Пилюля (СИ)
Пришёл в бухгалтерию за зарплатой. Получил за два вида – около 2000 рублей (это после вычета налога 13 %, а 6 % за бездетность до возраста 20 лет не платили и военнослужащие со студентами тоже). Примерно таким был месячный оклад военного лётчика. Простые работники в СССР на предприятиях и в учреждениях получали в среднем от 500 до 1000 рублей. Спортсмены-рекордсмены получали как стахановцы в разы больше средней зарплаты. Но, среди спортсменов ходили слухи, что в сборных страны среди женщин были оттюнингованые мужчины (там одно отрезали, тут другое вставили), которые побеждали женщин в десятках спортивных видов сразу и получали в год под сто тысяч. Например болтали, что Александра Чудина таким образом собрала больше 50 золотых медалей чемпионатов мира, Европы и СССР. Спортивные достижения и рекорды при Сталине хорошо оплачивались. Недаром его называли – лучшим другом физкультурников.
После тренировки у Художников нас с Колобком Абрамян на суджук пригласил. Вечером прихватив баранки и банку варенья идём в гости.
– А может вина молодого? – спрашивает радушный хозяин тряся трёхлитровой банкой.
Вася оживляется, но посмотрев на меня, говорит:
– Нет, в следующий раз.
Попандопуло разливает чай, а Алёша к чаю приносит суджук.
Да это же чурчхела – орехи в загустевшем виноградном соке.
А из чего это сделано? – задаёт вопрос мой сосед Почемучкин.
Минут десять обсуждается гастрономическое разнообразие армянской и украинской кухонь.
Затем постепенно разговор переходит на женщин.
Попандопуло рассказывает:
– Все беды от вина. Вот полгода назад был дома в отпуске. Родня решила меня познакомить с хорошей девушкой. Пришли к ней домой. За стол меня усадили, а сами с её родителями пошли погулять. "Пусть молодые спокойно познакомятся." Спокойно, как же. Приходит Она. Такая вся страшненькая. Я аж онемел. Тогда она, глядя на мой неначатый стакан чая спрашивает: "А может сто грамм". Я киваю. Выпил, думаю, а подруга то ничего, понимает. Разговорились. Я ещё соточку. Смотрю, не такая уж она и страшная. Потом ещё соточку, и танцевать. Обниматься начали. Я для храбрости ещё сто грамм. И в койку. Потом голяком последнюю сотку только допил – сразу родители зашли. Отпираться было глупо. Через неделю свадьбу сыграли. Весной пополнение ждём.
– А я из-за любовницы чуть в лифте не погиб, – хлопая Стёпу по спине говорит Алёша.
– Вот тут поподробнее, – оживился Колобок.
– Дело это в Харькове было. Я прямо с дежурства, не переодеваясь рванул к подруге, чтобы не опоздать. Только мы с Марусей на кровать залезли. Муж её вернулся. Командировку отменили. Хорошо ключ в двери был. Я успел со второго этажа выпрыгнуть, а подруга одежду и ботинки выкинула. Но, почему-то ремня не было. А у меня штаны казённые широкие, спадают. Снял я на улице толстую бельевую верёвку. Два оборота пропустил вокруг себя через шлёвки, а клубок оставшейся верёвки в карман запихнул. Захожу в гостинице в лифт с девушкой, и не заметил, как клубок у лифта выпал. Поехали на последний этаж. меня к двери прижало и колбасит. Штаны трещат, но не рвутся. Девушка не растерялась остановила лифт. Нас потом из отжатого лифта за руки доставали.
Это прям история Толи Кожемякина.
Степан уточняет:
– Ну, а со спасительницей подружился?
– Не успел. Она в Вильнюс улетела вечером.
Тут Колобок вставил свои две копейки:
– У нас во дворе жил директор вагоностроительного завода. Половина Мытищ у него работала.
Врёт и не краснеет. Уметь надо.
Васечка, вдохновлённый вниманием слушателей продолжает:
– У директорского сына был мяч футбольный. Кожаный. Гоняли во дворе в футбол и на дерево мяч запулили. Между веток застрял. Тут это чадо берёт камень с крупное яблоко. Прицеливается, и бросает. А тут папина Эмка из-за угла дома выруливает. И камушек в аккурат в лобовое стекло. Папаша потом мяч проткнул ножом, и на помойку выкинул. Пацаны кожу зашили, камеру заклеили. Всё лето в футбол этим мячом играл с ребятами, пока не в армию не призвали.
