Янтарные глаза

Возможно, врачи ошибались.
Рой Стэффорд потянулся за нетлогом. Он видел, что компьютер Хильдебрандта в Сети, и послал ему сообщение, но ответа не дождался. Попробовал еще раз — безуспешно. Наконец он решил, что вместо звонка может просто к нему зайти.
Все же такую деликатную вещь, как Фомальхива, лучше обсудить лично. * * *
Дверь офиса были заперта.
— Лукас! — колебался Рой Стэффорд.
Он вовсе не думал, что Лукас Хильдебрандт там внутри обжимается с какой-нибудь коллегой — в этом он как раз не имел потребности. Нет, в голову приходили вещи куда хуже.
— Вам плохо? — крикнул он через дверь.
Рой не мог перестать думать о болезни. Пока что он не замечал никаких проявлений, но вероятность росла с каждым днем.
— Лукас! Я не могу вас там оставить. Если вы не в состоянии открыть, я выломаю дверь.
Внутри послышались шаги, и щелкнул замок. И вот он смотрел в лицо Лукаса, белое как бумага и мокрое от пота. Тот сам на себя не был похож. Его глаза, в которых часто искрился смех, выражали страшную усталость и в некотором смысле невменяемость. Под ними были такие темные круги, которых Рой еще никогда не видел.
Стэффорд понимал, что Лукас не слишком рад его видеть, но все равно вошел. Лукас захлопнул за ним дверь и молча запер снова. Стэффорд хотел возразить, но раньше чем ему удалось что-то произнести, Лукас резко отвернулся, уткнулся лицом в кожаную обивку и судорожно впился пальцами в свое тело. Плечи под пропотевшей рубашкой неудержимо тряслись и поднимались с каждым резким вдохом. Был слышен и запах пота: противный, едкий… такой острый, что у Стэффорда сводило желудок. Может быть, ему стоило выбежать в коридор. Куда-нибудь, где не было этой вони. Где бы не было этого близкого, физического, навязчивого кошмара.
Но он не сдвинулся с места. Дверь была закрыта — нужна изрядная доля смелости, чтобы вот так просто ее открыть и исчезнуть без объяснений. Вместо побега он, не веря своим глазам, смотрел на то, как ногти Лукаса впиваются в его же руку и оставляют в ней красные полумесяцы. Которых было уже не счесть. В некоторых были крошечные, почти незаметные капельки крови. Такого Стэффорд тоже никогда не видел. Он не мог отвести глаз.
Вдруг ногти ослабили хватку, и Лукас немного выпрямился. Стэффорд осознал, что тот смотрит на него.
Рой откашлялся:
— Я не подозревал, что все так плохо.
На лице Лукаса блеснула ирония, а губы скривились в едва заметном намеке на улыбку. На губах тоже была кровь.
— Я теперь вылечу с работы? — пробормотал он.
— Глупости, Лукас.— Стэффорд был в полном недоумении: он размышлял, с чего начать его успокаивать, но чувствовал — что бы он ни сказал, это не поможет.
Господи, что этот человек должен переживать, если так разодрал себе руки? Такие мучения он себе даже представить не мог.
В горле образовался ком. Почему это коснулось именно Хильдебрандта? Стэффорд вел себя осторожно с людьми из своей команды — дружелюбно, но в то же время соблюдая дистанцию, потому даже их с Лукасом отношения никогда не пересекали черту обычной вежливости,— но в глубине души он ему очень нравился. Иногда он даже думал, что в иной ситуации мог бы иметь сына его возраста и отдал бы все, чтобы он был именно таким. Ему импонировало блестящее мышление Лукаса, его находчивость и полное хладнокровие. Когда правительство решало дальнейшую судьбу Совета, он отправил туда именно Лукаса — и тот продуманной аргументацией добился продления монополии на космические путешествия, а также щедрых дотаций для Совета, на которые Стэффорд даже не надеялся. А когда нужно было убедить и Конгресс, он отправил его с полной уверенностью и туда. Все время он был убежден — до этой минуты,— что у Лукаса Хильдебрандта впереди прекрасное будущее.
И хотя Рой уже так долго знал об этом, только теперь до него действительно дошло, что Лукас умирает.
