Пилюля (СИ)

Отвернувшись от созерцания окрестностей, увидел Колобка, доставшего из кастрюли горячую картошку, которую он как клоун начал ловко перебрасывать из руки в руку. Тот, посмотрев на мои отутюженные брюки, заметил:
– Ты давай поторапливайся. А то билеты разберут…
Я, быстро глянув на свои немецкие Selza KM, понял, что это тот редкий случай когда к васиным словам нужно прислушаться.
Пролетел мимо вахты под звуки утёсовского "Парохода". Начальница дверного проёма наслаждалась поющей тарелкой, но не подпевала. Видимо, тональность не та.
Нарядная Пилюлька ждала у входа в госпиталь.
– Вообще-то это девушка должна опаздывать, – с кокетливой интонацией наезжает она. Машет в сторону метро указывая направление движения. И на ходу продолжает:
– Расписанье сеансов узнал?
Я молча развожу руки в стороны. Она довольно улыбнувшись, берёт меня под руку:
– Я уже всё узнала. В кинотеатр "Москва" на стереофильм "Машина 22–12" мы уже не успеем. Давай в "Художественный". Там "Смелые люди" идут. Ванечка ходил на фильм с друзьями на прошлой неделе. Завтра снова пойдут. Мы на метро до "Арбатской" доедем, а там рядышком.
Пока ехали, я подумал, что за две недели, что здесь нахожусь, стал привыкать к своему окружению. У меня уже не вызывало недоумение, когда стоящий рядом пролетарий начинал рассказывать мне услышанные новости, события у него на работе или в семье. Стало привычным – занимать сразу несколько очередей в разные отделы магазина. Поголовные косички у школьниц не вызывали больше вопросов – просто так после войны боролись со вшами. Вообщем, москвичи во всём своём многообразии становятся для меня такими же привычными, как гул футбольного стадиона из прошлого.
После начала фильма, понял, что гораздо интереснее наблюдать за подругой, чем смотреть на экран. Она переживала массу чувств и эмоций. Смеялась, удивлялась, замирала в предвкушении и даже хлопала вместе со всеми когда главный герой поймал шпиона. Увидев, что я смотрю на неё, застывала на секунду, и толкнув меня локтем, снова вперивалась в экран.
Идём после кино от метро к её дому. Высказав все свои "ахи" по поводу фильма, Анечка говорит, что их сосед-актёр тоже хорошо держится в седле. И начинает показывать, вытянув вперёд руки, как бы она скакала на Буяне. Напрыгавшись, продолжает:
– Его даже на пробах верхом снимали. Вот же у людей жизнь интересная. Спектакли, съёмки. Знакомые режиссеры, актёры. Пётр Петрович. Ну, сосед. Приводил своего товарища, фамилия простая – Иванов, на 9 мая в прошлом году. Хоть день и непраздничный был, а во дворе вечером всё равно столы поставили. Вынесли кто что мог из еды. Выпили за Победу, за Сталина, за Жукова. И тут гость нашего артиста Иванов встал и говорит: "Хочу выпить за артистку погибшую под Сталинградом в сорок втором. Я снимался с ней в фильме до войны. Звали её Гуля Королёва. А сейчас про неё книга вышла. "Четвёртая высота". Я тогда вспомнила, как драпала от немцев, и так стыдно стало.
Тут она повисла у меня на руке, поскользнувшись на накатанной детьми ледяной дорожке. А я, подхватив её под руки, закружил как метатель молота. Она радостно визжала переходя в ультразвук.
Прям, как Витас.
После вечерней пробежки Колобок вновь мучает гитару, а я размышляю о грядущем. Про авиакатастрофу ВВС в 1950 году я где-то слышал или читал.
В годы перестройки много всего вывалили на народ. Газеты, журналы, телевидение – наперегонки пекли статьи и репортажи о нашем ужасном прошлом. В "Совке", как утверждали почти все СМИ, хорошо жилось лишь "совкам" – упоротым коммунякам. А кто такие были не "совки"? Латентные демократы и либералы, сжигающие свои партбилеты в прямом эфире. А так же примкнувшие к ним страдальцы и сидельцы – гомосеки, воры, бандиты, наркоманы. Многие из этих борцов с коммунизмом, наловив рыбки в мутной перестроечной воде, рванут на ПМЖ за бугор. А я "совок". Не такой знаменитый как Сталин, Гагарин или Мальчиш-Кибальчиш, но такой же наверное "упоротый".
 