– А у меня в армии случай удивительный был, – принимает эстафету Попандопуло, – Мы комкора нашего Карпезо только что похоронили. Тут из штаба армии генерал приехал, говорит откапывайте. Думаю, тронулся мужик, такое в начале войны часто бывало. Откопали. Доктор трубочку свою достал, послушал и как заорёт: "Санитары – носилки". Оказалось, что живого закопали.
– Повезло мужику…
– От тож.
Ночь. Чувствую себя чужаком в этом мире. Внутри меня постоянно идёт борьба. Глаза не могут привыкнуть к картине удручающей бедности. Уши в ужасе от скрипов кроватной сетки и от хрипов местного радио называемых песнями. Тело страдает от лютого холода. Обоняние содрогается от постоянных запахов перегара и махорки. Чтение газет вводит в ступор. В команде я чувствую себя инородным телом, которое терпят потому, что так сказали сверху. И весь этот ужасный ужас стирается когда вспоминаю взгляд одной настырной девушки.
Она вновь улыбается мне сквозь сон. А её губы шепчут: "До завтра."
21 января 1950 года.
Сегодня после утренней тренировки меня попросила задержаться строго одетая немолодая женщина.
– Нина Ильинична Нисс-Гольдманн, художница.
– Юрий Жаров, спортсмен клуба ВВС. -представляюсь я в ответ.
– Понимаете, Юрий, жители дома люди творческие. А дети доставляют беспокойство. Им энергию некуда девать. Конечно решают этот вопрос кто как может. Кружки, секции. Дворец пионеров. Меня попросили раз уж вы по утрам здесь занимаетесь могут ли дети наших работников искусства заниматься с вами?
– Да, пожалуйста. Пусть в 6-00 выходят на пробежку или через полчаса в зале ждут.
Тут в окне я заметил подошедшего к подъезду мужчину. Тот посмотрев по сторонам и наверх, смачно так плюнул куда-то. Затем открыл дверь и увидел нас в фойе.
Женщина кивнула ему и поспешила меня представить:
– Это Юрий Жаров, спортивный тренер.
– Григорий Михайлович, – представился чуть притормозив пожилой дядечка, снимая меховой берет.
– Юрий, Вы видели картину "Побег Керенского"? – спросила меня дама едва лысеватый художник отошёл, – Её даже в школьные учебники поместили… Ну, что ж, Юрий, всего доброго. Я оповещу всех заинтересованных. Ждите завтра утром пополнение…
Выйдя из подъезда, заметил, как на праздничном плакате с лица Сталина стекает жёлто-зелёная сопля.
Днём я, вместо похода ко врачу на стадион "Динамо", отправился в знакомый мне госпиталь. Разулыбавшаяся Пилюлька, выслушав, отвела меня к Борису Моисеевичу. Тот, по традиции поправив галстук, осмотрел меня, и сделал запись в карточке. Потом у выхода я спросил Аню:
– Сходим куда-нибудь. В кино например.
– Конечно, заходи за мной через пару часов. Я у Михаил Петровича отпрошусь и причёску сделаю, – разрумянившись, чуть не подпрыгивая, говорит любительница прокатиться с ветерком…
Глава 5
"Кино в руках советской власти представляет огромную, неоценимую силу. Обладая исключительными возможностями духовного воздействия на массы, кино помогает рабочему классу и его партии воспитывать трудящихся в духе социализма, организовывать массы на борьбу за социализм, подымать их культуру и политическую боеспособность. "
Ополоснувшись из тазика в ржавой ванне на первом этаже, я прочухал мимо тёти Клавы, самозабвенно певшей вместе с радио "Каким ты был – таким остался". В своей комнате подошёл к окну. Снежинки за стеклом плавно спускались с тёмно-серого неба. За пару минут моих наблюдений за ледяными кристаллами по улице проехали две машины. Старая гремучая на ухабах "Полуторка" и "Победа" с шашечками. Такси наверное к Художникам вызвали.
Невидимый дворник где-то скрёб снег с тротуара. Потемневшие от времени фасады не освежила даже "праздничная" побелка. Снег закрывал землю вокруг домов белым одеялом, а на крыши надел пушистые шапки, которые кое-где уже начали сбрасывать вниз предупреждая прохожих криками: "Поберегись!". Никаких ярких вывесок и реклам. По-сестрински скромные "Булочная" и "Кефирная". Ароматный тёплый хлеб привозили два раза в день с ближайшего хлебозавода. Кефир же разливали в стаканы для употребления на месте или на вынос в свою тару. К югу в сторону Нижней Масловки находились магазины "Продукты" и "Вино-Водка" (почему не Вино-Воды не понятно). Насчёт водки же после долгих дебатов был выработан консенсус: в нашей комнате по праздникам по 100 грамм на рот и хорош.