Одержимость мастера (СИ)
Я сглотнула.
— Так как бы их найти?
— Понятия не имею, — ответила служащая почты. — Перед митингом нас оповещают и собирают на разных квартирах. Заглядывай ко мне, если что узнаю, сообщу.
Я вышла на улицу и снова попала под дождь. От здания почты пробежала пару кварталов и оказалась возле уличного прилавка с навесом, заставленного лотками с мелким промышленным и канцелярским товаром. Под навесом стояла дородная широкоплечая женщина в пестрой широкой юбке и фиолетовом свитере крупной вязки. На ее щекастом лице сильно выделялись толстые губы и темно-красный, почти бордовый, мясистый нос.
Для проверки я уставилась в бумажку и сверилась с адресом: шестая и последняя в списке заказчица — Тамара Козловская, продавщица хозяйственных мелочей.
Просто великолепно, я устала, промокла и проголодалась, но на сердце было легко. Я успеваю на работу к четырем, отрабатываю смену до комендантского часа и оттуда сразу в мастерскую.
Подошла к лотку и, оказавшись под козырьком, вытерла с лица капли дождя. Стащила сумку с плеча и, достав нужный сверток, протянула краснощекой и мясистоносой продавщице.
— Вы Тамара Козловская? Я от портнихи Ойле.
— Она самая, — хриплым и грубым голосом ответила продавщица. — Неужто Ойле помощницу наняла? — удивилась она и принялась высвобождать из бумаги юбку с воланами и рассматривать места швов. — Разбогатела, что ли?
— Я ее племянница, помогаю немного.
Руки женщины зависли над юбкой.
— Это что ж, ты та самая, у которой…
— Да. — Я не дала договорить, поскольку сразу догадалась, про что Тамара Козловская хотела спросить. — Та самая.
Лицо женщины вытянулось.
Она завернула юбку в сверток и положила под прилавок, а сама как ни в чем не бывало деловито закружила над своим товаром и не собиралась платить. Я подождала несколько минут и не выдержала.
— Простите, но вы не рассчитались за ремонт юбки, — любезно, но настойчиво напомнила я.
Продавщица театрально выпучила глаза и прижала к груди растопыренные пальцы.
— Что ты такое говоришь! Минуту назад отдала тебе новенькое эйри!
Никакого новенького эйри она мне не давала. Я сделала шаг, нагнулась через прилавок, намереваясь отобрать принесенную мною юбку, но в это самое мгновение откуда ни возьмись со стороны серого глинобитного здания раздался противный свисток. Отбивая широкий шаг черными хромовыми сапогами с металлическими набойками, к нам направлялся жандарм с самым серьезным видом и с шашкой.
— Барышня! — закричал он. — Руки прочь от прилавка!
— Эта женщина не заплатила за ремонт юбки! — Сцепив зубы, я бросила на наглую продавщицу гневный взгляд.
Мне показалось, что толстый нос женщины сделался еще темнее и толще. Уперев руки в боки, лицемерная дама ожидала жандарма как своего спасителя. Как только служитель закона подошел к нам, продавщица, не моргнув глазом, прикинулась бедной овечкой. У нее даже голос изменился: из хриплого и грубого сделался проникновенно заискивающим.
— Уважаемый жандармерий! Эта девушка пытается взять с меня двойную оплату. — Она снова приложила к груди руки и изобразила жалостную мину. — Если бы у тети Тамары были лишние деньги, неужели она не пожалела бы сиротку? Но у нее нет излишков, вы же понимаете?
Наверное, мои глаза увеличились до размера кофейных блюдец. Про какую двойную оплату она говорит?
— Не беспокойтесь, мадам Козловская, сейчас разберемся, — поспешил заверить ее жандарм и обратился ко мне: — Предъявите документы.
— Мон Амбросимова, — отчеканила я, продолжая бороться с нахлынувшей волной злости. — Паспорта с собой нет.
— Что паспорта нет — очень плохо. В любом случае придется заплатить штраф.
Штрафов мне еще не хватало!
— За что штраф? — Я едва не задохнулась от возмущения. — За то, что нет с собой паспорта?!
— За то, что вы, милочка, — жандарм уставился на меня, вытянув из-за тугого воротника щетинистую шею, — устроили на торговой улице беспорядки.
— Это я-то устроила беспорядки? Да это она обманула сначала меня, а потом вас! Не отдавала она мне никаких денег!
