Пилюля (СИ)
Со Стёпой вставляйте друг дружке. Нужно рубить хвост, а то весь год буду ватманы малевать.
– Мы с Колобком годовую норму по выпуску стенгазет выполнили. Скоро на сборы уезжаем. Чемпионат начнётся – не до стенгазет нам будет. Так что найди других… – обрываю фразу видя, как ара закипает.
– Дураков.
Не давая времени для ругани, вставляю в грозовой тишине:
– А стихотворение будет железно. Собственного сочинения. Клянусь честью комсомольца.
От таких клятв Абрамяна отпустило. И забыл, что хотел на меня наорать, а дружески хлопнул по плечу, и заметил:
– Федя-гармонист в прошлом году от стенгазеты отвертелся… Придёт со смены – озадачу. Или выговор по комсомольской линии и накроется его летний отпуск. – хищно лыбится комсомольский вожак.
На хоккейной тренировке Коротков сказал мне, что с Таллином я в запасе. Если у Осмоловского игра не пойдёт, то выйду. Коля Пучков поправляется, но раньше чем через неделю тренироваться не начнёт. После тренировки Виктор Шувалов попросил меня помочь затащить новую мебель.
– Тут недалеко, на Хорошевке, – говорил одноклубник, входя в трамвай согнувшись из-за высокого роста, – там наш футболист Сашка Прохоров поможет. Он в соседнем доме живёт. А земляк мой тоже Витька тот вообще в соседнем подъезде. Он после обеда из артучилища придёт.
Доехав до нужной остановки, зашли в магазин купили продукты, бутылку "Пшеничной" и двинули к дому.
– Я это дело, – Шувалов кивнул на бутылку, – не очень уважаю. Столько народу водка сгубила. В этом плане я Витьку Тихонова уважаю – не курит как и я, не пьёт вообще. А то другие хоккеисты… Вон в каждой команде есть талант, а зашибает до усёру. А я как первый раз на заводе нажрался так и отрезало. Я ведь всю войну на ЧТЗ токарил на карусельном станке. Танки КВ клепали для Победы, а я детали для коробки передач вытачивал. Хоккей с мячом уважал. Призы брал в Челябинске. А потом на шайбу перешёл.
Заходим в коммуналку. Виктор заваривает ароматный чай.
– Грузинский. Букет, – подчёркивает хозяин сортность дорогого напитка.
Вскоре подошли Прохоров и Витька-артелерист. Они хотели закурить, но хозяин отправил из комнаты. Все вместе вышли на лестничную площадку. Там и проболтали до приезда машины с мебелью.
– У меня ведь когда вселился только кровать без матраса, стол и две табуретки в комнате было. – вещал счастливый обладатель казённой мебели, – а теперь и шкаф, и тумбочка и два стула. Жизнь то – налаживается.
– Ты сам-то откуда будешь? – вытирая пот спрашивает хозяина простодушный Прохоров.
– Мордовские мы, – Шувалов кивает на тёзку-военного, – я вот из Наборных Сыерсей. Наборные это не набрали где-то, а на бору, в лесу значит деревенька. У меня дружок там сейчас в Козловской МТС трактористами бригадирит. С Новым Годом открытку прислал. Пишет за урожай то ли орден, то ли Героя дадут. Сашка Узойкин. Как в газете прочитаете, знайте – мой дружок.
– А мне вот за бой под Перемышлем в сорок первом должны были орден дать. Мы на мосту огроменный французский танк подбили. Немцы лишь ночью его стащить смогли. А бумаги на "Красную Звезду" при отступлении потеряли. Ну да ладно. Итак пара орденов есть.
Затащили всё, расставили. Поджарили яичницу с салом, разогрели тушёнку.
– А правда, что Бобров проспал самолёт, что разбился с командой? – закусив, спрашивает Прохоров.
– Враньё. Его из-за оформления бумаг на переход задержали. На следующий день поездом отправили.
– А когда тебя поженим? А, Витёк? – спрашивает Шувалова земляк. – Вроде есть у тебя кто-то.
– Есть одна из Марьиной Рощи… Чего вздрогнули? Я среди воров вырос. Как за решётку не попал не знаю. Спорт наверное уберёг. А вот если б полюбила меня краля как ЮркА (хлопает меня по плечу). Я б сразу расписался.
– За женщин! Чтоб давалось и моглось!
