как у Донны,— прозвучал голос Пинки поблизости.— Но немного перебарщивает с дугами. Но в целом неплохо, а? Учитывая, что ей всего тринадцать!
Лукас рассмеялся. «Смерть от огня?» Его рассмешили свои же собственные мысли. То, что плазменная дорога горит,— это, конечно, лишь иллюзия. Цветной эффект, особое преломление света, сменяющиеся оттенки алого и оранжевого при взаимодействии трассы и лыж. Для зрителей совершенно безопасно, безвредно. На самом деле герданская плазма была не теплее воздуха. Но и не крепче. Она разливалась под смотровой площадкой, перетекая в открытом пространстве, будучи совершенно нестабильной поверхностью. Если прыгнуть без лыж прямо на трассу, то просто провалишься сквозь нее, а внизу разобьешься с той же вероятностью, как любой, кто прыгнет с моста.
Опасное развлечение.
Лукас задержал взгляд на крошечном пятнышке, несущемся по трассе,— это была Хизер Ли, девушка из команды Пинки. Немного качнувшись, Хизер мастерски пронеслась над одной из стремительных, искрящихся золотыми бликами волн.
Невдалеке была труба — узкая шахта, выходящая этажом выше на бурное поле приливов. Достигнув трубы, Хизер под четко просчитанным углом нырнула внутрь. Лукас вспомнил карту: эта трасса состояла из четырех уровней, на каждом из которых был свой тип рельефа. Хизер преодолела болото, полное препятствий, холмов и ям, и добралась до участка, прозванного языком ледника,— череды идеально гладких вогнутых плоскостей, по которым лыжи неслись почти без трения. Теперь ей оставалось лишь поле приливов, а затем последний склон. Лукас смотрел, как девушка в черном комбинезоне с идеальным чувством равновесия спускается спиралью по узкой рампе, и почувствовал прилив ностальгии. Манящий свист лыж, на бешеной скорости скребущих по металлической полосе, так и звучал в его ушах, и это воспоминание наполнило его пьянящим чувством опасности. Вместе с Хизер его мышцы невольно напряглись, пока он подсознательно готовился к удару, после которого нужно удержать равновесие, когда лыжи вновь приземлятся на беспокойный рельеф энергетического поля.
Хизер выехала из трубы на волнистую поверхность.
— Плохо! Слишком медленно! — крикнул он.
Теперь было ясно видно: удар отбросил ее в сторону, так как скорость была недостаточно велика, чтобы поле вокруг лыж выравнивалось само по себе. Хизер старалась компенсировать это короткой дугой, но зря теряла время. Затем она попыталась его нагнать, весьма рискованно скользя. Даже с площадки было видно, как от ее лыж разлетаются искры. Она успешно преодолела поле приливов, прыгнула с края оврага, пролетела довольно большое расстояние по воздуху и приземлилась в пятнадцати метрах ниже. Там она немного пошатнулась, что не осталось незамеченным.
— Прыгать боится,— констатировал Лукас.— Но в целом катается хорошо, Пинки. На приливах даже лучше, чем Донна.
Он вздохнул и тут же рассмеялся сам над собой.
— Ну, не принимай меня всерьез! На меня напала старческая чувствительность, воспоминания о молодости и все такое. Я чувствую себя динозавром, которого разморозили, и теперь ему приходится разговаривать с людьми.
— Не хочешь прокатиться? — сказала Пинки.
— Чего? — Лукас посмотрел на нее не веря своим ушам.— Это что за идеи! Я не сумасшедший, чтобы в таком возрасте пытаться побить рекорд в падениях. Мне нужно сохранять достоинство!
— Неужели тебе совсем не хочется?
Он провел рукой по волосам.
— Я тебя умоляю! Я не стоял на трассе — подожди-ка… лет восемь! А до этого лет восемь — только как лыжник выходного дня.
— К счастью, сегодня как раз выходной. А гоночная трасса хороша тем, что под ногами никто не путается. Ты чертовски хорошо катался, Лукас. Такое не забудешь.
— Пойми, если я и выберусь, то последствия будут на всю оставшуюся жизнь!
Пинки улыбнулась: теперь она знала к нему подход.