22 января 1950 года.
Опаздываю… Опаздываю на тренировку в Тушино. Утром от души так набегался вокруг Художников и в спортзале, что по примеру Колобка прилёг отдохнуть на полчасика. Вот, проспал. Теперь нужно бегом на остановку шестого трамвая, что идёт почти до катка. Интервалы движения большие, и не факт, что мне повезёт. А ведь тётя Клава вчера торжественно-приказным голосом зачитала телефонограмму от Изотова: "Тренировка в 10–00. Не опаздывать.". Как угорелый выскакиваю из общаги. Тут из Городка Художников выезжает такси и, покачиваясь на ухабах, движется в мою сторону. Выбежав на дорогу, расставляю руки в стороны. Из притормозившей "Победы" высовывается голова в фуражке и указывая на потушенный зелёный огонёк тусклым голосом:
– Не видишь? В парк я… – голосом Папанова из "Бриллиантовой руки" объясняет шОфер тупому мне.
– ПлачУ два счётчика, – хлопаю себя по карману.
– Ну, садись, сладкий… Прокачу с ветерком.
Вспомнив про ветерок Колобка и Пилюли, говорю:
– Не надо с ветерком, – и замечаю, как покинувшая пост тётя Клава качает головой и что-то бормочет. Наверное: "Наши люди в булочную на такси не ездят!".
Едва успеваю добежать до катка, как появляется начальство. Впереди идут генерал Сталин, тренер Коротков и записывающий что-то на ходу Изотов, за ними семенит Бобров на коньках и заведующий катка в валенках. Следом в колонне идут два крепких парня с чемоданчиками и клюшками, а замыкает арьергард двое мужчин без клюшек, но с портфелем и с фотоаппаратом.
– Товарищи хоккеисты, – начинает Коротков свою речь, – разрешите представить нападающих третьей тройки. Беляй Бекяшев и Николай Карпов. Они с Виктором Тихоновым будут играть. Наш новый врач (мужчина с портфелем энергично кивает) Олег Маркович Белаковский и журналист "Советского спорта"… (тренер заглядывает в блокнот) Юрий Ваньят. Пофотографирует во время тренировки и на матче. После короткой тренировки – отдых на жд станции Тушино. В теплом пакгаузе есть койки и электроплитка. А сейчас слово предоставляется Василию Иосифовичу Сталину.
Генерал, покачав головой, начал с огорчением:
– Ну, что ты Павел Михайлович, как на митинге… Прошлый матч мы продули. (вздыхает). Пусть соперники порадуются… С этого дня мы будем радоваться. Я верю в своих соколов. Мы сегодня – победим.
И тут Коротков кивает внимательно глядящем на него хоккеистам. Те, троекратно кричат "Ура!".
Ага. Домашняя заготовка.
Сталин, ухмыльнувшись, говорит:
– Ну вот не можете вы без этого… – и, пожав руки Боброву и новичкам уходит к машине.
Сёва рванул на лёд разминаться, а Коротков не без гордости мне:
– Вот за пару дней по Бекяшеву вопрос решили. Тарасов в ЦДКА пробовал сопротивляться, но МЫ… (с паузой) с армейскими всё заранее перетёрли. Отвалили им кой-чего. Тарасов без поддержки быстро сдулся и всё подписал. А ещё и у московского "Динамо" нападающего Володю Ильина забрали. Парню жилплощадь нужна, а у "Динамо" на этот год всё расписано. Их тренер Качалин наверняка к Лаврентию Павловичу побежит жаловаться. А Володя то уже на нашей футбольной базе.
Ни хрена себе поворот… Владимир Ильин же пока блистал из "Динамо" не уходил… Что-то пошло не так.
– Да. Вот ещё. На следующей неделе новый футбольный тренер из Тбилиси приедет. Гайоз Иванович Джеджелава. Брата привезёт в нападение. Так, что не факт, что ты в основу там пробъёшся. Там народу на три состава набирается, если с хоккеистами считать… – и, словно вспомнив что-то важное, кивнул, и потопал к будке.
 
Бобров подскочил, увидев, что я освободился:
– Ты, что там Кольке за бросок показывал? Он до сих пор аж подпрыгивает…
– Это такой щелчок. Сейчас коньки надену – покажу.
Нашел в куче коньков нужный размер. Раздолбанные, жуть. Ну, да мне не кататься. При выходе на лёд чуть не грохнулся.