— Пока что я всегда вовремя возвращался домой,— раздался хриплый голос Лукаса,— но сегодня тут был тот мужик от Спенсеров, Трэвис, и пока я от него не избавился…
Он резко начал глотать воздух, и его лицо на мгновение судорожно застыло — под маской ледяного пота оно выглядело как растрескавшийся фарфор.
 
— Сказать, что он патологический болтун — это ничего не сказать,— закончил Лукас с усмешкой.
Он бросил быстрый взгляд на дисплей на стене и сделал нетвердый шаг к дивану. И добрался до него ровно в тот момент, когда ноги подкосились. Он тут же запустил руки в волосы и склонил голову к самым коленям. Потрясенный Стэффорд следовал за ним. Преодолев отвращение, которое в нем вызывал тяжелый кислый запах пота, он положил руку на плечо Лукаса… но тот увернулся от прикосновения, будто оно было невыносимее всего остального, что с ним происходило. Стэффорд снова слышал его резкое прерывистое дыхание.
— Лукас,— настойчиво произнес он, когда его лучший переговорщик снова был в состоянии слушать.— Где твои лекарства?
Он невольно начал обращаться на «ты».
Лукас неловко выпрямился. Его лицо приняло пустое, изможденное выражение.
— Нет,— пробормотал он.
И снова взглянул на часы.
— Не говори мне, что у тебя ничего нет! — Стэффорд прошел мимо него к столу и, пересиливая себя, открыл верхний ящик.
Он ни разу в жизни не копался в вещах своих людей, но ситуация была исключительная. Он был почти уверен, что тут же сверху будет лежать пачка анальгетиков. Но увидел там лишь обычные канцелярские принадлежности, расположенные с некоторым неуважением к порядку.
Над портфелем Лукаса из синей замши он сомневался чуть дольше. Наконец взял его и отнес к дивану.
— Тут есть что-нибудь?
Лукас повернул к нему скривившееся лицо. В его глазах появилось выражение, от которого у Стэффорда по спине побежали мурашки: неописуемая смесь надежды и полного отчаяния.
— Они тут?
Когда ответа не последовало, Стэффорд положил портфель ему на колени и открыл магнитные замки. В тот момент Лукас схватил его за руку.
— Я не могу,— забормотал он.— Не доставай. Прошу тебя, не испытывай меня.
В следующие несколько секунд Лукас сжал ему руку до невыносимого, пока не понял, за кого держится. С видимым усилием он расслабил сжатые пальцы и пошарил в поисках своей разодранной руки. Но Стэффорд еще долго ощущал на запястье ледяное прикосновение, будто на нем осталось эхо невообразимой боли.
Он схватил портфель и высыпал его содержимое на пол. Там были бумаги, ежедневник, ӧссенский трансмицелиал и весьма профессионально выглядящий журнал об астрофизике. К тому, что он знал о Лукасе, не относился лишь черный кожаный портсигар. Стэффорд поднял его и открыл.
В нем он увидел инъекторы в пластиковой упаковке: из десяти не хватало трех.
— Как это делается?
— Я сам,— сказал Лукас.
Стэффорд без малейшего подозрения отдал ему упаковку. Лукас взял ее, наклонился вперед и засунул ампулы глубоко в дырку между диваном и полом. Притом как тряслись его руки, сделал он это неожиданно быстро.
— Ты что творишь?!
Лукас поднял глаза. Теперь в них было лишь отчаяние, чистое и без примеси.
— Прости. Там иглы. Мы не можем из-за них драться.
Стэффорд мысленно ругал себя. Лукас был чертовски находчив, и он это знал, но на такую примитивную уловку он попасться просто не мог. Хотя — разве можно такое предугадать?
— Почему ты не сделаешь укол?
Тело Лукаса сотряслось в новом приступе боли.
— Не хочу,— выдавил он упрямо, когда снова смог говорить.
Его глаза поднялись к дисплею.
— Еще немного.
Пот лился по лицу, но он даже не пытался его вытереть.
— Редко это длится… дольше двух часов.
Два часа. Стэффорд сухо сглотнул. Два часа, незаметное мгновение, которое можно проморгать, если только его не наполнят — как там было? — тьма и скрежет зубов. В нем все сжималось от мысли, как Лукас остается один на один с этим неизмеримым отрезком времени. Вокруг никого и ничего, а он бесславно и безнадежно снова и снова ведет этот неравный бой.