На обратной дороге зашёл в госпиталь. Коротков просил принести заключение врачей, что я годен для участия в соревнованиях. Пока ждал бумаги прибежала Анечка. С широкораспахнутыми лучащимися глазами схватила меня за руку и ни слова не сказав потащила в конец коридора. Достала ключ из кармана и открыла дверь в какую-то кладовку. Закрылись на крючок и принялись неистово целоваться. Подруга так раздухарилась, что едва я дотронулся пальцем до её налившегося энергией бутона, всхлипнула, задрожала и сползла по стене на пол.
– Анька, твою мать. – раздался в коридоре показавшийся знакомым голос, – Полотенца на втором этаже кто будет менять? Вот я тебе ужо зараза…
– Это, Палыч. Завхоз. – поправляя халат промурлыкала довольная Пилюля, – Мне ещё в ночь дежурить.
Прижалась ко мне, чмокнула в небритую щёку и выходя в коридор с улыбкой сказала: "До завтра."
Главврач Михаил Петрович рассматривал рентгеновский снимок моего черепа и просвещал меня:
– С головой у Вас, Юрий, всё в порядке. А что там в мозге… Голова – дело тёмное и исследованию не подлежит. Но, я верю, что скоро учёные создадут новые приборы, которые позволят нам заглянуть в самые тёмные для нас уголки человеческого тела.
Это он про томограф что ли? А его ещё не изобрели?
– Михаил Петрович, а Вы знаете молодых учёных специалистов по рентгеновскому излучению? – на всякий случай спрашиваю мудрого дядьку.
– Да. Перед войной знакомился с учениками профессора Бахметьева. Они в рентгеновской лаборатории ЦАГИ работали. Фамилии простые: Цукерман, Альтшулер, Гинзбург. (смеёмся). Первые двое не знаю где, а Гинзбург в Горьковский университет уехал.
Горький. Это хорошо. Нужно в блокнот записать.
Получив бумаги, я брёл по направлению к общаге и думал:
Моя техническая специальность в прошлой жизни – ядерная физика. Помню, на последнем курсе "технологички" делал доклад про позитронно-эмиссионную томографию. Там я описывал суть этого метода исследований внутренних органов человека. Авторами концепции выступали американцы. Лишь в перестройку узнал, что какой-то наш Иванов раньше пиндосов додумался про томографию, но не смог пробить свои идеи в жизнь и получить за это Нобелевскую премию. А может быть мне стоит попробовать?
Вечером кто-то из художников принёс на тренировку баскетбольный мяч. Поиграли полчасика в баскет. У меня из десяти бросков попало девять. Причём два – издали. Я читал в своём личном деле, что кроме футбола, хоккея и бокса Харий всерьёз занимался баскетболом.
Это что? Моё новое тело стало вспоминать былое? Может и спаринг боксёрский устроить? А может и шайбы по-новой научусь ловить?
Не дождавшись Пилюлю Колобок заныл:
– Скучно с тобой. Каждый день одно и то же. Или тренировки или книжки читаешь или пишешь что-то. Скукота. А мне хочется чего-то великое, героическое совершить…
– Наша жизнь – как железная дорога. – прерываю я несостоявшегося Бонапарта, – Мы мчим без остановки вперёд и вперёд. Можно скучать глядя в окно, а можно в дороге снимать фильм про путешествие или сочинять книгу про неведомые земли. Можно научиться боксировать или играть в шахматы. Можно научиться мечтать, и верить, что мы каждый день всё ближе к мечте, которую мы будем творить своими руками.
– Ну ты прям как замполит задвинул, – покачав головой сказал Васечка. Потом встал, взял сборник шахматных этюдов и начал расставлять фигуры.
10 февраля 1950 года.
На тренировку заявились два местных паренька. Я их мысленно окрестил Батон и Паштет. Они были разные как Штепсель и Тарапунька, но составляли единый дуэт. Батон высоченный, молчаливый с ручищами-кувалдами, и Паштет – невысокий живчик болтун с ловкими руками норовящими стянуть всё до чего дотянутся. Как выяснилось в дальнейшем они работали водоносами в артели прачек, подрабатывали грузчиками и разносчиками на рынке. В команду их привела меньшая "барышня" Катя. Эти двое выручили её от нападения уличной шайки. По словам комсомолки эти парни бились за неё с кучкой криминальных сверстников до крови пока главарь шоблы не сказал "Амба". Катя привела ребят домой, накормила, рассказала книгу "Два капитана". И с тех пор вот эти двое таскались за ней повсюду, если не были заняты по работе. Над новыми "футболистами-неумехами" некоторые подшучивали поначалу, но получили такой яростный отпор от Кати, что быстро заткнулись. Девушка, рассказывая про новых друзей звала их Иван-большой и Иван-малОй. Так они и стали Большой и МалОй.