Подвалы твоего сердца (СИ)

Теплые пальцы коснулись подбородка и заставили Драко поднять лицо настолько, чтобы его глаза встретились с внимательным тепло-карим взглядом. Он попытался отвернуться, но не смог. Её слабая улыбка ошеломила и пригвоздила к месту. Малфой почувствовал, что буквально превращается в статую. Грейнджер улыбалась ему. Он умер или просто сошел с ума? Но оцепенение длилось совсем недолго. Заметив замешательство во взгляде Драко, Гермиона шагнула вперед и порывисто прижалась щекой к его груди. Руки обвили торс, и Малфой вздрогнул, с недоумением смотря на кудрявый затылок. В нос ударил запах корицы, и нечто внутри, замороженное и обездвиженное, взорвалось с диким грохотом сердца.
Он обвил её талию руками сначала неуверенно, пугливо, и прижал к себе. С губ Гермионы слетел судорожный вздох, и Драко, больше не сомневаясь, заключил её в сильные объятия. Касаясь щекой макушки Грейнджер, он все больше сжимал руки, пока не понял, что причиняет боль. Но Гермиона почти не думала о том легком удушье, которое ей дарили сильные руки, заключившие корпус в тиски. По крайней мере, так она была уверена, что больше не одна и Драко не по ту сторону мира, в которой царит лишь боль и темнота. Да, они все еще опасно балансировали на грани пропасти, но все же делали это вместе, и Гермиона никогда бы не подумала, что испытает столько счастья, перенеся ворох невзгод и мучений. Малфоя, разумеется, стоило хорошенько отчитать, но только не сейчас — при всем своем занудстве Гермиона Грейнджер была все же девушкой, и, ко всему прочему, очевидно влюбленной.
Драко больше не думал о том, что недостоин её взглядов, прикосновений и… чувств. Еще минуту назад он боялся рассчитывать даже на жалость, но теперь претендовал на нечто много большее. В его мире, почти полностью разрушенном негативными обстоятельствами и неправильными шагами, посреди обломков благополучия все еще теплилась надежда на возрождение. Гермиона всегда дарила ему множество противоречивых эмоций, так было и сейчас: Малфой был счастлив, но вместе с тем сгорал от тоски. Радость сменялась ужасом скорой разлуки, но не смерти. Что значила гибель такого скверного человека, как он? Мир давно хотел скинуть с себя язвенный балласт, и Драко смирился с этой ролью. К своему тихому удивлению он осознал, что был рожден не для побед. Не было ничего хорошего, что бы он совершил, а список злодеяний — мелких и крупных — превышал все допустимые пределы. Не было ничего, что бы до сих пор удерживало его и привлекало, кроме Гермионы. Она совершенно выбивалась из этой прекрасно построенной морали, и Драко не понимал, в чем заключалась роль Грейнджер. Возможно, именно она, словно божественная помощница судьбы, была призвана привести его к такому концу и оставить умирать. Тогда почему, столкнув его в пропасть, она шагнула следом? Не отвернулась, бросив напоследок презрительный взгляд, не посмеялась, не ужаснулась, узрев уродство его души, но полетела вслед за падающим телом? Драко был обескуражен, но настолько устал размышлять над своей судьбой, что решил не искать поступкам Грейнджер объяснений. И, наверное, даже если бы он все же пытался, то не пришел бы ни к чему более-менее вразумительному. Раз уж сама Гермиона не могла объяснить того, что происходило между ними, оставалось лишь следовать этим слепым эмоциям.
В реальность их вернул громкий хлопок. Пэнси поджала губы и нерешительно посмотрела на дверь, за которой секунду назад скрылся Теодор. Созерцание объятий и ей удовольствия не доставило, но, кажется, Нотт переживал куда больше. Последний раз кинув завистливый взгляд на застывшую пару, Паркинсон осторожно шагнула к двери. Она не знала, зачем идет за Теодором, но что ей было делать? Смотреть на Драко больше не было сил.
— Я хочу побыть один, — пробормотал Теодор, тяжело опускаясь на край узкой кровати. Пэнси промолчала, но так и не покинула комнату. Прижавшись спиной к двери, она напряженно всмотрелась в сгорбленную фигуру и почувствовала ноющую тоску. Эта боль принадлежала Теодору, и потому просто не могла оставить его сейчас. Что-то внутри рвалось помочь, в голове зрели десятки утешительных слов. Паркинсон никогда не считала себя сердобольной, но схожесть их с Теодором разочарований не позволяла ей уйти.
 