— Цыц! — прикрикнул на меня жандарм. — Без доказательств попрошу обвинений не предъявлять. — Теперь он заговорил гораздо строже. — Не хотите выплачивать штраф, придется пройти в отделение до выяснения обстоятельств. Но предупреждаю: жуликов в камерах много, месяц можете прождать, пока дойдет очередь до вас.
Я почувствовала, что еще немного — и расплачусь. Или того хуже, сначала поколочу жандарма и противную врунью Тамару Козловскую, а уж потом расплачусь. Но мой разум вовремя прояснился: за такое аморальное поведение меня не месяц продержат в отделении, а всю оставшуюся жизнь.
— Я не хочу в отделение. Сколько я должна заплатить?
— Думаю, пять эйри достаточно.
— Сколько? — У меня открылся рот. — Но это все, что у меня есть!
Жандарм молча пожал плечами.
— Или отделение… на месяц…
Я сняла с плеча сумку, сунула руку в потайной внутренний карман и вынула все, что собрала за сегодняшний день с клиентов. Принялась отсчитывать пять эйри.
— Главное, что есть… — многозначительно заметила Тамара Козловская, приподнимаясь на цыпочки из-за своего прилавка. — А вон и мой эйри! — Она тыкнула в мою ладонь толстым указательным пальцем.
— Чушь! — огрызнулась я. — Не ваши это деньги и никогда вашими не были!
Сердце колотилось от ярости.
Всучила в руки жандарма штраф. Пяти оставшихся долей разве что на бутерброд с чаем хватит. Но самое главное — я подвела тетушку Ойле, лишила ее суточного дохода! Теперь придется сломя голову нестись на работу с «полным социальным пакетом», соглашаться на любые условия, чтобы отработать эту сумму.
Немного изображений города
И самое главное — карта города!
Река Алур разделяет город на Северный и Южный Москинск.
Работа ждала меня на улице Верхоглядова, проходившей через весь Северный Москинск параллельно улице Огнеборской, в противоположном конце. То бегом, то быстрым шагом, взмыленная, я очень торопилась. Ужас как не хотелось прийти домой с пустыми руками, а судя по тому, что начало темнеть, к четырем я опаздывала. Одно хорошо — бежала уже без тяжелой сумки!
Не чувствуя под собой ног, почти бегом приближалась к нужному повороту, когда, вывернув из-за угла общественной бани, на меня со всего маху налетел рыжеволосый парнишка с оттопыренными ушами в грязном прохудившемся комбинезоне — на вид лет десять, не больше.
— Кому работа? Полный социальный… — орал он истошно, но договорить не успел — тоненький голосок оборвался, когда его владелец уткнулся аккуратно вздернутым носом мне в плечо.
Я схватила мальчишку за плечи.
— Ты что, не видишь, куда бежишь? — спросила я, отодвигая его от себя, а про себя подумала: уже второе предложение за день, а говорят, в Москинске работы нет…
Выпрямившись, паренек бросил на меня короткий взгляд и покрутил в руках сломанную пополам фанерку с надписью «Требуется ответственный работник. Обращаться тут же».
— Не видел, — шмыгнул он носом. — А теперь еще и от хозяина попадет, что замену не нашел. Человек, который обещал к четырем, не пришел.
— Замену на работу?
— Ага…
— Что за работа?
— Башмаки клиентам чистить.
У меня сердце упало. Это на мое место ищут замену?
— Верхоглядова, 189? — спросила его.
Паренек кивнул.
— Ну, тогда ты нашел, кого искал. Это я опоздала к четырем.
Мальчишка, приподняв рыженькие брови, удивленно рассмотрел меня с головы до ног. Потом, не задавая лишних вопросов, кивнул.
— Меня Филькой зовут, будешь работать рядом со мной. А от хозяина тебе ох как попадет, полтора часа кресло пустует.
Филька схватил меня за рукав и потянул за угол, откуда только что появился. Хоть он и был мал ростом, едва доставая до моего плеча, я, измотанная длинной дорогой, еле за ним поспевала. По дороге он не умолкал: рассказал, что, кроме него, в его семье еще шестеро братьев и сестер. Живут они на привокзальной площади в маленьком общежитии, где на одну кухню приходится еще пять таких семей. Мама работает прачкой и, как тетушка Ойле, едва сводит концы с концами.