— Если ты не хочешь попробовать, то почему на тебе эти ботинки? Обычно ты носишь мягкие герданские туфли, на которых лыжи не закрепить, и смотрите-ка, именно сегодня на тебе нормальные ботинки на плоской подошве! С ними, конечно, гоночного качества не будет, но для катания выходного дня вполне сойдет. А внизу в клубе полно запасных лыж.
Лукас беспомощно покачал головой.
— Пинки…
— Давай, беги за ними! Иначе ты и правда будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.
Она отвернулась и взглянула на трассу, по которой как раз спускалась еще одна ее подопечная. Пинки включила рацию.
— Мэдди, осторожнее в прыжке! Ты отклоняешься! — закричала она в микрофон на воротнике.
Когда она снова обернулась, Лукаса уже не было.
* * *«Люк, осторожнее в прыжке!» Голос Джона Мак-Коли отчетливо звучал в воспоминаниях Пинки. Конечно, их тренер покрикивал не только на Лукаса, но и на нее, на Донну и вообще на всех в их команде. Он делал это в той же манере и тем же тоном, как теперь сама Пинки гоняла своих девочек: в конце концов, где еще бы она этому научилась? Конечно, старина Джон делал это не со зла. Напротив, его советы чаще всего были полезны.
Пинки вздохнула. Трудно было удержаться от приступа сентиментального трепета, столько лет спустя видя Лукаса в шаге от плазменной трассы. Все проносилось перед глазами — старые похороненные воспоминания, потускневшие, как стереофото в коробке у нее дома.
Их старый клуб, подсобка рядом с раздевалкой, куда Джон Мак-Коли загонял их после тренировки и с сочными комментариями показывал записи их спусков… их любимое логово, исчезнувшее вместе со старой трассой после установки новой. Повсюду разбросаны куртки, полотенца и сумки, в углу валяется груда старого спортивного инвентаря, у стены выстроились световые эмиттеры, используемые для разметки в слаломе, и над всем этим витает вековой запах пыли и пота. Джон Мак-Коли стоит у настенного дисплея, такого же древнего, как и все остальное, и отмечает в таблице их время за тот день. Так как в ней зафиксировано и время с предыдущих тренировок, для чтения нотаций у него имеются веские причины.
В памяти всплыло его лицо: загорелое, мужественное, состоящее будто из одних мускулов и острых углов — и, как положено, с ямочками на щеках и веером морщинок в уголках голубых глаз. Джону было под сорок, что в те времена казалось Пинки весьма преклонным возрастом. Она считала, но, вероятно, ошибочно, что Джон Мак-Коли выглядит как потрепанный ветром морской волк в отставке, однако на Земле было так мало морских волков, что ей не с кем было сравнивать. На лице спортсмена также была неизменная самоуверенная улыбка, энергичное выражение, неукротимый оптимизм — и еще одно необходимое условие, без которого все это представление было бы неполным: идеальные, блестящие белые зубы. Зубы — это, конечно, мелочь, но весьма существенная. Человек с желтыми зубами никогда не выглядит достаточно энергичным.
Пинки уважала Джона, но что касается Лукаса… Боже, что же он ответил, когда она спросила его напрямую? «Я, конечно, тоже уважаю Джона. Он настоящий профи. Разбирается в том, что делает». Ответ был безупречным, насквозь корректным. Но вот дальше он добавил еще кое-что, какое-то не слишком уважительное замечание, что же там было?.. «Меня устроит, если мы с ним не будем вступать в идеологические споры, чего не так уж трудно придерживаться». Да. Пинки помнила это до сих пор, так как тогда обдумывала эти слова в течение нескольких дней.
После того как Лукас ни с того ни с сего ушел.
Пинки закрыла глаза. Яркая улыбка Джона гаснет. Неожиданно вечно энергичное лицо наполняется смущением и неуверенностью, будто не может выбрать, принять ему выражение понимающего сожаления или непонимающего удивления.
— Жаль, Люк, очень жаль! Вот так бросить! Может, еще поразмыслишь, а?
— Я уже решил, Джон. Размышлял я достаточно долго. Теперь лишь сообщаю, к какому заключению пришел.