— Я смирилась еще на свадьбе, — тихо сказала она, не смея сдвинуться с места.
— Я не отступлюсь, — Теодор смотрел прямо, и, казалось, разговаривал с кем-то незримым.
— Только измучаешь себя. Пойми, она никогда…
— Малфой умрет, и тогда преград между нами не будет.
Пэнси замолчала, обиженно закусив губу. «А как же я?» — подначивало спросить самолюбие, но губы сжимались до побеления, не давая лишним словам слететь с языка. Она изо всех сил пыталась не мыслить эмоциями. Их связь была вынужденной мерой, и Пэнси уговаривала себя не придавать ей больше значения, чем было на самом деле. Слова о смерти Драко насторожили, но тут же отошли на второй план.
— Думаешь, это что-то изменит? — она вскинула брови, и, вдохнув поглубже, шагнула к кровати. Теодор вздрогнул, покосившись на приближающуюся девушку. Ему и правда не хотелось ни с кем разговаривать, но присутствие Пэнси почему-то до сих пор не вызывало раздражения. Нотт просто не мог не уважать страдания, которые им пришлось перенести вместе. — Я всегда считала забавным то, что мы, будучи волшебниками, не можем заставить кого-то полюбить нас. Порабощение мира, богатство… Но вот чувства не подвластны ни магии, ни насилию. Я долго надеялась на то, что Малфой вырастет и наконец посмотрит в мою сторону. Унижалась, следовала за ним, словно обезумевшая, и смотри, что из этого вышло, — Пэнси горько улыбнулась. — Насилие над своими и чужими чувствами никогда ни к чему хорошему не приводит. Когда думаю, что могла бы избежать всех этих ужасов, становится просто невыносимо противно от себя самой.
— Чего ты от меня ждешь? — вкрадчиво спросил Теодор, поворачивая голову к примостившейся рядом Пэнси. — Что я сейчас же все забуду и перестану её желать? Спасибо за совет, но он бесполезен. Слова мне не помогут.
— Тогда что тебе вообще может помочь? — Паркинсон гневно вскинула брови. — Если хочешь убиваться по ней — пожалуйста! Только не забывай, что страдания теперь мы делим на двоих, а я уже устала от этого непроходимого дерьма!
— Пэнси…
— Нет уж, раз мы обмениваемся любезностями, я выскажусь! Ты рисковал ради неё своей жизнью, но я, черт возьми… — она гневно выдохнула и резко смахнула с щеки растрепавшиеся пряди. — Я втянула в это и своих родителей! Они могут умереть только из-за того, что мне хотелось быть ближе к Драко, которому, к слову, на меня абсолютно плевать!
— Пэнси! — Теодор чувствовал, как злость подступает к горлу. Кем бы она ни была, с такой легкостью рассуждать о его чувствах уже точно не имела права. Заметив то, что Паркинсон набирает побольше воздуха для того, чтобы разразиться очередным потоком брани, Теодор схватил её запястье. Возмущенно фыркнув, Пэнси резко отклонилась, чтобы вырваться, и её рука выскользнула из пальцев.
— Черт! — зашипела она, ударившись об угловатую спинку кровати боком. Гнев Теодора внезапно схлынул, но взамен пришло чувство глубокой тревожности.
— Ты как? — он попытался пододвинуться к Пэнси, но та согнулась пополам, жмурясь от острой боли. Не получив ответа, Теодор опустился на колени перед кроватью и встревоженно взглянул в её лицо. Пальцами сжав предплечья, он мягко встряхнул Пэнси, и та обожгла его разозленным взглядом. — Извини, я не хотел, чтобы ты пострадала.
В словах Нотта было столько искренности, что она тут же позабыла великолепно выстроенный план мести. Медленно выдохнув, Пэнси выпрямилась и снисходительно посмотрела вниз. Теодор выглядел очень уставшим и измученным, под его глазами залегли темные круги. Волосы, все еще мокрые от снега, хаотично разметались, совершенно разрушая обычный облик педантичной собранности. Пэнси подумала, что так Теодор выглядит более милым, и неосознанно усмехнулась.
 
— Тебе нужно поспать, — чтобы наконец разрушить тишину, сказала она и вопросительно посмотрела на пальцы, все ещё сжатые на её руках. Теодор неопределенно покачал головой, и, закрыв глаза, тяжело вздохнул. Ему хотелось высказаться, но слов совершенно не находилось. — Просто отдохни, — шепот Пэнси донесся до него с некоторым опозданием, но тут же окутал расслаблением. Подчинившись мгновенному желанию, Теодор опустил голову на её острые колени и зажмурился.